Серьга удачи знаменитого сыщика Видока - Мария Спасская

Мытищи. Наши дни

– Господи, время-то сколько! – всплеснула руками продавщица. – Алёнку из садика пора забирать!

– Поехали, Даш, подвезу тебя до садика, – предложила я, поднимаясь с дивана следом за хозяйкой.

– Вот спасибо! – обрадовалась Дарья, устремляясь в спальню. И, через минуту выглянув из-за двери в том же самом платье, в котором была на работе, похвалила: – Хорошая у тебя машина, Сонь. Я тоже думаю подержанный автомобиль купить. На работу удобно ездить. Ну и вообще. Вот Егор зарплату начнёт приносить, можно будет кредит взять. Правда, когда Егору об этом сказала, он что-то не очень обрадовался. Ну и ладно. Без него справлюсь. Ты свою машину тоже в кредит брала?

Машину мне подарил Глеб, хотя я ни о чем и не просила. Даже отказывалась от слишком яркой «Мазды», действующей мне на нервы своим вызывающим видом. Но муж настоял на своём. Чтобы не расстраивать гостеприимную хозяйку, я пробормотала что-то невнятное и сменила тему. Трясясь по кочкам просёлочной дороги, подвезла Дарью к новенькому кирпичному зданию, во дворе которого под присмотром воспитательницы тосковали две девочки и мальчик. Завидев выбирающуюся из авто Дашу, пухлая малышка испустила радостный клич и кинулась к ней на шею.

– Ну всё, Алёнка, всё! Поехали домой! – отбивалась от поцелуев дочери цветочница. И, обращаясь к воспитательнице, выкрикнула: – Пока, Раиса! До завтра!

– Давай, Даш! Увидимся! – откликнулась воспитательница.

Обратно до дома Дарьи мы домчались за пять минут.

– Ну, теперь-то Егор точно дома, – уверенно говорила моя новая знакомая. – Скоро ему на смену заступать. Он должен ещё поесть и переодеться.

Подойдя к забору, женщина с разочарованием осмотрела нетронутый замок и загремела ключами, отпирая калитку.

– Не мог он поехать в гараж в форме? – предположила я.

Дарья озадаченно почесала ухо.

– Надо бы шкаф проверить. Если форма на месте, значит, вернётся. Если, конечно, Егор вообще на работу не забьёт.

– Раиса Александровна сказала, что Егор скоро на все забьёт, – встряла в разговор взрослых малышка. – На тебя забьёт, на меня забьёт, на работу. Раиса Александровна сказала, что мне не надо называть его папой. И что у меня таких пап будет вагон и маленькая тележка. Мам, а что такое «конченый алкоголик»?

– Алёнка, – строго прикрикнула мать на разговорившуюся дочурку. – Придержи-ка язык!

Отперев дверь дома, мы вошли в сени, и Алёнка проворно сменила сандалии на домашние тапочки, аккуратно поставив уличную обувь к стенке.

– Пахнет чем-то вкусненьким. – Девочка, принюхиваясь, повела крохотным курносым носиком. – Мамочка, а что на ужин?

– Сырники с вареньем.

– Ура! Вкуснятина! – Алёнка запрыгала, хлопая в ладоши.

– Быстро переодевайся, мой руки – и за стол. – Продавщица скинула туфли, направляясь в спальню.

Скрипнула створка шкафа, и Даша прокричала:

– Сонь, формы на вешалке нет! Значит, в ней и уехал. Вот паразит! Ну что за наказанье! Сунул грязную куртку в стопку чистого белья! И хлястик оторвал! Вырвал прямо с мясом! Где я такую заплатку найду? Вот и дари ему куртки.

Даша вышла из комнаты, неся в руках синюю куртку из крупного вельвета, и, протянув куртку мне, спросила:

– Сонь, как думаешь, может, сделать хлястик из кожи? У меня старая сумка есть. Распорю её и отделаю куртку. Карманы, рукава и хлястик.

Я потрясённо молчала, и Даша истолковала это по-своему.

– Ну не выбрасывать же, Сонь! Вещь-то хорошая!

Женщина вдруг понизила голос и спросила:

– Слушай, Сонь, а у твоего Глеба есть родимое пятно на правой ягодице в форме полумесяца?

У меня подкосились ноги. Родимое пятно в виде полумесяца. Синяя вельветовая куртка с вырванным хлястиком. Неуловимый «ассенизатор», пытавшийся ограбить банк. Частые командировки Глеба, его клятвы изменить нашу жизнь к лучшему и вернуть прежнее благосостояние – пазлы головоломки стали складываться в единую картину. И то, что получалось, вызывало у меня ледяной озноб.

– Пятно, говорю, у Глеба родимое есть? – повысила голос Даша.

Я отрицательно качнула головой, опасаясь, что дрожь в голосе выдаст правду.

– Пойдём, что ли, на кухню, – предложила хозяйка, аккуратно складывая куртку и унося к стиральной машине «Малютка», рядом с которой возвышался бак с грязным бельём. – Алёнку покормим, и сами чайку попьём. А потом поедем к торговому центру. Будем там дожидаться Егора.

