Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Возможно ли такое — чтобы чувствовала только она, а он — нет? Она этого не знала, но точно знала одно — расстаться с ним не сможет… Поняв это, она испугалась — что же теперь делать? Случайно встреченный человек становится таким необходимым, а все остальное просто перестает иметь значение — ей хочется сделаться нечувствительной ко всему, что не относится к нему, забыть о существовании тех, кто еще вчера был ее жизнью… Если бы она была свободна — как все было бы легко…

Но вот и перевернута последняя страница… Лихорадочное состояние неожиданно прерывается выплывшей откуда-то прагматической мыслью, что судьба подарила ей ту единственную встречу, какой никогда больше не будет, такое — не может повториться… Нужно что-то сделать, немедленно; если сейчас она невероятным усилием воли подавит в себе это новое чувство, не пойдет у него на поводу, а встанет и уйдет, как ни в чем не бывало, она навсегда потеряет его…

Отсутствие предшествующего опыта и давняя привычка к умеренности в отношениях с мужем не давали фантазии разыграться и с ходу придумать легкую, непринужденную фразу, которая дала бы возможность продолжить встречи. Она до боли сжала пальцы — мучительно искала слова и, при всей своей словотворческой изобретательности, внезапно покинувшей ее, не знала, как подступиться и начать, потому что все еще сомневалась — нет, не в себе — в нем… Что, если это — ошибка? А вдруг ее активность покажется ему навязчивой?.. Может, у него это — просто манера общения, обычная вежливость, воспитанность, благодарность?..

Пауза затягивалась. Он сидел молча, глядя прямо перед собой, куда-то в стену, и каким-то чутьем до нее вдруг дошло — говорить придется самой, активное начало здесь — не он… И тогда, отбросив все сомнения, она решилась:

— На этом этапе можно закончить обсуждение, но, по правде сказать, мне хотелось бы послушать вашу музыку… живую… и, может быть, имеет смысл вдвоем отобрать что-нибудь из уже готовых вещей?.. Вы не против?

Она не узнала собственного голоса…

— Не против?! Да я только об этом и думал, просто боялся обидеть вас своим приглашением… Вчера всю ночь мыл свою берлогу. Я живу у тетки, она сейчас гостит у сына в Ленинграде. Это довольно далеко, на ВДНХ, обстановка — спартанская, зато не нужно ни на что лишнее отвлекаться.

Машина редакции была на месте, и она попросила шофера завезти их на ВДНХ. Сергей назвал адрес, который она от волнения даже не запомнила. Как же все стремительно развивается! Ну и пусть все куда-то движется, хватит вечно корректировать книжные страсти, пора не прятаться от своих собственных, вполне созрела для них…

Они с комфортом доехали. Ее не заботило, что может подумать о них водитель, — ее сейчас вообще ничто не заботило, и это было удивительно.

В каком-то оцепенении они поднялись на лифте, не глядя друг на друга. Он отпер ключом дверь — слева от лифта, запомнила она, — и они вошли в темный провал старой московской квартиры, и начали свой совместный путь, переступив не только через порог — она переступала через всю свою прежнюю жизнь, а он, пропустив ее вперед, последовал за ней.

ГЛАВА 7

В его маленькой, трогательно-пуританской комнате стоял обшарпанный рояль «Беккер», старый, довоенного образца, кожаный с валиками диван, стол, пара разномастных стульев и книжный шкаф.

Все остальное пространство занимали книги, ноты и папки, которые находились в картонных коробках, поставленных одна на другую вдоль стен, а те, что не поместились в коробках, лежали прямо на полу, перевязанные стопками, оставляя подходы к дивану, столу и инструменту. Непонятно было, как он ориентировался в этом хаосе…

Он усадил ее на единственный свободный стул — второй, под самую спинку, был завален вырезками из журналов и газет.

— С чего же начать?

Он волновался, и она, волнуясь еще больше, сказала первое, что пришло ей в голову:

— Играйте все, что уже закончено и что может подойти.

— Честно говоря, с ходу разобраться в этих залежах не просто… да и полностью готового — не так уж много. У меня полтонны всякой всячины, но закончить и отшлифовать как-то руки не доходят.

— А вы долго работаете над вещами?

— Симфонию я писал год, инструментальные концерты, камерную музыку пишу быстрее, но потом долго отделываю, а то, что обычно нравится неискушенной публике, то есть несомненному большинству людей — романсы, танго, фокстроты, вальсы, стилизации под фольклор и эстрадные песенки, — идет легко и быстро.

