Огненная земля - Аркадий Первенцев

Батраков и Линник тихонько занимались своим делом. Нужно было проверить и передать политотделу письменные клятвы, данные десантниками. Звенягин знал: в предыдущих десантах случаи нарушения клятвы были редки. За выполнением клятвы, помимо командиров, следили сами моряки и обычно наказывали клятвопреступников смертью.

Звенягин подтолкнул комиссара и попросил показать ему клятву командира батальона. Батраков передал фотографическую карточку Сталина, на обороте которой букреевским почерком было написано:

«Дорогой Иосиф Виссарионович! Мне поручена почетная и ответственная задача командовать батальоном морской пехоты в десантной операции по освобождению родного Крыма. Я как офицер–большевик даю Вам, товарищ Сталин, клятву, что не пожалею своих сил, крови, а если потребуется, и жизни для победы над злейшим врагом человечества — германским фашизмом. За все муки наших родных — отцов, матерей, жен и детей — буду мстить беспощадно…»

Звенягин держал в руках глянцевитый лист бумаги с портретом Сталина. Простые слова клятвы вдруг стали дли него как бы физически ощутимы. Вспомнилось появление Букреева в Геленджике, его черные испытующие глаза и весь он, собранный и настороженный перед новыми незнакомыми людьми, вспомнилась могила Куникова и речь, по смыслу напоминавшая эти слова клятвы: «Не пожалею своих сил, крови, а если потребуется, и жизни». Букреев, поклявшийся пожертвовать всем, даже жизнью, сидит сейчас весело–возбужденный, деловитый, и ничего трагического не заметить на его смуглом лице. Звенягин невольно пощупал свою небритую бороду. Хорош, видно, он со стороны. Черный, одичавший. Смотреть противно.

— Прочитал?

— Прочитал, Батраков.

— Давай‑ка сюда…

— Подожди… А еще?

— Что еще?

— Еще покажи!

— Интересуешься политработой? Полезно. Вот прочитай, краснофлотец Зубковский.

— Автоматчик, что ли?

— Пэтээровец.

Звенягин читал вначале текст размашистый, как будто ухарски распахнулась матросская душа, но затем буквы сдвигались в словах и строчки притирались друг к другу. Человек задумался, посерьезнел, может, даже мелкие росинки пота выступили на лбу, и весь он душевно собрался и медленно гравировал каждое слово, наполнял его огромным смыслом.«Я клянусь тебе, дорогой товарищ Сталин, и тебе, горячо любимая Родина, что не пожалею своих сил и жизни для борьбы с заклятыми врагами — немецко–фашистскими захватчиками. Буду драться до тех пор, пока сердце 'бьется а моей груди».

— Зубковской — молодой парень? — прочитав, спросил Звенягин.

— Молодой.

— С какого корабля?

— Не помню… Линник, не помнишь, откуда Зубковский?

— С «Червонной Украины».

Звенягин знал матросов «Червонной Украины». Экипаж «Червонки», как называли свой крейсер моряки, сошел на сушу с клятвой отомстить за свой погибший корабль. «Червонцы» дрались под Севастополем, на перевалах, летали на транспортных самолетах в Донские степи навстречу наступавшим войскам 6–й германской армии, бились за Сталинград, за Волгу. «Червонцев» знали и в морской пехоте и в воздушно–десантных частях, это были бесстрашные разведчики и опытные охотники за «языками». «Червонцы» мстили за свой корабль и мечтали построить такой же корабль. Среди моряков гуляла легенда о моряке с «Червонки», которого в боях под Сталинградом увидел и узнал сам Сталин (ведь он был некогда на крейсере у них) и обещал построить новый, еще лучший крейсер и назвать его «Червонной Украиной».

…Линник мастерил самокрутку со старательностью и бережливостью к каждой крошке табака, свойственной людям, пожившим в нужде и простоте. Шалунов попросил у Линника кисет и тоже закурил. Дым плохого и крепкого табака повис полотнами. У Звенягина закружилась голова.

— Брось курить, Шалунов.

— Есть, товарищ капитан третьего ранга…

Шалунов смял папироску.

— Развели зелье, людей не видно, — мягко укорил Звенягин.

Линник погасил недокурок, вытряс оставшийся табак в кисет.

— С зельем туговато, — сказал он.

Баштовой свернул кальки, где были начертаны пути движения десантных судов, места выгрузки направления ударов каждого взвода, и спрятал их в полевую сумку.

Снаружи раздались громкие голоса, без стука распахнулась дверь, в комнату вошел Мещеряков, вслед за ним Шагаев и высокий адъютант, пригнувшийся в дверях.

— Вот где они, заговорщики! А накурили, а надышали! Моряки, а не любят озона.

Контр–адмирал снял перчатки и поздоровался со всеми. Здороваясь, весело, но испытующе смотрел каждому в глаза, и все заметили, что под внешней беспечностью контр–адмирала скрыто и отеческое беспокойство и тревога старшего начальника за успех операции.

