Великолепные руины - Джесс Уолтер

– Что-то я не помню, чтобы ты рубашку снимал.

– Я тоже не помню. Наверное, надеялся, ты поддержишь тенденцию.

Клэр открывает сообщение Дэрила. «Че как?» В голову ничего не приходит.

– И что ты ему скажешь?

– Не знаю пока.

– Скажи, что мы, кажется, влюбились. Тогда он точно уйдет.

– Да? – Она поднимает голову. – А мы влюбились?

Шейн застегивает кнопки на рубашке и улыбается:

– Может быть. Чтобы это узнать, придется провести день вместе.

– Ты прямо такой порывистый!

– Поэтому меня девушки и любят.

Вот черт, думает Клэр, обаятельный, зараза! Шейн вроде вчера говорил, что женился на суровой официантке, большой любительнице резать правду-матку в глаза. Пару месяцев они встречались, и он сделал предложение. Ничего удивительного! Только идиот будет говорить про любовь через четырнадцать часов после знакомства. Есть в нем какой-то… здоровый оптимизм. Клэр бы тоже не помешало смотреть на вещи проще.

– Можно я тебя спрошу? Почему ты решил именно про экспедицию Доннера написать?

– Ну вот! – ответил он. – Ты опять будешь надо мной смеяться.

– Я же уже извинилась. Просто Майкл три года подряд заворачивал все сценарии, которые мне понравились. Эти слишком мрачные, те слишком дорогие, а это вообще историческая картина… На фига она нам? Денег на ней не заработаешь. А потом появляешься ты. С мрачным и депрессивным сценарием на историческую тему. Деньгами тут и не пахнет. И Майкл вдруг в восторге. Как-то это подозрительно, он явно что-то задумал. Так почему Доннер?

Шейн пожимает плечами и поднимает с пола носок.

– У меня три старшие сестры. Все мои детские воспоминания связаны с ними. Я их обожал. Они со мной играли, как с куклой, одевали, причесывали. Когда мне было шесть лет, у самой старшей, Оливии, проявилось психическое расстройство. Она перестала есть. После этого весь семейный уклад пошел прахом. Кошмар! Ей было тринадцать. Она уходила в туалет и вызывала у себя рвоту. Покупала таблетки для похудения на деньги, которые родители давали ей на завтраки. Прятала еду в карманы, как будто съела ее. Предки поначалу орали, но от ора что толку? Ей было плевать. Казалось, она твердо решила умереть от голода. Вместо рук тонкие косточки. Волосы лезли клоками. Родители все перепробовали. Водили ее к врачам, к психологам, клали в клинику. Моя бывшая жена считает, что вот тогда они и начали квохтать над детьми. Может, и так, не знаю. Я помню, как однажды ночью лежал и слушал мамин плач. Папа ее утешал, а она все повторяла: «Мой ребенок умирает от голода». – Шейн так и сидит на кровати с носком в руках.

– И что было дальше? – тихонько спрашивает Клэр.

– А? – Шейн поднимает голову. – С ней все хорошо. Наверное, лечение помогло. Она просто… начала есть. У нее по-прежнему есть заскоки, она, например, никогда не привозит еду на День благодарения. Зато украшает стол. Тыквочки там, прочую ерунду раскладывает. И про пироги при ней лучше не говорить. Но в целом все закончилось благополучно. Оливия вышла замуж. Гнусный тип, надо сказать, но они вроде счастливы. У них двое детей. Знаешь, забавно, что все остальные члены семьи о том времени никогда не говорят. Оливия считает, что это такая детская болезнь была, в общем, ерунда. «Стройные годы», так она их называет. И только я один на этом зациклился. Мне было лет семь или восемь, и по ночам, лежа в кровати, я молился. Обещал, если Оливия поправится, ходить в церковь каждый день, стать священником… Короче, посвятить себя Богу. А сразу ведь ничего не бывает. Ну и я, как всякий ребенок, винил себя, считал, что сестра умирает от голода, потому что я недостаточно истово верю.

Шейн замолкает, глядя в пол, потом продолжает:

– К старшим классам все наладилось, бзик прошел, наверное, я его перерос. Но истории про голод всегда меня завораживали. Я всю библиотеку перерыл. Делал в школе доклады о блокаде Ленинграда. Особенно много я читал о каннибализме. Про регбистов из Уругвая, Альфреда Пакера, про маори… И конечно, про экспедицию Доннера.

Шейн замечает носок в руках и рассеянно надевает его.

– Видимо, я себя отождествлял с несчастным Вильямом Эдди. Он выбрался, но ничем не мог помочь своей семье. Я прочитал книгу Майкла Дина. Про то, что главное рассказывать вдохновенно, поверить самому. В свою историю, в себя. И тут меня осенило. Я вдруг понял, о чем расскажу.

«Осенило»? «Поверить в себя»? Может, на этот его здоровый оптимизм Майкл вчера и клюнул? И она тоже? Черт, а вдруг и впрямь им удастся сделать «Доннер!»? На одном только голом энтузиазме.

