Великолепные руины - Джесс Уолтер

И Пат рассмеялся. Он вдруг понял, что этот звонок – еще один провальный концерт, он таких уже много сыграл. Как в ту ночь, когда мама с Лидией на него набросились. Пат разозлился на них ужасно. Никак они не хотели понять: гнать можно только тогда, когда и правда готов вычеркнуть человека из своей жизни. Они были не готовы еще.

А в этот раз…

На том конце трубки его смех восприняли неправильно.

– Пат, ты опять на что-то подсел? – тихонько, почти шепотом спросила она.

Нет, хотел ответить он, но горло перехватило. И тут он услышал на заднем фоне голос мамы, видимо, она только что вошла.

– Кто там, Лидия?

Пат сообразил, что в Айдахо сейчас три часа ночи.

Он позвонил умирающей матери в три часа ночи, чтобы попросить ее дать денег и вытащить его из очередной жопы. Даже в конце жизни он не пожалел ее. Давай, Лидия, думал Пат, ну давай же!

– Давай же, – прошептал он, глядя на двухэтажный красный автобус, с грохотом проезжающий мимо будки.

И она все сделала правильно.

– Да так, никто, ошиблись номером, Ди. – Она глубоко вздохнула и повесила трубку.

11. Ди из Трои

Апрель 1962

Рим, Порто-Верньона, Италия

Водителя хуже Ричарда Бёртона Паскаль еще не встречал. На дорогу Дик смотрел одним глазом, руль держал двумя пальцами, а правой рукой стряхивал сигаретный пепел в окно, хотя сигаретой этой он даже и не затянулся ни разу Паскаль смотрел на Бёртона и думал, не забрать ли у него окурок, пока тот не обжегся. «Альфа-ромео» визжала и скрипела на поворотах. Они уже выбрались из центра Рима. Вслед машине кричали и грозили кулаками пешеходы, едва успевавшие увернуться из-под колес. Ричард рассеянно огрызался и бормотал извинения.

Паскаль не узнал его, пока та женщина, что подошла к нему на Испанской лестнице, их не представила:

– Познакомьтесь, Паскаль Турси, а это Ричард Бёртон.

Он все еще сжимал конверт Майкла Дина, когда она провела его вниз по ступеням и через пару переулков. Они зашли в ресторан, вышли через заднюю дверь. На пустой узкой улочке, прислонившись к голубому «альфа-ромео», стоял человек в темных очках, слаксах, толстом свитере и красном шарфе. Ричард Бёртон снял очки и криво улыбнулся. Они с Паскалем были примерно одного роста. У Ричарда были пушистые бакенбарды, взъерошенные каштановые волосы, ямочка на подбородке, оспины на щеках, широко расставленные синие глаза, а самое главное – огромная голова! Черты лица удивительно резкие, казалось, будто скульптор по отдельности вылепил каждую деталь, а потом собрал все вместе. Паскаль никогда не видел фильмов с его участием, и имя его впервые услышал от клуш в поезде. Но с первого взгляда на Ричарда было понятно: это великий актер.

По просьбе переводчицы Паскаль снова рассказал, запинаясь, всю историю на ломаном английском. Как Ди Морей приехала в его деревню, как она ждала какого-то человека, а он все не ехал, как пришел врач, как Паскаль поехал в Рим, как его по ошибке отправили сниматься в массовке, как он ждал Майкла Дина, а потом говорил с ним, как ударил его, а тот признался, что Ди не больна, а беременна, как Дин решил откупиться вот этим конвертом с деньгами.

– Господи! – сказал Бёртон. – Этот Дин просто бессердечный торгаш. Похоже, они всерьез решили закончить картину, раз посылают эту мразь разбираться с бюджетом, сплетнями и дисциплиной. Разобрался, ничего не скажешь! Бедная девочка! Послушайте, Пат, – он взял Паскаля за руку, – отвезите меня к ней, а, старина? Давайте хоть немного благородства проявим, смотрите, каких тут дел наворотили без нас.

– А! – Паскаль наконец понял, что вот этот человек и есть его соперник, а вовсе не жалкий Майкл Дин. Понял и расстроился. – Тогда… ваш ребенок?

Ричард Бёртон даже глазом не моргнул.

– Похоже, что да, так оно и есть.

Через двадцать минут они уже неслись в «альфа-ромео» Бёртона по предместьям Рима к автостраде и Ди.

– Как же здорово снова сесть за руль! – Ричарду приходилось перекрикивать шум ветра, разметавшего его каштановые волосы. В темных очках отражалось предзакатное солнце. – Я тебе ужас до чего завидую, Пат! Как ты ему вмазал, молодец! Вот ведь гаденыш какой! Только я, пожалуй, повыше прицелюсь, когда придет мой черед.

Окурок обжег ему пальцы, он дернулся, словно его пчела ужалила, и выбросил сигарету в окно.

