Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— Неужели ты его ударил?

— А что, нельзя? Потому что он отец, да?

— Господи! И ты остался жив?

— Как видишь! — невозмутимо ответил Томас.

— Неудивительно, что он решил от тебя избавиться. — Рудольф неодобрительно покачал головой. Он сердился на Томаса и никак не мог этого скрыть. Из-за Тома он опаздывал на свидание к Джулии. Ему так хотелось пройти мимо ее дома, посмотреть на него. Он мог сделать небольшой крюк ради этого, всего пара кварталов, но он помнил слова отца: нужно как можно скорее отправить Томаса из города и сделать это так, чтобы никто их не видел.

— Что с тобой, черт подери, происходит?

— Ничего. Просто я нормальный, горячий американский парень, с такой же красной кровью, текущей в моих жилах, как и у всех.

— Мне кажется, ты его сильно достал, — сказал Рудольф. — Он дал на билет на поезд целых пятьдесят долларов. Если отец так расщедрился, отвалил пятьдесят баксов, тут дело нечисто. Должно произойти что-то невероятное, просто колоссальное!

— Меня застали на месте преступления, когда я шпионил на япошек, — спокойно ответил Томас.

— Да, ты на самом деле крутой, — заметил Рудольф. Дальше они шли молча до самой автостанции.

Они вышли на автобусной остановке в Крафтоне, возле железнодорожного вокзала. Томас остался в небольшом парке возле вокзала, а Рудольф пошел покупать билет… Поезд до Олбани отходил через пятнадцать минут. Рудольф купил брату билет в кассе у худого, морщинистого кассира с зеленоватыми синяками под глазами. Он не стал покупать билет для пересадки в Олбани. Отец строго предупредил: никто не должен знать, что он едет до Кливленда. На вокзале в Олбани Том сам купит себе билет.

Когда Рудольф пересчитывал сдачу, его так и подмывало купить и себе билет, только в противоположном направлении, до Нью-Йорка. Почему первым в их семье должен быть Томас, который спасается бегством? Но, конечно, он билет до Нью-Йорка не купил. Рудольф вышел из здания вокзала, прошел мимо поджидавших прибытия очередного поезда дремавших таксистов, сидевших в своих старых, тридцать девятого года выпуска машинах.

Том сидел в парке под деревом, скрестив ноги, впиваясь острыми каблуками ботинок в мягкую почву зеленой лужайки. Он был настроен мирно. Никуда не торопился. Как будто ничего особенного не происходило.

Рудольф осмотрелся по сторонам: не следует ли кто за ними?

— Вот твой билет, — сказал он, протягивая картонный прямоугольничек. Том бросил на него ленивый, неспешный взгляд.

— Спрячь билет, убери его подальше, — сказал Рудольф. — Вот сдача с пятидесяти долларов. Сорок два пятьдесят. Это на билет от Олбани. По-моему, у тебя куча денег!

Томас сунул деньги в карман, даже их не считая.

— Старик, наверное, писал кровью, когда вытаскивал их из своего загашника, — сказал Томас. — Ты знаешь, где он прячет деньги, а?

— Нет, не знаю.

— Плохо. Я мог бы как-нибудь заехать домой и украсть их. Но ты ведь не сказал бы мне, даже если бы и знал, где его тайник. Нет, мой братец Рудольф — не из таких.

Подъехала машина. Они наблюдали, как она остановилась. За рулем сидела девушка, рядом — лейтенант ВВС. Они вышли из машины, прошли в тень под кирпичный навес вокзала. На девушке было бледно-голубое платье. Летний шаловливый ветер играл ее подолом, который лип к ее ногам. Лейтенант — высокий, очень загорелый молодой человек, словно только что вернулся из жаркой пустыни. Они остановились, поцеловались. На его зеленой «куртке Эйзенхауэра»[14] бренчали медали и был виден золоченый нагрудный знак с крыльями. В руках — авиасумка. Рудольф внезапно как бы услышал гул тысяч авиационных двигателей в чужом небе, когда, не отрывая глаз, смотрел на эту пару. Вновь ощутил глубокую глухую боль от того, что родился слишком поздно, так и не попал на войну.

— Поцелуй меня, дорогая, — захихикал Томас. — Ведь я бомбил Токио.

— Чего ты добиваешься? — попытался остановить его Рудольф. — Черт бы тебя побрал!

— Ты когда-нибудь трахался? — поинтересовался Томас.

Этот вопрос он уже слышал от отца в тот день, когда он влепил затрещину мисс Лено.

— Тебе-то что?

Томас пожал плечами, наблюдая за молодой парой, входящей в вокзал.

— Ничего. Просто я могу уехать надолго, было бы неплохо и поговорить напоследок друг с другом по душам.

— Ну, если тебе так интересно, то нет, если тебе так хочется знать именно это, — признался Рудольф.

