Статьи за 10 лет о молодёжи, семье и психологии - Татьяна Шишова

Можно, конечно, сказать, что корень «работы» — «раб». А раб — это такая степень самоотдачи, что дальше некуда. Но ведь слово «самоотдача» здесь совершенно неуместно: раб не сам себя отдаёт. Его берут, он невольник (если, конечно, он не «раб Божий»). На служение же, напротив, человек решается по доброй воле, самостоятельно. Раб, кстати, вполне может быть эгоистом. Тогда вынужденное подчинение воле хозяина его только озлобляет, и он непременно постарается подчинить себе кого-то более слабого и ещё ниже стоящего. А служение — это всегда преодоление эгоизма.

Теперь о современной жизни. Немалое число детей растёт сейчас с ощущением, что они центр Вселенной. Формируется это так называемым детоцентризмом в семье, подкреплённым либерально-гуманистичекой идеологией и лозунгами типа «Всё лучшее детям», «Дети должны жить лучше нас», «Дети умнее нас, мудрее нас» и т. п. Недавно увидели мы рекламу какой-то авиакомпании. Слоган: «Мир принадлежит вам». И две картинки. На одной пилот, любезно улыбаясь, сервильным жестом протягивает ребёнку самолёт. На другой — снятые крупным планом мальчик и девочка лет семи — восьми, а рядом маленький земной шар. Вроде бы мелочь, но мелочь весьма характерная и, главное, органично вписанная в сегодняшнюю, эгоистическую картину мира. В советское время такое «идолопоклонническое» отношение к детям (которое, впрочем, носило отнюдь не массовый характер) взрослые оправдывали пережитыми в своём детстве и юности невзгодами: войной, голодом, послевоенной бедностью.

Но, конечно, традиционный порядок, когда лучший кусок за обедом отдавался отнюдь не детям, а кормильцу семьи, был утрачен уже тогда. Как часто в семьях со скромным достатком взрослые даже не притрагивались к фруктам! Это было безусловной прерогативой детей. «Мои сыновья хоть уже и сами родители, — вспоминает одна пожилая учительница, — а до сих пор уверены, что я больше всего люблю апельсиновые корки». Но она всё-таки не полностью игнорировала воспитательный момент. Когда дети её спрашивали: «Мамочка, почему ты не ешь апельсин?», мать не отвечала: «Это деликатес, поэтому он только для вас, детей», а уверяла мальчишек, что для неё нет ничего вкуснее корочек. И, чтобы окончательно их успокоить, быть может, съедала кусочек горьковатой кожуры у них на глазах.

В наши дни приоритетность ребёнка в семье демонстрируется открыто. И не только, вернее, даже не столько в еде, — она ведь перестала быть дефицитом. Вот популярная картинка из сегодняшней жизни. Уставший отец приходит вечером домой. Ребёнок виснет у него на шее и требует, чтобы папа с ним поиграл. Отец хочет поесть и передохнуть. Ребёнок продолжает настаивать на своём. Мать или безмолвствует, или — что, увы, бывает чаще, — встаёт на сторону ребёнка. «Ты его всё время отталкиваешь! Он тебя целый день ждал, а тебе нет до него дела».

— Муж мой абсолютно равнодушен к ребёнку, это для него обуза, — жалуется она потом психологу.

Ей не приходит в голову, что она своим поведением только подпитывает детский эгоизм и, к тому же усугубляет внутрисемейный конфликт. Между тем разрешить этот самый конфликт ничего не стоит: научи ребёнка, чтобы он подал отцу тапочки, поставил на стол тарелку, то есть выразил бы свою радость заботой, а не эгоистическими требованиями — вот и нет никакого конфликта! Растроганный и поужинавший отец с удовольствием уделит ребёнку внимание. А если и не уделит по причине усталости, то ребёнок всё равно очень много получит. В сущности, получит главное — модель правильного, уважительного и заботливого отношения к отцу.

А как часто нам приходится слышать от родителей наших юных пациентов, что ребёнок поднимает шум именно тогда, когда его просят не шуметь! Либо мама устала и хочет отдохнуть, либо ей надо поговорить по телефону, либо пора укладывать маленького братишку. Именно в этот момент вдруг начинается «концерт по заявкам». Но психологи, к которым обращалась мать, говорят, что ребёнку не хватает внимания. Поэтому наказывать его в подобных случаях не надо. Таким образом, хулиганство, проистекающее из необузданного взрослыми эгоизма, закрепляется авторитетом специалистов.

Эгоизм подросткового возраста в наше время обычно и вовсе считается само собой разумеющимся, чем-то неотделимым от переходного возраста. Хотя это противоречит логике нормального взросления! При всех особенностях и сложностях переходного возраста он, бесспорно, приближает человека к периоду взрослости. К тому периоду, когда люди призваны уже не столько брать, сколько отдавать, заводить семью, заботиться о детях, отвечать за состояние дел в государстве и т. п. Всплеск эгоизма в подростковом возрасте блокирует переход на следующую возрастную ступень. И, потакая ему, мы фактически способствуем социально-психическому регрессу, закреплению инфантилизма.

