Не отворачивайся - Линвуд Баркли

Да, в детстве так оно и было. Это была единственная возможность как-то его пережить. При таком отце, который не переставал изводить ее упреками, при алкоголичке матери.

Многие дети баловались этим. Создавали себе воображаемого друга. Но она поступила иначе — придумывала образы и входила в них. Так она стала Эстелл Уинтерс, не по годам развитой дочерью Малкома и Эдуины Уинтерс, звезд бродвейской сцены. Ее дом находился в Нью-Йорке. И в самом деле, как могло случиться, что она дочь злобного желчного человечка и его пьяной стервы жены? Разумеется, это ошибка, и она ребенок совсем других родителей.

Вот такой уход от правды, пребывание в образе Эстелл помогли ей дождаться того дня, когда она вышла за дверь родительского дома, чтобы больше никогда туда не вернуться.

Прошло время, много времени, и Эстелл Уинтерс было позволено наконец умереть.

И она стала Конни Таттингер. Но и сейчас постоянно меняла роли в зависимости от обстоятельств. То была хорошей девочкой, то плохой. На улице плохую девочку изображать было несложно. Так было легче выжить, жить с кем придется, заниматься чем придется, чтобы добыть денег на пропитание. Но если появлялся шанс устроиться куда-нибудь в офис, Джан мгновенно перевоплощалась в «приличную девушку».

С Дэвидом она легко вошла в роль жены. Это было нетрудно при ее профессионализме. К тому же ей доставляло удовольствие играть. А заводить ребенка Джан не собиралась. Это получилось помимо ее воли.

Вскоре после замужества Джан показалось, что она беременна. На следующее утро, как только Дэвид ушел на работу, она сделала тест на беременность, который оказался положительным. А тут неожиданно Дэвид вернулся за документами, поднялся наверх и застал ее в ванной комнате. В другое время ей бы ничего не стоило задурить ему голову, но на полу валялась упаковка от теста на беременность. Пришлось признаться.

Известие о ребенке Дэвид принял с восторгом, и Джан согласилась. В этом была, конечно, доля расчета. Имея ребенка, ей вообще не надо было опасаться разоблачения. И Дэвид хотел его. Очень.

Играть роль любящей матери оказалось приятно. Никогда еще Джан не испытывала от своего лицедейства такого удовольствия. Да и лицедейством это можно было назвать с большой натяжкой. Тут ей практически не надо было прикидываться.

Она и сама хотела ребенка, мечтала пережить материнство, узнать, что это такое. Джан тогда не думала о будущем, жила настоящим моментом, в первый раз не заглядывала далеко вперед. Впрочем, так поступали все великие героини на сцене.

Но вот Дуэйн освободился и настала пора действовать. Получить причитающееся ей богатство, ради которого все затевалось. Готовиться к своей последней роли. Роли независимой женщины, которой никто больше не нужен. Она перестанет притворяться, будет просто существовать как ей нравится.

И никакого Дэвида. Никакого Дуэйна. Мешал ей лишь Итан. Уж слишком глубоко она вошла в образ матери. Джан не предвидела, как тяжело ей будет из него выйти.

После долгих размышлений она выбрала исходным пунктом для бегства парк «Пять вершин». Он недавно открылся, там всегда было многолюдно, особенно в уик-энды. Джан побывала в парке несколько раз в свободные дни, изучила, где поставлены камеры наблюдения. Да, конечно, она могла там столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Но в образе Джан Харвуд она должна пробыть в парке совсем недолго, а потом в камуфляже ее вряд ли кто узнает.

И все прошло хорошо. Даже замечательно.

О том, что она может встретить знакомого, когда они отъедут от Промис-Фоллз на много миль, она вообще не думала. И надо же было такому случиться! Дуэйн вдруг решил заправиться. Горючего оставалось еще четверть бака, можно было проехать миль шестьдесят или семьдесят, но он хотел начать путь с полным баком. Так ему было спокойнее.

В Олбани он съехал с шоссе вблизи нескольких больших торговых центров. И кто же начал заправляться рядом с ними?

— Джан! — окликнула ее Лианн Ковальски. — Джан, это ты?

Идиотка. Пришлось разбираться, тут уж никуда не денешься. Иначе весь план рухнул бы.

И вот они наконец мчатся в Бостон. Скоро будут там. Чем ближе они подъезжали, тем более возбужденной становилась Джан. Говорила себе, что для опасений нет причин, Бостон большой город, и она не была там свыше пяти лет. Кто ее там узнает? К тому же они с Дуэйном не собирались в Бостоне задерживаться.

— Ты переживаешь из-за него? — спросил Дуэйн.

— А как ты думаешь? — отозвалась она. — Бросить сына не так-то легко.