— Я и не сомневался, — сказал Томас. — Есть в городе один дом, называется «У Алисы», на Маккинли-стрит. Там всегда можно получить кое-кого в юбке всего за пять баксов. Скажи им, что это я прислал тебя, твой брат.

— Я смогу и сам о себе позаботиться, — сказал Рудольф. Он ведь на год старше Томаса, а брат задается, словно перед ним какой-то пацан.

— Наша дорогая сестрица получает свою порцию секса регулярно. Ты знаешь об этом?

— Это ее дело, — сказал Рудольф, приходя в ужас от откровенных слов брата. Гретхен! Такая чистая, такая аккуратная девушка, такая вежливая. Он никак не мог представить ее с кем-нибудь в кровати; их потные сплетенные тела.

— Хочешь знать, с кем она трахается? А может, сам догадаешься?

— Нет, не знаю.

— С Теодором Бойланом, вот с кем. Ну, как тебе это нравится?

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво переспросил Рудольф. Он был уверен, что Томас лжет.

— Я выследил их и наблюдал за ними через окно, — равнодушно говорил Томас. — Он спустился в гостиную с голой жопой, а его хрен свисал чуть ли не до колен, ну как у жеребца-производителя, налил в два стакана виски и пошел по лестнице к ней наверх. «Гретхен, тебе принести виски наверх, или ты сама спустишься вниз?» — Томас передразнил Бойлана.

— Ну, она спустилась? — спросил Рудольф, хотя ему не хотелось слышать конец этой истории.

— Нет, и полагаю, ей было неплохо там, в постели.

— Значит, ты не видел, кто там был? — задал Рудольф вполне логичный вопрос, вступаясь за честь сестры. — Там, наверху, в кровати могла лежать любая девушка.

— Послушай, скольких девиц по имени Гретхен ты знаешь в Порт-Филипе? — спросил его Томас. — Во всяком случае, Клод Тинкер видел их вместе, когда она с Бойланом ехала к нему в машине. Она встречалась с ним у магазина Бернстайна в то время, когда должна была дежурить в своем госпитале. Может, и Бойлана тоже ранило? Во время испанско-американской войны[15]? Что скажешь?

— Боже мой, — вздохнул огорченный Рудольф. — С кем! С этим ублюдком Бойланом! — Но даже если бы она переспала вот с этим лейтенантом, который только что вошел в здание вокзала, он все равно защищал бы ее.

— Она, по-видимому, кое-что получает от Бойлана, — небрежно сказал Томас. — Можешь сам спросить у нее.

— Ты когда-нибудь говорил ей об этом? Намекал, что тебе все известно?

— Нет. Пусть себе наслаждается. Тихо-мирно. В любом случае, это же не мой хрен. Я просто отправился туда, на холм, чтобы немного позабавиться и как следует посмеяться. Кто она такая для меня? Ла-ди-да, ла-ди-да, откуда появляются детишки, мамочка?

Рудольф удивлялся, как мог его брат в таком юном возрасте испытывать в такой мере ненависть к окружающим.

— Если бы мы были итальянцами или джентльменами-южанами, — продолжал кривляться Томас, — то мы отправились бы на этот холм, в поместье, и отомстили бы за поруганную честь семьи. Отрезали бы ему яйца или просто пристрелили бы. В этом году я слишком занят, но если тебе угодно сделать это самому, то я даю тебе карт-бланш. Действуй!

— Ты, наверное, страшно удивишься, — сказал Рудольф, — но я могу и предпринять кое-что, если хочешь знать.

— Могу побиться об заклад, — сказал Томас. — Но в любом случае лично я уже кое-что предпринял. Так, просто информация для тебя.

— Что же?

Томас в упор посмотрел на Рудольфа.

— Спроси у отца. Он знает. — Томас встал. — Ну, ладно, мне пора. Поезд не будет ждать.

Братья вышли на перрон. Лейтенант с девушкой целовались. Может, он уже больше никогда к ней не вернется, и это — его последние поцелуи, подумал Рудольф. Что ни говори, но Америка все еще вела войну в Тихоокеанском регионе, дралась с япошками. Девушка плакала, целуя его, а он, пытаясь утешить, нежно гладил ее по спине. Рудольф подумал, а появится ли когда-нибудь у него девушка, которая, стоя на перроне и провожая его навсегда, будет плакать.

Наконец подошел поезд, покрытый густым слоем сельской пыли. Томас вскочил на подножку.

— Послушай, — сказал Рудольф, — если тебе понадобится моя помощь или что-нибудь из дома, напиши, я все сделаю.

— Мне ничего больше не нужно от вашего дома, — резко оборвал его Томас. Он доводил свой мятеж до конца. На его плохо развитом, детском лице была маска веселья, словно сейчас он ехал на забавное представление в цирк.