Источник счастья. Книга вторая - Полина Дашкова

– Меня возмущало угнетение рабочего класса сытыми скотообразными людьми, которые далеко не являлись духовно развитыми особями, истинным цветом интеллигенции, – продолжал рассуждать Петя. – По большей части они представляли узколобых упитанных эгоистов, развращенных, лишенных идеалов, тупо стремящихся к карьере, к богатству.

«Да что я мучаюсь, в самом деле?» – разозлился профессор.

Он достал из саквояжа жестянку, тщательно протер ее изнутри ресторанной салфеткой и положил туда четыре конфеты. Петя никакого внимания на это не обратил.

– Настоящий переворот в моей душе случился после того, как я прочитал книгу Ильича «Что делать?». Это великая книга, там даны ответы на все вопросы, мучившие передовых мыслящих людей многие годы. Это катехизис революционера. – Петя допил кофе, загасил папиросу. – Вам, профессор, не мешало бы ознакомиться, авось пригодится.

– Да, непременно, – кивнул Михаил Владимирович и без всякого стеснения положил в жестянку еще три конфеты.

– В следующий раз я, пожалуй, подарю вам экземпляр. Почитаете, подумаете. Пора уж вам определиться. Атмосфера накаляется с каждым днем. Я не хотел огорчать вас, однако согласно марксистской теории количество непременно переходит в качество. Дворянское происхождение, генеральский чин, – Петя стал загибать пухлые пальцы, – опять же, зять воюет у Деникина.

– Погодите, Петя, я не совсем понимаю. Количество чего?

– Да вот, извольте ознакомиться. – Петя достал из портфеля несколько мятых, грязноватых листочков, исписанных чернильным карандашом, крупным корявым почерком.

«Считаю своим долгом сообщить, что гр. Свешников М.В., бывший царский генерал, видный профессор, скрывается в должности рядового хирурга, очевидно с целью. Вышеозначенный гр. Свешников внешне лоялен, но, в сущности, крайне вреден и политически подозрителен».

Михаил Владимирович вернул листочки Пете, покачал головой.

– Да, я вижу, дело принимает серьезный оборот. Это товарищ Добрюха писал, я хорошо знаю его почерк. Он подвизается у нас в лазарете по хозяйственной части. Видимо, новый главный врач товарищ Смирнов сам не решился, поручил Добрюхе, но и тот оказался не лыком шит, подпись свою не поставил. Храбрецы, нечего сказать. А что, Петя, если я прочитаю великую книгу «Что делать?», это как-то облегчит мою участь?

– Не время для шуток, Михаил Владимирович. У нас с вами серьезный разговор.

– То есть вот эти грязненькие бумажки – это действительно серьезно? Меня арестуют? Поставят к стенке из-за них?

– Нет, что вы. – Петя смутился и помотал головой. – Вы совсем не так меня поняли. Я не хочу вас пугать, я пробую докричаться до вас, достучаться, а вы никак не слышите. Бумажки я показал вам лишь для того, чтобы вы не питали иллюзий, будто можно спрятаться, отсидеться, будто скромная должность в лазарете нечто вроде нейтральной территории. Нет, Михаил Владимирович, все совсем наоборот. Чем глубже вы нырнете, тем трудней вам будет скрыться. На грязном дне жизни, среди уголовного быдла, вы не станете черным туземцем, даже если с ног до головы обмажетесь ваксой. Они будут ненавидеть вас, следить за каждым вашим шагом. Вы не соизволили прочитать эти бумажки от начала до конца, вы побрезговали, и напрасно. Там довольно подробно изложена история загадочного исцеления некоей безнадежно больной буржуйки по фамилии Миллер.

«Он вовсе не так глуп, как мне казалось, – подумал Михаил Владимирович, – однако он блефует. Смирнов и Добрюха еще не появились в лазарете, когда я лечил Лидию Петровну».

– Знаете, Петя, в наше странное время малейшее улучшение состояния здоровья можно считать чудом. Лечить больных давно уж нечем, разве что молитвой.

– Или вашим таинственным эликсиром.

– А что, это неплохая идея. Спасибо, Петя. Я подумаю.

– Михаил Владимирович, я видел ее. Мой хороший приятель оформлял ей и ее внучке разрешение на выезд в Германию. Он даже заподозрил, что она дала фальшивые документы, поскольку паспортный возраст Миллер Лидии Петровны никак не соответствовал ее внешнему облику. Но было ходатайство из германского посольства, и решили не устраивать никаких дополнительных проверок. Ее отпустили вместе с маленькой внучкой. Я всерьез задумался над этой историей после того, как мне доложили, что вы провожали их на Брестском вокзале. Оставалось только навести справки в лазарете. Там я узнал, что госпожа Миллер умирала от старческих болезней. А потом вдруг ожила и помолодела лет на двадцать. Что вы скажете на это, профессор?