— Да я не о ребенке, а о твоем муже. Этот несчастный придурок не понимает, откуда на него такие напасти.

— Неужели было бы лучше, если бы копы искали меня по всей стране? Нет уж, пусть считают, что я мертвая.

— Ты все придумала правильно. Лучше не бывает. Я вообще обалдел от твоей хитрости. Это же надо — изображать депрессию для него одного, делать подставы одну за другой! Это классно! Но ты ведь прожила с этим парнем некоторое время. И как ты рассчитывала? Значит, сойтись с ним, пожить, пока он тебе нужен? Прикидываться, будто любишь его, хотя он тебе по фигу?

Джан повернулась к нему:

— Вот именно так все и было. — И она подставила лицо теплому ветру из окна.

— Ну ты все клево оформила, — восхитился Дуэйн. — Правильно, что ты на него плюнула. Зачем начинать новую жизнь и мучиться виной? Но я представляю его рожу, когда он узнает, что ты говорила этому придурку в магазине. Мол, ты не ходила к доктору, тебя никто не видел в парке.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом!

— О чем, например?

— Когда ты общался с покупателем нашего товара?

— На следующий день как вышел, — ответил Дуэйн. — Я позвонил ему и сказал: «Догадайся, кто говорит». Он не сразу вспомнил. Звонить из тюрьмы у меня возможности не было, вот он и забыл. Ведь пять лет прошло. Но я ему напомнил. Заявил, что теперь мы готовы к встрече. Он обалдел. Сказал, что о пропаже бриллиантов ничего в газетах не писали. Он читал что-то о парне, у которого отсекли руку, но насчет бриллиантов ни слова.

— Неудивительно, — сказала Джан.

— Почему ты так думаешь?

— Так ведь бриллианты эти теневые. Они вроде как не существовали. Как в том кино, «Кровавый алмаз». Ты его не видел, сидел в тюрьме, там играет Леонардо ди Каприо, а действие происходит в Сьерра-Леоне.

— Это в пустыне Сьерра?

— Нет, в Сахаре.

— Ясно.

— Несмотря на все строгости, в мире существует огромный рынок криминальных бриллиантов, и никто не станет привлекать копов, если какие-то похитят. Я слышала, «Аль-Каида» наживает миллионы на продаже подобных бриллиантов.

— Правда?

— Да. — Джан высунула руку в окно, подставляя ветру. — Так кто этот парень?

— Его фамилия Банура, — ответил Дуэйн. — Круто, да? Он черный. Настоящий. В том смысле, что из Африки. Может, из этой самой Сьерры, о которой ты говорила.

— Как с ним связаться?

— У меня есть номер его телефона. Он живет в Брейнтри, это южный район Бостона.

— Он знает, что мы намерены встретиться с ним завтра?

— Я ему точный день не назвал, но вроде как намекнул.

— Надо позвонить еще, пусть готовит наличные, — сказала Джан.

— И то верно, — отозвался Дуэйн.

Джан не хотела задерживаться в Бостоне дольше, чем нужно. Забрать товар, обменять на деньги и отвалить.

Они съехали с шоссе, и Дуэйн начал искать заправку. Пока он заполнял бак, Джан надела темные очки и пошла в магазин. Рядом заметила полную женщину, у которой с плеча свисала сумочка. Женщина наклонилась к дочери, требовала, чтобы девочка перестала хныкать, а Джан заглянула в сумочку. Благо та была не застегнута.

Кошелек Джан не интересовал: у нее достаточно денег, чтобы добраться до Бостона, а там они реализуют бриллианты и денег будет девать некуда, — а вот мобильный телефон оказался весьма кстати. Джан вытащила его одним движением, чисто и аккуратно. Потянулась вроде как достать что-то с полки, одна рука двинулась к упаковке с кексами, другая скользнула в сумочку, ухватила тонкий телефон и опустила в карман джинсов. Кексы любил Итан. Ему нравилось объедать белые загогулины, а шоколадную глазурь оставлять на потом.

Джан вернулась в машину, когда Дуэйн закончил заправляться. Бросила кексы на сиденье и протянула ему телефон:

— Давай звони своему приятелю.

Когда они вспомнили о кексах, глазурь растаяла и прилипла к целлофановой обертке. Джан осторожно сняла ее и, сумев освободить кекс с незначительными повреждениями, протянула его Дуэйну. А тот сразу сунул кекс целиком в рот. Со вторым пришлось повозиться. Слизывать глазурь с обертки.

Этому она научилась у сына.

— Смотри, мама.

Итан на своем сиденье в машине, Джан впереди. Они едут домой из магазина. Она оглядывается и видит, что он уже не только слизал всю глазурь с обертки, но и объел белые загогулины, пользуясь указательным пальцем. Он смотрит на нее и улыбается.