— Шалунов! Получил корабль, теперь, смотри, Держись!

— Есть держаться, товарищ контр–адмирал!

Шалунов просто светился от радости. С ним первым заговорил контр–адмирал.

Мещеряков говорил с Букреевым.

— Командующий лично исправил ваших хозяйственников. Догадались выдать десантникам консервы в больших банках. Вот таких! — Он показал руками. — Звенягин, вы не помните, сколько весит вот такая банка свиной тушонки?

— Банка свиной тушонки?… — Вопрос Мещерякова застал его врасплох. — Разные бывают, товарищ контрадмирал…

— Сразу видно, никогда сами не имели дела с провиантом. Конечно, у вас такими делами занимается кок.

— Нет… Почему кок?..

— Большие банки не годятся, — сказал Мещеряков: — Вскроет парень, сразу не съест, куда ее девать? Там хранить негде — выбросит, а потом зубы на полку. Баштовой… Это ваше упущение.

— Я говорил Стрельцу, предупреждал его, товарищ контр–адмирал. Просил обменять на маленькие банки. Разрешите исправить.

— Все уже сделано, обменяли, выдали, командующий распорядился.

Букреев понял, почему контр–адмирал с хода, как говорится, затеял разговор о таких мелочах. Мещеряков старался рассеять их дурные мысли.

Пока Шагаев занимался с Батраковым и Линником, контр–адмирал бегло проверил обстановку: число подведенных плавсредств и кораблей поддержки, как налажена связь с армейскими частями, как доведена задача до каждого…

На прощанье Мещеряков сказал:

— Сообщите морякам, что наши войска, наступающие между Днепром и побережьем Сиваша, продолжают преследовать отступающего противника. Сейчас маршал по прямому проводу говорил с командующим 4–м Украинским фронтом. Войска генерала армии Толбухина атакуют Турецкий вал и завязали бои у Армянска. Сегодня ночью Крымский полуостров будет совершенно отрезан и немецко–румынская группировка в Крыму будет изолирована… Вы начинаете с востока атаку Крыма. Высадиться, вцепиться и держаться… Держаться во что бы то ни стало. Понятно, Букреев?

— Понятно, товарищ контр–адмирал!

— Звенягин?

— Понятно, товарищ контр–адмирал.

— Надеюсь на вас, товарищи. Сегодня к вам обещал приехать сам командующий фронтом…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

За несколько минут до посадки на суда моряки еще раз проверили свои мешки и карманы, выбросили все лишнее, вплоть до белья и писем, и добавили патронов. Армейские водители автомашин с удивлением наблюдали моряков, разбивающих ящики и расхватывающих боезапас. Нехватка судов, хорошо известная морякам, почти штормовой ветер и повторный приказ контр–адмирала «вцепиться» и «держаться» усилили жадность к патронам и гранатам.

Командующий, незаметно въехавший во всю эту сутолоку, вышел из машины и направился к причалам. Букреев, извещенный Горбанем, пошел навстречу генералу. Командующий, отставив рапорт, поздоровался с Букре- евым и присел на кнехт. Он молчал, как будто прислушиваясь к гудению людей и треску разламываемых ящиков.

— Люди распределены по судам? Задача доведена до каждого?

— Распределены, задача доведена до каждого, товарищ генерал армии.

Командующий устало поднялся.

— Сколько у вас плавсредств, товарищ Букреев?

— Четыре катера «МО», восемь мотоботов, два гребных барказа и один катерный тральщик, товарищ генерал армии.

— Когда‑нибудь историки удивятся, анализируя те силы, с которыми мы атакуем Тавриду… Да–а-а…

Узнав о присутствии командующего, к причалу подходили моряки.

Командующий не видел лиц людей, но чувствовал движение матросской массы, дыхание, шопот и тревожное ожидание. Он хорошо знал, что предстоит людям, посылаемым им на трудный, жертвенный подвиг.

В этот важный момент, на грани жизни и смерти, нужно было напомнить о целях борьбы, которую вели эти молодые, но зрелые люди, сгрудившиеся возле него и ожидавшие поддержки и оценки их грядущего подвига, для которого созвало их боевое товарищество, скрепленное долгом, дисциплиной и совместно пролитой кровью.

— Матросы и офицеры десанта! — бросил он своим хрипловатым голосом. — Мы должны очистить наши земли от немцев. Мы радетели русской земли. Нам довелось… нам довелось. — Он поднял голос, махнул плотно сжатым кулаком туда, в сторону Крыма. — Пришло время, когда мы придем к их границам! Дорога в их разбойничьи государства лежит для нас, черноморцев, через Крым, через Севастополь. Для нас обходных путей нет, ребята! Нет! Мы появимся на их границах! Мы перейдем их и ворвемся к ним. Мы привезем матерей наших, отцов, жен и детей, разоренных ими и обиженных и скажем: «Возьмите все, что они отняли у вас».