– Ох, Петя, Петя, что бы я вам сейчас ни сказал, вы не поверите. Вам хочется верить в чудо, и это страстное желание сильнее здравого смысла.

– Мне прежде всего хочется услышать от вас правду.

– Ну, так извольте. Лидия Петровна Миллер поступила ко мне в крайне тяжелом, кризисном состоянии. Она много лет страдала гипертонией, диабетом, из-за нарушения обмена веществ была весьма полной. Они с Ксюшей жили впроголодь, Лидия Петровна отдавала внучке последние крохи, и в результате многодневный период перед кризисом оказался для Лидии Петровны чем-то вроде курса лечебного голодания. Случаи, когда длительный голод излечивает тяжелые недуги, в том числе диабет, науке давно известны. Обязательно бывает кризис, после коего больной либо погибает, либо выздоравливает. Лидия Петровна справилась, организм оказался удивительно сильным. В результате она скинула около тридцати фунтов лишнего веса и, естественно, стала выглядеть моложе.

– Да, получается весьма складно, – кивнул Петя, – я кое-что читал о целительных свойствах голода, это, кажется, индийские йоги изобрели?

– Петя, голод никто не изобретал. Просто люди в разных веках, в разных странах слишком часто имели возможность изучить, как он действует на организм. В большинстве случаев голод убивает, медленно и мучительно, однако бывают исключения.

– Стало быть, вы утверждаете, что эликсир не применяли?

– Нет, Петя. Не применял.

– Никогда?

Михаил Владимирович тяжело вздохнул и взял папиросу.

– У нас какой-то беспредметный разговор. Я занимался опытами на досуге, ковырялся в крысиных мозгах. Иногда получались неожиданные результаты.

– Профессор, дорогой мой, – Петя чиркнул спичкой и дал ему прикурить, – эту песню я слышал много раз. Может, хватит валять дурака? Вы же ученый, исследователь. У вас руки чешутся, чтобы продолжить опыты.

– Я бы рад продолжить, но теперь у меня такой возможности нет. – Михаил Владимирович спокойно выдержал пристальный взгляд блестящих Петиных глаз. – Я, кажется, говорил вам. Ко мне подселили бравого комиссара, ему пришла охота пострелять крыс из своего револьвера. В результате лаборатория разгромлена, животные погибли, все склянки побиты, все до одной.

– Все до одной, – задумчиво повторил Петя, – я помню, вы говорили. Это, кажется, было в июне.

– Да. Числа двадцатого.

– И препарата у вас не осталось. Ну а что же, в таком случае, произошло вот с этим пожилым господином?

Заместитель наркома, как фокусник, извлек откуда-то из рукава несколько фотографий и веером разложил их на столе.

Спасительный старик был запечатлен в разных ракурсах, в разной одежде, с бородой и без бороды. В темной косоворотке, в мятом пиджаке и в картузе. В щегольской белой черкеске и папахе.

– Пищик Василий Кондратьевич, 1850 года рождения, донской есаул, злейший враг советской власти, – тихо прокомментировал Петя, – надеюсь, вы не станете уверять меня, что впервые видите этого человека?

Снимки явно были сделаны до ранения. После возвращения с того света старик сильно изменился, и вряд ли теперь можно было узнать его.

– Конечно, стану. Я действительно впервые вижу этого человека.

– Все, довольно. – Петя резко поднялся, вытащил из кармана изящную золотую луковку часов. – Пора ехать. Товарищ Кудияров ждет. Следующую часть беседы я вести не уполномочен.

Зюльт, 2007

Михаил Павлович Данилов поднялся по лестнице в свой кабинет, сел за компьютер. Мастер провозился с проклятым «Трояном» несколько часов. Все это время Данилов страшно нервничал из-за пожара. Герда не возвращалась. Мысль о том, что с Соней может случиться что-то плохое, не приходила ему в голову. Даже тень подобной мысли могла остановить его сердце.

Проводив компьютерного вирусолога, Михаил Павлович, вместо того чтобы сразу вернуться в кабинет, открыть почту и прочитать наконец ночное послание от Агапкина, стал быстро одеваться. Он больше не мог сидеть дома. Но тут вернулась Герда вместе с Дитрихом и объяснила, что Соню допрашивают в полиции.

Собственно, так он и думал. Дотошность и занудство немецких полицейских граничат с абсурдом. Больше всего Микки беспокоило, что Соня так долго торчит там, в полиции, отвечает на глупые вопросы, подписывает бесконечные бумажки, вместо того чтобы прийти домой и нормально поесть. В глубине души он был даже рад, что сгорела лаборатория. Она отнимала у него внучку. Теперь какое-то время Соне придется сидеть дома. Они поговорят наконец спокойно, без спешки. Ему столько надо рассказать ей, а все нет времени. Конечно, жаль подопытных животных. Вряд ли их удалось спасти. Для ученого это настоящая беда, когда погибают подопытные животные. Приходится все начинать сначала.