Час дракона - Роберт Говард

— Ага! — словно наэлектризованный, Конан вскочил на ноги. — И что этот Зорат?

— Четыре дня назад он вышел с небольшой группой вооруженных слуг в направлении Аргоса и переправился через Алиману.

— Он глупец, если решился пойти через Зингару в такое время! — вставил Троцеро. — Да, неспокойные нынче там времена…

А незнакомец продолжал:

— Зорат, по-видимому, человек практичный и по-своему смелый. Он очень спешит, чтобы добраться до Мессантии.

— Где надеется получить с камня прибыль, — подытожил Конан. — Хм!

Может, он и знает что-то о настоящем характере своей покупки. Но, так или иначе, вместо того, чтобы следовать по длинной и извилистой дороге вдоль границ Пуантена, в конце концов все равно ведущей в Аргос, он решил пройти туда более коротким и опасным путем — пересечь восточную часть Зингары.

Конан ударил по столу сжатым кулаком.

— Но тогда, черт возьми, и мне пора выходить! Коня, Троцеро, и одежду Вольного Товарищества! Зорат, меня, конечно, опередил, но не настолько, чтобы я не смог его догнать, даже если для этого придется забраться на край света!

Глава XII

"Жало дракона"

На рассвете Конан вброд переправился через Алиману и двинулся широким купеческим трактом на юго-восток. На противоположном берегу остался провожавший его Троцеро с отрядом своих рыцарей и алым Пуантенским леопардом, бегущим по развевающемуся полотнищу флага. В глубоком молчании провожали его воины в блестящих панцирях, глядя, как силуэт их короля растворяется в разгоравшемся алом зареве утренней зари.

Теперь Конан сидел в седле предоставленного ему Троцеро огромного черного жеребца. На нем уже не было аквилонской экипировки: новая одежда выдавала в нем члена повсеместно известного Вольного Товарищества. На голове его был простой шлем без забрала, побитый и исцарапанный, обгоревшая и изношенная куртка и кольчуга свидетельствовали о многочисленности пережитых походов, а на плечах развевался порванный в нескольких местах и покрытый пятнами алый плащ. Образ наемного воина, познавшего множественные капризы фортуны, достаток и богатство одного дня и пустой дорожный мешок да туго перетянутый пояс другого, был создан достаточно убедительно.

И более того: он не только хорошо смотрелся в этой роли, но и неплохо себя в ней чувствовал — разбуженные воспоминания воскресили в его душе образы диких, безумных и опасных дней, когда он еще не вступил на путь королевской власти, а, лишь как бездомный наемник, пил, искал деньги и ночлег, совсем не задумываясь о завтрашнем дне и не мечтая ни о чем, кроме пенистого пива, алых женских губ да острого меча, которым он махал на полях сражений по всему белому свету.

Совершенно неосознанно к нему стали возвращаться давнишние привычки и навыки: он уже по-другому стал держаться в седле, на ум ему пришли полузабытые проклятия и слова старых песенок, которые они орали хором вместе с беспечными товарищами в придорожных тавернах, в пути и на полях битв.

Он ехал по неспокойному краю. Нигде не было видно отрядов всадников, обычно патрулировавших берег реки на пару с Пуантенским патрулем. Гражданская война поубавила ряды пограничной стражи. Лишь длинная белая дорога простиралась от горизонта к горизонту, не оживляемая ни караванами верблюдов, ни громыхающими повозками, ни стадами скота. Лишь редкие группы конных — одетых в кожу и металл остролицых воинов с твердым взглядом, старавшихся держаться вместе, осторожно пересекали опустевшую округу. Они издалека окидывали Конана подозрительным взглядом, но не отваживались приближаться, ибо один только вид этого одинокого всадника обещал не легкую добычу, а тяжелые удары.

Разграбленные села лежали в пепелищах, поля и луга были заброшены. Только самые смелые рисковали заехать в эту сторону, а сами местные жители искали убежища в близлежащих замках и за рекой. Раньше, в спокойное время, эта дорога была полна ехавших по ней из Пуантена в Мессантию, столицу Аргоса, или в обратном направлении купцов. Но теперь торговцы предпочитали ехать более длинной, но зато и более безопасной дорогой, ведущей от Пуантена сначала на восток, а уж потом сворачивающей на юг, к Аргосу. И лишь очень смелый человек мог в таких условиях рискнуть своей жизнью и товарами, выбрав путь через Зингару.

Ночью южный горизонт пламенел заревом пожаров, а днем в той стороне тянулись к небу столбы густого черного дыма — в городах и на равнинах юга погибали люди, рушились троны и обращались в пепелища замки. Конана стали одолевать старые искушения наемника — повернуть туда коня и мчаться вперед в захватывающем предчувствии схватки, поживы и грабежа… Зачем он гнул спину в поисках власти над людьми, которые о нем уже успели забыть? И зачем теперь пытаться хватать с неба звезды, гоняясь за утраченной навеки короной? Отчего не вспомнить прошлое и вновь не погрузиться в алую волну войны и разбоя, которая так часто захватывала его в былое время? Мир вступал в эпоху войн, железа и имперских амбиций, и по-настоящему сильный человек сейчас имел неплохой шанс встать над остатками враждующих народов, как последний властитель. Так почему бы этим властителем не стать именно ему? — так шептал ему на ухо его демон-хранитель, и образы разрушительного и кровавого прошлого вновь обжигали его своим жарким пламенем… Но он не повернул коня, а продолжал мчаться вперед, стремясь нагнать цель в дымке миль, все более туманной и туманной, и ему казалось, что время для него совсем остановилось.

Он изо всех сил гнал коня, но белая дорога все так же оставалась пустой — от горизонта до горизонта. Зорат значительно опередил его, но Конан не верил, что купец с багажом мог двигаться так же быстро, как он. И так, отмеряя милю за милей, он добрался до замка барона Вальбросо, что, как гнездо грифа, возвышался на нависшей над дорогой голой серой скале.

Барон Вальбросо — одетый в черный панцирь худой, седеющий человек с быстрыми глазами и крючковатым носом, спустился с горы на дорогу во главе своих солдат — трех десятков вооруженных пиками, закаленных пограничными войнами боевых ветеранов, таких же жадных и безжалостных, как и он сам. Последнее время поток купеческих караванов, идущих по дороге, совершенно иссяк, и барон проклинал гражданскую войну, очистившую этот тракт от путешественников, но в то же время благодарил ее за то, что она избавила его от надоевших соседей.

Он не тешил себя мыслью, что с одинокого всадника, увиденного им с башни, будет богатая пожива, но и конь тоже мог сгодиться. Но, оценив наметанным глазом побитую экипировку и покрытое шрамами лицо Конана, одетого в такие же обноски, как и его собственная свита, он понял — здесь не было ничего, кроме пустого дорожного мешка и тяжелого меча.