Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

– Ты больной ублюдок! – не выдержала Аня и поднялась с дивана. – Ты пытался меня…

Дальнейшие слова застряли у неё в горле, потому что Владов одарил её таким взглядом, от которого у неё снова затряслись колени.

– Сядь и помолчи! – жёстко сказал он ей. – Ты уже высказалась. Сейчас его очередь.

Третьяков удивлённо вскинул брови и отвёл взгляд, будто реакция Владова изумила его и поставила в неудобное положение.

– Она всё мне рассказала, – продолжил Владов, обращаясь уже к нему. – Я знаю всё, что ты делал с ней в Горшечном, поэтому отпираться бессмысленно.

Он сделал паузу, и Третьяков открыл рот, желая что‑то сказать, но Владов жестом приказал ему молчать.

– Ты прав – у тебя есть заслуги, в том числе и передо мной. Именно поэтому я даю тебе шанс сознаться самостоятельно. Если ты это сделаешь – обещаю тебе послабление. Если нет – ты сам знаешь, что тебя ждёт.

Как ни старался Владов давить, как ни строил из себя оскорблённого, ослеплённого яростью отца, ожидая, что Третьяков ошибётся и хоть как‑то проявится – всё было тщетно. Этот человек был либо невиновен, либо умел очень искусно играть.

– Наконец‑то я понял в чём дело, – теперь в голосе Третьякова звучали радость и облегчение, которые казались совершенно неуместными в этой ситуации. – Итак, давайте разберёмся. Если я действительно её насиловал или пытался – где доказательства? Что мешало ей немедленно сдать меня вам? Или прямо в Горшечном доложить Гауфману? Ведь должны были быть какие‑то следы: спермы, крови, ещё чего‑нибудь. Гауфман бы меня наверняка прямо на месте в клочья разорвал.

Владов смотрел на Третьякова с откровенной ненавистью и презрением. Несмотря на его слова, он поднял пистолет и навёл на него. Третьякова это немного смутило, но он продолжал говорить так же спокойно, будто ничего этого не было, лишь периодически косился на пистолет. Его выдержка была воистину божественна.

– А ведь мы с вами говорили о том, что она может попробовать мне отомстить за Таню Ткаченко, помните?

Он вопросительно посмотрел на сверлящего его яростным взглядом Владова и сразу же продолжил.

– Я ещё после того на всякий случай постоянно таскал с собой диктофон, чтобы записывать все наши с ней разговоры. И представьте себе, в Горшечном она даже пыталась меня соблазнить. Между прочим, у меня и записи разговоров сохранились. Хотите, я могу принести? Или…

Он поводил глазами вокруг.

– Позовите кого‑то, кто сходит вместо меня – я скажу, где их найти, – закончил Влад.

– Почему ты не доложил об этом? – сразу спросил вместо ответа Владов.

Третьяков ответил сразу, без заминки, и Аня, не будь она в таком состоянии, наверное, подумала бы, что он просто готовился к подобному разговору и разработал ответы на множество вопросов.

– Знал бы я, что всё так обернётся – обязательно бы доложил. А так… обиженная женщина пытается на мне отыграться… – он на мгновение опустил глаза и заговорил немного виновато, так, будто вообще не хотел всего этого говорить. – Не хотел я её перед вами позорить. Всё‑таки, она ваша дочь и… я немного понимаю её позицию, хоть и не могу с ней согласиться.

Надежда окончательно покинула Аню, и девушка, сидя на диване, осознав, что проиграла, зашлась рыданиями. Владов, бросив на неё мимолётный взгляд, подошёл вплотную к Третьякову, присел и заглянул ему в глаза. Его взгляд выражал ярость, почти безумие, и он приставил пистолет ко лбу подполковника. Несмотря на всё это на лице Третьякова не дрогнул ни один мускул.

Поразительно было также и то, что Владов сильно рисковал, ведь Третьяков был хорошо подготовлен и мог запросто обезоружить Владова и захватить его в заложники. Он не мог знать, что «Глок» не заряжен, а вся ситуация – испытание, проверка, которую Владов устроил намеренно.

– Ты ведь неплохо меня знаешь, тварь, знаешь, что я вижу твою ложь насквозь, – злобно процедил Владов, продолжая провоцировать. – Как знаешь и то, что мне не нужны твои признания. За свою дочь я казню тебя лично. Можешь сказать последнее слово.