— Я по наивности считала, что консерваторская публика не снисходит до вкусов простых смертных и занимается исключительно высоким искусством.

— Может, это я так устроен, — мне интересно заниматься разными вещами…

— А как высокие лбы воспринимают ваши увлечения?

— В консерватории я это особенно не афиширую, но для себя не считаю зазорным заниматься легкими жанрами.

— И не трудно так разрываться?

— Мне — нет… Я без малейшего ощущения тягости улавливаю и выдаю всю музыку, целиком…

— Не очень понимаю…

— Проще говоря, я как бы ношу в себе множество музык, а в определенный момент во мне прорезается какой-то ее конкретный пласт… а может, все и того проще — я еще не до конца сформировался, не определился, поэтому и не замыкаюсь на чем-то одном, а отвлекаюсь, разбрасываюсь.

— Кажется, я теперь понимаю, о чем вы… я тоже с удовольствием слушаю и возвышенную, сложную музыку, и цыганские романсы, и народные песни…

— Вот-вот, именно это я и хотел сказать, решив упростить содержание, но с вами это — излишне… Так вот, выражаясь нормально, — мысль и ее звуковое выражение облекаются в определенную форму, которая обычно заранее обдумывается, но порой с этим непросто управиться…

— А что мешает?

— Скорее, кто… Ваш покорный слуга и есть тот самый балласт на собственном пути… Ленивец и человек настроения, зависящий от сиюминутного состояния, а оно и у меня, как у любого Другого, никогда не бывает постоянным, а, напротив, изменчиво, иногда даже в пределах суток…

— А есть у вас… любимые жанры, приоритеты?

— Естественно, серьезная музыка, крупные формы, но все зависит от настроения — утро могу начинать серьезной музыкой, а заканчивать день — каким-нибудь душещипательным или игривым мотивом.

— А как задумывается новая вещь?

— Иногда что-то возникает… мгновенно, именно играючи — сажусь размять руки, а какое-то, видимо, более раннее впечатление, начинает ими двигать… задумывалось одно, а получается совсем другое… порой мне и самому не вполне понятно, от чего это зависит. Скорее всего, влияют какие-то особые механизмы слуховой памяти… Правда, в случае сложных форм требуется раздумье, концентрация…

— А что же происходит, когда нужно работать по графику?

— Только не подумайте, что я не умею целенаправленно работать! Если нужно срочно подготовить что-нибудь для показа или в случае разного рода заказов — тружусь, как на галерах, ни сна, ни отдыха… А потом начинаю опять что-нибудь совсем другое…

— Наверное, не просто создать музыкальный архив… Как же вы успеваете записывать свои сочинения?

— Не сыпьте соль на рану — не все я успеваю записывать, в этом тоже нет никакой методичности… мой архив — если все это вообще можно назвать архивом — как видите, в кошмарном состоянии. Видно, нужен какой-нибудь специальный момент, чтобы я начал его разбирать, а пока все разбросано бессистемно… Иногда я и сам не могу разобраться, откуда или куда выпадает очередная заблудшая страница. Если честно, я совершенно безнадежен как организатор.

«Немного не от мира сего, — подумала она, — говорит, что думает, совсем не пытается подать себя, но до чего обаятелен!..»

Разговор успокоил их, оба постепенно пришли в себя…

«И не только не чувствуется никакой разницы в возрасте, но вообще ощущение такое, будто мы знакомы давным-давно, полный душевный комфорт и никакой неловкости… хотя напряжение и было — почти на грани безумия, но сейчас вдруг отпустило… правда, эта странная расслабленность, — подумала она, — какая-то опасная, не поймешь, когда потеряешь последние остатки бдительности».

Покопавшись в одном из ящиков, он вынул тонкую папку с наклейкой «Вальсы».

— Удивительно, что с ходу удалось вспомнить, где она может быть. Здесь вальсы разного времени, начиная с самого первого, написанного для маминого дня рождения, лет десять назад. Тогда мне казалось, что это — гениальное творение, а сейчас — смешно. Вот эти три, пожалуй, наиболее подходящие…

Он сыграл с небольшими интервалами три разных, сразу понравившихся ей вальса.

— Что вы об этом думаете?

— Мне нравятся все три, но я бы выбрала — второй, мне кажется, что в нем есть порывистость, мятежность, а это соответствует духу спектакля… но выбирайте сами, я не могу и не хочу жестко навязывать своего мнения.