И снова я сидела на чистой обшарпанной кухне, давно не знавшей ремонта. Правда, на этот раз я ела не потрясающий борщ, а пила самый вкусный чай в своей жизни. Чай из трав, выращенных Дарьей в своём удивительном садике. Сидя напротив меня, девочка жевала сырники, размазывая варенье по щекам. Даша, отодвинув свою нетронутую чашку, пыталась дозвониться Егору. Я тоже сделала несколько звонков Глебу, хотя и понимала, что это бесполезно.

– Поела? – Мать забрала у дочери пустую тарелку, чашку из-под молока и протянула салфетку. – Вытри губы, умойся – и марш в кроватку.

– А вы никуда не уйдёте? – капризно протянула девочка.

– Ну что ты, доченька, конечно, нет, – схитрила Дарья.

После умывания Алёнка долго целовала маму на ночь, не желая отпускать от себя. Я давно допила чай и смотрела в окно, на сгущающиеся сумерки. Мыслей не было. Только ужас, поселившийся в сердце в тот момент, когда я всё поняла. Что я скажу Глебу, когда увижу его? Ведь это из-за меня он превратился в чудовище. Из-за меня пошёл на грабёж. И по моей вине каким-то образом морочит голову этой милой женщине, мечтающей о простом бабьем счастье. Я даже боюсь представить, что будет со Славкой, когда сын узнает правду! Минут через десять цветочница заглянула на кухню и сделала знак подниматься и следовать за ней.

– Вроде бы уснула, – прошептала она, на цыпочках удаляясь от детской.

Но только мы вышли за дверь, как в доме раздался тихий плач.

– Мамочка! – захныкала Алёнка. – Мама! Не уходи! Я боюсь одна!

Дарья остановилась и сердито крикнула в глубину дома:

– Алёнка! А ну-ка спать! Немедленно!

Девочка заплакала ещё громче и безутешнее. Мать не выдержала и повернула назад.

– Придётся с собой Алёнку взять, – пробормотала она, возвращаясь в дом.

Я стояла и ждала у калитки, пока Дарья оденет девочку и выведет на улицу. Вечерние сумерки окончательно сменились ночной тьмой. После изматывающей дневной жары на землю спустилась блаженная прохлада. На низком августовском небе зажглись яркие звёзды. Пока я рассматривала белые венчики хризантем, Дарья спустилась по ступеням, ведя дочку за руку.

– Надеюсь, мы быстро обернёмся, – с сомнением в голосе проговорила она, запирая замок на калитке.

Устроившись в машине, девочка сразу же засопела, заснув.

– Какой-то сумасшедший сегодня день, – тихо говорила сидящая на заднем сиденье Дарья, поглаживая дочь по волосам. – Места себе не нахожу. Скорее бы всё прояснилось.

Парковка перед торговым центром была пуста, и я подъехала к самому входу.

– Сонь, ты посиди с Алёнкой, я с ребятами поговорю, – распахивая дверцу машины и выбираясь наружу, попросила продавщица.

– Мама, ты куда? – встрепенулась девочка.

– Посиди с тётей Соней, я скоро вернусь, – грозно нахмурилась мать, выходя из салона и захлопывая за собой дверцу авто.

Дарья устремилась к запертому торговому центру, в погашенных окнах которого светились лишь окна постов охраны, и я с замирающим сердцем провожала глазами её полную спину, обтянутую белым льняным платьем, понимая, что ничего хорошего нас всех не ждёт.

Париж, 18… год

Жак Анри любил эти тихие часы в самом конце дня, когда подчинённые уже разошлись по домам, только дежурный да он, начальник департамента криминальной полиции, всё ещё оставались в пустом, будто вымороженном здании управления. Домой идти не хотелось. Там было тяжко. Бесконечно плакала обезумевшая от горя жена, умоляя небо вернуть пропавшую много лет назад дочь.

Маленькая Эмили потерялась на городской ярмарке. Ей было пять лет, и карусели были любимым развлечением малышки. Каждое летнее воскресенье дочь и жена Жака Анри шли после церкви на ярмарку, и девочка подолгу каталась на златогривых лошадках, бегающих по кругу. И вот однажды мадам Анри усадила малышку Эмили на карусель, механизм пришёл в движение, фигурки коней с сидящими на них ребятишками побежали по кругу, затем бег лошадок замедлился, карусель остановилась, и дети, спешившись, устремились к родителям. Но сколько Мадлен Анри ни вглядывалась в раскрасневшиеся мордашки пробегающих мимо ребятишек, она так и не увидела своей девочки.

Перепуганная супруга тогда ещё начинающего полицейского обежала всю ярмарку, но дочери не нашла. Не помогло и обращение к дежурившему на площади жандарму. Девочку искали много лет, и отказались от поисков лишь тогда, когда надежды совсем не осталось. Эмили бесследно исчезла, но материнское сердце не хотело с этим мириться. Мадлен Анри верила, что дочь жива и что рано или поздно её девочка вернётся домой. Господин Анри не меньше супруги переживал потерю, но ни разу не показал этого на людях. Стальной Анри, так называли его подчинённые. Железный Анри. Анри без сердца и чувств. И глава криминальной полиции Парижа не мог дискредитировать себя в глазах коллег. Он давал себе волю только тогда, когда оставался наедине с самим собой и со своим горем.