Он поднялся, держа пистолет направленным в лоб Третьякову. Тот смотрел ему в глаза, но без ненависти или злости, а лишь с обидой.

– Ну и ладно. Жаль только, что умру из‑за пустых слов мстительной бабы, – разочарованно сказал он.

Владов опустил лицо и закрыл глаза. Сделал он это намеренно, давая Третьякову последнюю возможность предпринять что‑то, чтобы спасти свою жизнь, но тот и пальцем не пошевелил. Вздохнув, Владов развернулся, ушёл обратно к столу и с грохотом бросил пистолет в ящик. Аня всё так же рыдала на диване, уже ни на что не рассчитывая.

– Вставай, Владислав, – скомандовал Владов своим обычным голосом. – Извини, но так было нужно. Ты свободен.

– Что? – всхлипнув, с трудом выдавила Аня, но оба мужчины, находящихся в кабинете, её проигнорировали.

Третьяков поднялся и стал по стойке смирно. Широко раскрыв глаза, он шумно выдохнул и покачал головой.

– Да, ну и дела‑а. Но знаете – я до последнего верил в ваше благоразумие. И я… всё понимаю и зла не держу, – сказал он и повернулся к Ане, – Анна Игоревна, я знаю, что у вас ко мне личные счёты, но на вас тоже не обижаюсь. Считайте, что мы в расчёте за ту неприятную сцену с Таней Ткаченко, свидетелем которой вы стали.

Он несколько секунд с сожалением смотрел на неё, а затем бросил короткое «ну, я пошёл», и направился к выходу. Владов лишь кивнул на прощание и отвернулся к окну.

– Поверить не могу… – с трудом выдавила Аня, когда за Третьяковым закрылась дверь.

Отец стоял у окна и молча смотрел на улицу, размышляя о произошедшем. Его опыт говорил о том, что никто не смог бы сохранить самообладание в подобной ситуации, особенно те, кто знал, кто такой Игорь Владов и на что он способен, а Третьяков как раз таки относился к последним. Владова очень трудно было обмануть, и он был уверен, что это не тот раз, когда это кому‑нибудь удалось.

– Неужели ты веришь ему, а не мне? Неужели ему и правда всё сойдет с рук? – рыдая, с трудом спросила Аня.

Отец ответил ей после непродолжительной паузы.

– Люди склонны лгать. Всегда, – уверенно сказал он. – Случай с Ткаченко показал мне тебя с другой стороны. Я понял, что не могу и не смогу больше верить тебе на слово. А без доказательств я не могу никого судить и тем более казнить.

– Но ведь я твоя…

– Это тут ни при чём! – резко перебил её он и повернулся. – Ты что себе возомнила?! Что можешь приходить, наговаривать на любого, и я по указанию твоего пальчика начну казнить направо и налево? Ты хоть осознаёшь насколько всё хлипко? Насколько трудно поддерживать порядок? Если я начну произвол, если начнётся необоснованное кровопролитие – ты понимаешь, что завтра оно вернётся ко мне, как бумеранг?

Аня молчала и просто плакала, закрыв лицо руками. Все его доводы для неё сейчас не имели смысла – только что разрушился её мир, вернее, разрушился фундамент, а остальное рухнуло само, и она осознала свою ничтожность и беззащитность.

– Наказания у нас жестокие, но они применимы только в случае доказательства вины, – продолжал Владов. – На этом строится дисциплина в Торговой гильдии. И даже если то, что ты сказала, правда, то раз ты сама его спровоцировала и при этом у тебя нет доказательств его вины – сама и пожинай результаты своей глупости.

Она продолжала рыдать, но отца это, казалось, не трогало.

– Ты теперь взрослая. Научись, наконец, нести ответственность за свои поступки, – закончил он.

– Значит, ты будешь ждать, когда он закончит начатое? – спросила Аня, безуспешно пытаясь стереть слезы.

Владов раздражённо фыркнул.

– Прекрати это. Ты уже должна была понять, что твоя ложь раскрыта, – сурово сказал он.

Никто не знал этого, он никогда никому не рассказывал, как раз за разом разочаровывался в людях, как они своими поступками, жадностью, предательством всё больше ожесточали его. Не рассказывал, что в итоге осталась лишь одна вещь, способная насквозь прошибить его ‒ женские слёзы. Но потом нашлась женщина, которая в попытках манипулировать им настолько часто к ним прибегала, что, в конце концов, и они перестали его трогать. В тот день последние остатки человечности внутри него умерли безвозвратно.