Сплошь и рядом сейчас встречаешь оправдание эгоизма и во взрослом возрасте. Массовое сознание уже не осуждает тех, кто разбивает чужие семьи — всегда найдутся относящиеся к такой ситуации «с пониманием». Дескать, нормально: девчонка приехала завоёвывать Москву, а тут хороший вариант — богатый начальник. И его можно понять: жена уже немолодая, к тому же непрерывно болеет. Что она ему может дать?

А оправдание взяточничества милиционеров и чиновников их низкой зарплатой — разве это не пропаганда эгоизма? А что мы слышим о молодых учёных, которые, окончив российские вузы, уезжают работать за границу, преимущественно в США? «У них просто нет выхода, у человека должен быть достойный заработок». И не смей возразить, что если нужны деньги, то в большом городе есть масса возможностей подработать, для этого вовсе не обязательно уезжать в Соединённые Штаты и фактически развивать науку страны, теперь уже подчас откровенно враждебной России. С какой стати мальчик будет отрывать время от любимого занятия?! У него талант, и он имеет право этот талант реализовать там, где ему создадут для такой реализации наилучшую базу. Представьте себе, что подобным образом рассуждали бы молодые советские учёные в конце 30–х гг. прошлого столетия. И — вообразим на минуту такую фантастическую для той эпохи ситуацию! — уезжали бы в Германию, которая предлагала куда более благоприятные, чем в СССР, условия для развития науки. У Гитлера появилось бы серьёзное подспорье.

А пресловутая свобода самовыражения художника, который якобы совершенно не обязан ориентироваться не только на моральные нормы и (страшно выговорить!) Божественные заповеди, но и на элементарные правила приличия. Публичная сексуальная оргия студентов в Биологическом музее, кощунственные выставки в Сахаровском центре, богохульные и запредельно непристойные мультсериалы по каналу «2х2», каннибализм, поедание экскрементов и безудержный мат в произведениях лауреата многих премий В. Сорокина — всё это рьяно защищается как самими производителями «свободного искусства», так и поклонниками их дарований. А ведь по сути защита подобной продукции сводится к оправданию эгоизма авторов. Какое, дескать, им дело до того, что она оскорбляет чувства окружающих? Какое им вообще дело до этих тупых обывателей, ханжей, ретроградов и мракобесов? Не нравится — пусть не смотрят (не читают, не слушают, ходят по улицам, зажмурившись, если их не устраивает реклама, и вообще не живут). Нам главное — продемонстрировать своё оригинальное видение мира, своё «я», потому что нет ничего важнее самовыражения.

«Сумасшествие — это эгоизм», — написал когда-то в дневнике Л.Н. Толстой. Но он сделал эту запись не после посещения «авангардной» выставки или прочтения постмодернистского романа, а посетив психиатрическую клинику проф. Корсакова в Хамовниках. Вопрос в том, какое место занимает безумец — эгоист, где он демонстрирует свои таланты: в «палате номер шесть» или в престижном выставочном зале? И что он за это получает: дозу лекарства или Букеровскую премию?

Впрочем, и до людей, не столь высоко летающих, до тех, кого «творцы» обычно причисляют к «тупым обывателям», тоже докатилась волна концептуально оправданного эгоизма.

В наши дни многие считают, что битва с родственниками за наследство — совершенно нормальна, в порядке вещей. Сейчас ведь так дорого купить квартиру или построить дачу. Поэтому желание получить при разделе имущества как можно большую долю вполне естественно. Хотя в России всегда считалось естественным прямо противоположное поведение. В «Войне и мире», если помните, очень выразительно описаны интриги родственников Пьера Безухова из-за наследства графа Безухова — старшего, лежащего на смертном одре. В том числе и драка за мозаиковый портфельчик с бумагами. Вслед за автором не одно поколение читателей воспринимало попытки урвать себе кусок пожирнее при разделе имущества как нечто, вызывающее брезгливое чувство.

А спустя более чем сто лет другой (не такой, конечно, великий, но, безусловно, выдающийся) писатель — Ю. Трифонов — обратился к теме наследства в повести «Обмен». Обстоятельства советской жизни существенно отличались от реалий дворянского быта, но нравственные оценки сохранились неизменными. И даже, быть может, стали категоричнее. Желание невестки поскорее съехаться с больной раком свекровью, чтобы не пропала жилплощадь, подаётся автором (и воспринимается сыном больной женщины) как низость и эмоциональная тупость. Главный герой настолько поглощён мыслями о матери, о её страданиях, о её близкой утрате и к тому же так боится вызвать у неё подозрение об истинном диагнозе, что искренне не понимает, как можно в этой ситуации думать о своей выгоде. Для него ценность жизни близкого человека и ценность лишних квадратных метров — несоизмеримые, абсурдно несоизмеримые величины. Сегодня же квартиры так повысились в цене, а ценность жизни, напротив, так понизилась, что эгоистом в глазах многих читателей «Обмена» будет выглядеть не жена героя повести, а он сам.