Море зовет - Алексей Новиков-Прибой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гаврила, сопровождаемый двумя братьями, идет к Лариону Бороздилову. Шагает он тихо и осторожно, выпирая вперед левое плечо, точно под ним узкая доска, перекинутая через глубокий ров. Известие о жене и детях так на него подействовало, что он всю ночь провел, не засыпая ни на одну минуту, и теперь чувствует себя усталым, раздраженным. Трясутся руки, дергаются на изуродованном лице мускулы, а в тяжелой, точно разбухшей от боли голове мысли путаются, мешая думать. Смотрит одним глазом на черные, присевшие к земле избы, на дворы с провалившимися крышами, на голые ветлы и пустые огороды. И странно, во всем чего-то не хватает ему, деревня кажется не такой, какой была до войны. Вот старик Костя, сгорбленный, с длинной белой бородой, вышел на крыльцо, протер сонные глаза, широко зевнул и, сняв шапку, перекрестился, глядя на пламенеющий восток. Ванька-Косуля перед окнами своей избы запрягает саврасого мерина; заметив Водопьяновых, останавливается и пристально смотрит на них. Впереди, гремя железным ведром, бежит к колодцу молодая баба.
— Не переходи, Настя, дорогу! — серьезно кричит ей Трифон.
Баба, остановившись, с минуту испуганно глядит на солдата и бежит обратно в избу.
Ларион со своей семьей уже встал, когда пришли к нему Водопьяновы. Сам он находился на дворе. Фроська топила печь, две девочки играли на конике, а Илюша с ножом в руке, сидя на лавке около стола, что-то мастерил из лучин. Войдя в избу, просторную, по-белому, со светлыми окнами, братья остановились у порога. Трифон и Савоська помолились богу и поздоровались.
Увидев солдата, Фроська с бледным лицом и посиневшими губами пятится назад и, поднимая к груди руки, садится на лавку. Ребятишки, сорвавшись с места, подбегают к матери и в страхе прижимаются к ней.
Гаврила, не снимая папахи, молча стоит на одном месте, точно вросший в пол. При виде детей и жены, ставших для него чужими, сердце наполняется жгучей обидой. Глядя на жену, он укоряет ее глухим, сдавленным голосом:
— Фроська, што ты сделала?.. При живом муже замуж…
Гаврила хватается рукой за приступок печи и уныло опускает голову.
Братья, не зная, что делать, бесшумно переминаются с ноги на ногу, искоса бросая на бабу враждебные взгляды. Минуту в избе тихо. Слышно, как, разгораясь, потрескивают в печи сухие дрова. Большой черный кот, пробуя силу своих когтей, царапает ножку стола. В боковое окно робко заглянуло светлым лучом солнце.
В избу, держа в руке хомут, пахнущий дегтем, входит Ларион в сером суконном коротыше, туго подпоясанный кушаком, и в тяжелых опойковых сапогах и барашковой шапке, вокруг которой курчавятся рыжие волосы.
Не торопясь, он подходит к лавке, кладет на нее хомут и, повернувшись, внимательно оглядывает солдата с ног до головы; узнав Гаврилу, хмурит густые брови, по лицу его пробегает еле заметная тень тревоги.
— Ну, што скажете? — расправив на две половины рыжую бороду, твердо спрашивает он.
— За женой пришел… — подавляя в себе волнение, отвечает Гаврила и с бессильной завистью смотрит на соперника — дюжего и сильного.
— А еще за чем?
— Отдай жену и ребятишек…
Тяжело передвинув ноги, Бороздилов глухо бросает:
— Нет, Гаврила, не получишь ничего…
Вмешивается, подняв указательный палец правой руки, Трифон:
— Обожди, Ларион! Ты не имеешь никаких правов держать чужую жену и ребятишек…
— Врешь, есть права! — возражает Ларион, повышая голос. — У попа в книгах они прописаны. Я не как-нибудь, а по закону живу с женой… Да! И свадьба мне стоила шестьдесят целковых. Понял?..
Спор разгорается. Сбегаются мужики, бабы, ребятишки, с любопытством заглядывая в окна. Фроська, опомнившись, закрывает фартуком лицо и вздрагивает. Около нее жмутся девочки, а Илюша, подбежав к Лариону, теребит его за портки, крича:
— Батек, прогони их…
— Сынок, поди ко мне! — зовет его Гаврила.
— Пошел к черту! — отвечает ему Илюша, прячась за спину Лариона.
Какая-то темная волна хлынула в голову солдата, заливая сознание. Он громко застучал костылем об пол, весь дергаясь, выкрикивая бессвязные слова и брызгая слюной.
— Што мы смотрим на рыжего дьявола? — вдруг встрепенулся Савоська. — Забирай, Гаврила, бабу с ребятишками, и вся недолга! Твоя, ясно…
Поднимается шум, крик. Ребятишки плачут. Водопьяновы, размахивая руками, ругаются, грозят силой взять Фроську. Ларион загораживает им дорогу и, багровея, сверкая злыми глазами, гневно рычит:
— Только посмей!.. Не пущу живого! Башку оторву, кто близко подойдет!..
Растопырив мускулистые руки, выпятив широкую грудь, весь ощетинившись, он крепко стоит на толстых, кривых ногах.
А когда Савоська, сжимая кулаки, сделал шаг вперед, Ларион обернулся, взял из-под лавки топор и, размахнувшись им, закричал во все горло:
— Изничтожу!..
Трифон и Савоська в ужасе выбегают на улицу. Гаврила не трогается с места; подняв голову, он смотрит в дикое лицо приблизившегося к нему Лариона. Встречаются их взгляды, полные ненависти и злобы.
— Уходи! — сквозь оскаленные зубы цедит Ларион, шевеля рыжими усами.
— Руби! — отвечает солдат, задыхаясь.
— Не доводи до греха…
За окнами слышны крики.
Фроська, растерявшись, сначала было заголосила, а потом, бледная, бросилась на шею Бороздилову и, отталкивая его назад, к лавке, заговорила:
— Лариоша, не надо… Голубчик, ненаглядный, успокойся… Успокойся, милый, не губи…
Гавриле показалось, что у него сейчас лопнет сердце, он задрожал весь, посинел и, торопливо уходя из избы, хрипло выругался:
— Сволочи!..
Ларион запер в сенцах дверь на глухую задвижку, вернулся в избу, сел на лавку и, согнувшись, глубоко задумался.
— Што же нам теперь делать? — спросила Фроська, заливаясь слезами.
Ларион, не отвечая, угрюмо смотрел в пол.
Около дома Бороздилова почти вся деревня. Снег истоптан, смешан с грязью, и только на огородах и полях, залитый сиянием холодного осеннего солнца, он сверкает нежной белизной.
Гаврила, замешавшись в толпу, часть которой ему сочувственно поддакивала, еще долго, изгибаясь и рыдая, выкрикивал:
— Братцы! За что меня так обидели?.. Я кровь проливал за отечество, за вас… А тут вот что…
Потом, глядя на дом Бороздилова, со злобой угрожал:
— Подожгу!.. Застрелю вас обоих из поганого ружья. Мне теперь все равно…
А когда братья привели Гаврилу домой, он достал из грязного мешка приготовленные для своих детей игрушки, ударил о пол и начал топтать их здоровой ногой…
Проходит день, другой.
Солдат никуда не показывается, сидит дома и, кипя дикой злобой, обдумывает, как отомстить Бороздилову. Тяжелые, темные, как ночь, злые мысли обуревают его.