– Я ничего не знал про их идиотский план. И что у нее ребенок будет, тоже не знал. Я, конечно, не в восторге, но что поделаешь? Ты же знаешь, на съемках всякое бывает. – Ричард пожал плечами и посмотрел в зеркало заднего вида. – Но Ди мне нравится. Она… – Бёртон все никак не мог подыскать слово. – В общем, я по ней скучал. – Он поднес пальцы ко рту и ужасно удивился, что в них нет сигареты. – Мы и раньше были знакомы, а когда муж Лиз приехал в Рим, нас с Ди закрутило. Потом «Фокс» согласились, чтобы я поучаствовал в каких-то дурацких съемках, «Самый длинный день». Наверное, хотели от меня избавиться на время. Я был во Франции и вдруг узнал, что Ди больна. Я позвонил ей, она сказала, что была у доктора Крейна… что у нее рак. Она должна была поехать на лечение в Швейцарию, но мы договорились сначала встретиться на море. Я сказал, как закончу сниматься, сразу приеду к ней в Портовенере. И велел этому гнойному прыщу Дину доставить ее туда. Этот гад врет как дышит. Он мне сказал, Ди стало хуже и она уехала в Берн. Мол, она позвонит, когда вернется. Что я мог поделать?

– Портовенере? – переспросил Паскаль. Значит, она все-таки приехала к нему по ошибке. Или Майкл Дин ее просто обманул.

– А все этот фильм, чтоб ему пусто было! – Ричард покачал головой. – Ничего с ним не выходит, полная задница. Куда ни пойдешь, всюду тебе вспышки в морду. Даже священники в рясах и те с фотоаппаратами. И из Штатов вон всяких уродов малолетних присылают, чтобы съемки не останавливались, чтобы девок с площадки убрать, чтобы мы не надирались каждый день… Газеты прямо криком заходятся, стоит нам выпить по коктейлю. Давно надо было мне отказаться и уехать. Сумасшедший дом! Знаешь, из-за кого все полетело к черту? Из-за нее.

– Из-за Ди Морей?

– Что?! – Ричард сердито посмотрел на Паскаля, как будто тот его совсем не слушал. – Нет, не из-за Ди, конечно. Из-за Лиз. От нее вреда столько же, сколько от смерча в квартире. А мне оно надо? Нет. Я спокойно играл в «Камелоте» и отлично себя чувствовал! От этой Джули Эндрюс, конечно, даже кивка не дождешься, но женщин там и без того полно, я вниманием не обижен. Кино мне на хрен не сдалось! Я хотел вернуться на подмостки, ну, там, призвание, искусство и прочая лабуда. А потом звонит мне мой агент и говорит, что «Фокс» заплатит неустойку «Камелоту» и еще мне гонорар в четырехкратном размере, если только я соглашусь попрыгать в белой хламиде вокруг Лиз Тейлор. В четырехкратном размере! И то я не сразу бросился вещи собирать. Сказал, что подумаю. Покажите мне смертного, который будет думать, когда ему такое предлагают! А я вот пошел думать. Знаешь о чем?

Паскаль пожал плечами. Понять этого человека было невозможно, все равно что пытаться устоять на ногах во время шторма.

– Я думал о Ларри. Оливье. Вспоминал, как он меня поучал. Знаешь, нудно так, как древний дед. – Ричард выпятил нижнюю губу и гнусаво произнес: – «Дик, когда-нибудь тебе придется выбирать, кем стать, знаменитостью или Акте-е-ром». – Он засмеялся. – Старый пердун! Я сыграл в «Камелоте» последний раз и вечером поднял стакан за здоровье Ларри. И за театр. Сказал, что возьму деньгами, большое вам спасибо за предложение. Думал, и недели не пройдет, как я поставлю эту чернявую выскочку Лиз Тейлор на колени. Ну или посажу на колени. Себе. – Ричард снова рассмеялся. – Да, Оливье… Бог ты мой, да кому какая разница, на сцене играет сын валлийского рудокопа или в кино? Как говорил Китс, имена наши все равно написаны водой, так чего беспокоиться? Старые козлы вроде Оливье или Гилгуда могут свой актерский кодекс друг дружке в жопу засунуть. А я говорю, отвалите и не портите людям праздник, так? – Ричард Бёртон оглянулся на Паскаля: – Короче, я уехал в Рим и познакомился с Лиз. Знаешь, Пат, я таких женщин прежде не встречал. У меня их много было, но эта… Господи боже! Знаешь, что я ляпнул при знакомстве? «Вам когда-нибудь говорили, что вы неплохо выглядите?»

Ричард улыбнулся.

– Она на тебя посмотрит, и мир перестает вращаться. Я знал, что она замужем, и главное, что она мужиков как перчатки меняет. Но я-то тоже не железный. Дураку понятно, что каждый дебил захочет стать великим актером, а не знаменитостью, если только ставки будут равны. Но они же не равны, правда? Потому что на весах еще чертова куча денег, и сиськи, и обалденная талия в придачу. И глаза, господи, какие глаза! И тут, старик, весы начинают склоняться в сторону кино, а потом просто переворачиваются. Нет, точно, имена наши написаны водой. Или коньяком. Если повезет, конечно.

Он повернулся к юноше и подмигнул. Паскаль уперся рукой в щиток.