Клэр листает почту и находит письмо от партнера Майкла, Дэнни Рота. Написано вчера. Тема: «Доннер!». Наверное, Майкл ему уже звонил. Может, хоть Дэнни ему мозги на место вправил? Клэр открывает письмо. В нем, как обычно, одни малопонятные сокращения: Дэнни почему-то считает, что они экономят массу времени. Идиот!

К!

Гврт, ты нзнч встрч в «Юниверсал» по пвд «Доннер!». Надо, чтб прошло хрш: контракт. Проследи, чтб у пис-ля были кртнки, преза. Чтб было впеч., что мы эту идею давно разраб. Морду кирпичом.

Клэр смотрит на Шейна. Потом снова на письмо. «Морду кирпичом». Почему? Что-то тут не так. И презентация… «Впечатление, что идея давно разрабатывается». Она вспоминает слова Майкла: «Я попрошу восемьдесят миллионов на исторический фильм о каннибализме среди переселенцев».

– Черт! – говорит Клэр.

– Опять эсэмэска от зомби?

И они на это пойдут? Майкл и Дэнни что-то говорили насчет адвокатов. Вроде те придумали, как вывернуться из договора с «Юниверсал». Глупый вопрос. Конечно, пойдут. Не могут не пойти. У них работа такая. Клэр хватается за голову.

– Что случилось? – Шейн смотрит на нее огромными щенячьими глазами. Бакенбарды смешно топорщатся. – Эй, ты чего?

Клэр колеблется. Может, не говорить ему? Пусть хоть пару дней порадуется. Надеть шоры и дожить до конца воскресенья. Помочь Майклу с презентацией, найти ему умирающую актрису, а в понедельник принять предложение сайентологов. И начать запасаться кошачьей едой. У Шейна глаза сияют. Такой хороший парень! Сейчас или никогда! Иначе она из этого круга не вырвется.

– Шейн, Майкл не собирается снимать твой фильм.

– Что? – Он нервно смеется. – Ты о чем?

Она садится рядом и все ему объясняет. Как Майкл в тяжелый для себя период заключил кабальный договор с «Юниверсал» и отдал им права на старые фильмы, а те в обмен оплатили часть его долгов.

– В договоре было еще два пункта. Майкл получил здание на территории студии. А студия получила право первого показа. То есть все, что Майкл собирается делать, он в первую очередь обязан предложить им. А уж потом другим студиям, и только если «Юниверсал» откажутся. Тогда Майкл не придал этому значения. «Юниверсал» отказывались от всех идей Майкла пять лет подряд. А другие тоже не брали: зачем брать то, что не нужно «Юниверсал»?

Клэр вздыхает.

– Апотом появилась «Фабрика любви». Майкл, когда ее начинал, думал, что телешоу и проект в соцсети в договор не входят. Что там речь только о фильмах. Оказалось, нет, Майкл обязан показывать все, что делает. В любых средствах массовой информации. То есть Майкл придумал новую концепцию, реалити-шоу без сценария в онлайне, денег она должна была принести немерено, и тут выясняется, что все права принадлежат студии.

– Я не понял, а ко мне-то это какое…

– С тех пор адвокаты Майкла искали лазейку. И несколько недель назад нашли. Студия сама этот пункт заложила на случай, если Майкл и впрямь совсем выдохнется. Если за пять лет «Юниверсал» откажется от десяти идей Дина, каждая из сторон вправе разорвать договор. В целом речь идет о любом материале, а вот в лазейке, в пункте про условия расторжения, говорится только о фильмах. Конечно, шоу «Фабрика любви» студия выпустила, но если Майкл принесет им десять сценариев и они от всех откажутся, Майкл вырвется на свободу.

До Шейна начинает доходить.

– Получается, мой сценарий – просто…

– Десятый по счету. Вестерн стоимостью в восемьдесят миллионов долларов, чернуха про каннибалов! Студии придется сказать «нет», никуда они не денутся. Майкл распишет все как можно мрачнее, потом заплатит тебе за то, чтоб ты написал сценарий, как будто и в самом деле собирается снять фильм. Студия откажется, и он сможет продать права на свое телешоу тому, кто больше заплатит. Там бабла – десятки миллионов.

Клэр ужасно стыдно. Ранить самолюбие такого оптимистичного мальчика ей неприятно. Она берет его за руку:

– Шейн, прости, пожалуйста!

И тут телефон начинает вибрировать. Дэрил, наверное. Вот черт! Клэр еще раз сжимает руку Шейна, отходит на другой конец комнаты и, не глядя на определитель, нажимает на кнопку.

Но это не Дэрил.

Это Майкл Дин.

– Отлично! Ты уже встала. Ты где? – Ответа он не ждет. – Итальянца с переводчиком в отель поселила?

Клэр смотрит на Шейна: