В горах ближе к небу - Наталья Солнцева

— Ara, — кивал Марат. — А чем они занимаются?

— Разной фигней. То медитируют… то ругаются. Иногда как начнут спорить, — спасайся, кто может! Только что не дерутся. Особенно Криш любит орать. Это кореш мой, еще по армии. Сам маленький, тощий, юркий и злой, как церковная крыса. Белыч из них самый нормальный, хоть и бывший поп. Жует себе да жует, как корова.

— Белыч это кто?

— Толстяк… Он безобидный, только жрет немерено. Раньше был семинаристом: на батюшку учился. Не потянул. Мечтает искоренить свои несовершенства. Алчность, похоть, обжорство и гордыню! Затем и живет в общине. Как только искоренит — сразу, значит, в рай. Прямиком!

— Понятно.

— Если бы! — захохотал Голдин. — Я с ними сколько жил, столько удивлялся. Нелюди, а паяцы. Ничего своего — ни лиц, ни поступков, ни слов, — все напускное. Я вот дурак и не стыжусь этого. Не всем же быть мудрецами. Простой народ тоже нужен. Если все резко поумнеют, кого мудрецы тогда учить будут? А? Вот то-то! Когда вокруг серая масса, легко быть гением…

Калитин не мог с ним не согласиться. Его забавляла жизненная философия этого круглолицего, крепко сбитого паренька.

— Сколько всего в общине людей? — поинтересовался он.

— Кроме Нангавана — шестеро: Криш, Белыч, Длинный Витя, Яков, Хаким и я. Ну, раз я ушел, теперь пятеро. А вместе с гуру, стало быть, шестеро.

— Не много.

— Да они же чокнутые! Кто с ними выдержит?

— Наверное. А жить вот так в горах, на отшибе, не страшно?

Голдин презрительно фыркнул.

— Чего бояться-то? Грабить у них нечего. Про голуб-явана — это все пустая болтовня. Байки! Никаких «снежных людей» я лично не видел, их следов тоже. Что касается хищников, то барс до общины добраться может. В принципе. На самом деле он, если запах дыма учует, ни за что близко не подойдет. Пуганый.

— Кто же его напугал? Охотники?

— Ну… нет, пожалуй. Таджики говорят, дикое зверье там не водится. В общине собаку пробовали завести. Она три ночи выла, а потом убежала… и с концами.

— Почему?

Парень пожал плечами.

— Черт его знает? Многие считают, из-за голуб-явана. Но я в это не верю. Нангаван объяснял, что зверей Священная Гора отпугивает. Потому там и таджики жить не стали, бросили хорошие дома и спустились чуть ниже.

— Да? Интересно…

Марат вспомнил, что у строителей тоже не было собак. И в кишлаке, где квартировала съемочная группа, он не встретил ни одного пса.

— Давай отдохнем, — предложил Голдин. — А то я взмок уже.

Марат засмеялся и замедлил шаг.

— Видишь? Со мной не замерзнешь.

— Ходок ты прыткий, — согласился паренек. — Я за тобой еле успеваю. А говорил, дороги не знаешь.

Они остановились у прячущегося между валунами ручейка, умылись и попили. От ледяной воды ломило зубы.

— Вода прозрачная, как слеза! — восхитился Марат. — Каждую песчинку на дне видно.

— Горы… Кое-что в них есть хорошее. Вода, например, воздух… цветы. Внизу такого не бывает.

Марат молча кивал, собираясь с мыслями. Что за Священную Гору упомянул Голдин?

— Расскажи мне об остальных членах общины, — попросил он. — Кто чем дышит?

— Думаешь, кто-то из них туннель взорвал? — прыснул Голдин. — Чушь собачья! Там же все на виду…

— С меня в любом случае бумагу потребуют. Будь другом. Я за один вечер во всем разобраться должен и написать отчет о проделанной работе. Думаешь, мне хочется?

— Ладно, придется тебя выручить. Так… о ком я еще не упоминал? Хаким… Помешан на восточной мудрости. Целыми днями сидит, уставившись в книжку, а когда говорит — то, в основном, цитатами из Омара Хайяма. Нудный тип.

— А Длинный Витя что из себя представляет?

— Очкарик, — пренебрежительно махнул рукой Голдин. — Высокий, как жердь, и ужасно бестолковый. Если он что-то не рассыпал, не пролил и не разбил, — считай, день удался. От него одни убытки.

— Рассеянный?

— Он, видишь ли, погружается в трансцендентный слой сознания. А ум отключает, чтобы тот не мешал Вите сливаться с Абсолютом.

— Как это?

Голдин саркастически рассмеялся.

— Без ста грамм не разберешься! У меня от этих фокусов чуть крыша не рванула.

— Да… пестрая у вас там подобралась компания.

— Еще бы! Один Яков чего стоит. Вот где темная лошадка. Сидит, молчит и только зыркает на всех из своего угла. Жуть! Будь это не община, а тюряга, — я бы счел Якова «подсадной уткой». Стукачом! Точно…

Глава 16

Она с ужасом наблюдала агонию планеты, которая непонятным образом привязала ее к себе…

Ядовитый газ вырывался из глубоких трещин на поверхности Драгии, все гудело, сотрясалось и рушилось. В жидкой грязи тонули те, кто все это время обеспечивал жителям Жада сытую и комфортную жизнь. Им было все равно. Потому что еще раньше газ сделал свое дело.

Она растерянно витала над беззащитными телами своих подопечных, вне себя от горя, не в силах оторваться от мертвых лиц, запрокинутых голов, тонких рук… Совсем недавно они были ее неотъемлемой частью. Их было так много, что они полностью поглощали ее внимание. Она была нужна им вся, без остатка. Теперь они погибли… и она стала свободной.

Ее сознание медленно наполнялось привычными образами и суждениями, знакомыми до боли картинами прошлого. Она, что называется, пришла в себя… и ужаснулась.

«Как такое могло произойти со мной?» — недоумевала она.

Она освободилась от своих пут, но не от жалости к несчастным. Ее терзало сочувствие к этим бедным телам, созданным для безысходной, унизительной жизни.

«Кто посмел сотворить с ними подобное? А со мной?»

На смену жалости пришел гнев. Закипела злость. Она в бешенстве металась в поисках того, кто оскорбил саму идею жизни, поглумился над Духом. Увы! Ее окружали горящие обломки, усеянные мертвыми телами, которые совсем недавно дышали, жили. Благодаря ей они копались в отвратительном зловонном болоте, делая свою работу. Теперь все это стало бессмысленным. Изможденные страдальцы больше не нуждались в ее заботе и любви. Она служила им, как могла. Пока они были живы…

— Они умерли, — сказала она себе, подавляя новую волну горя. — Они все мертвы. Я больше им не нужна. Я свободна. Прочь, немедленно прочь отсюда!

Она успела заметить, как в огне, дыму и облаках светящейся пыли разлетаются куски планеты, которую она только что покинула.

«Драгия. Вот как называлась моя клетка, моя тюрьма! — думала Она. — Я попалась в ловушку, расставленную специально для меня. Я оказалась беспечной, легкомысленной и безрассудной, за что и поплатилась».

Ей хотелось вспомнить, что произошло, но… все попытки окончились ничем. Бесплодные усилия слишком утомили ее.

— Ма-а-а-н-н-фи-и-и… Ма-а-а-а-н-н-фи-и-и…

Какие странные, знакомые звуки. Все вокруг нее переливалось разными красками, нежными, как лепестки цветов…

— Ма-а-а-н-н-фи-и-и…

Она развеселилась. Было приятно «окунаться» в разноцветные волны, скользить и кружиться среди них.

— Я ничего не помню… — неизвестно кому пожаловалась она.

Ее переполняла радость, несмотря на потерю памяти.

— Ма-а-а-н-н-фи-и-и…

— Что это за звуки? — нетерпеливо спросила она и… вспомнила!

Внезапно прошлое развернулось перед ней с потрясающей ясностью. Гибель чужой планеты уже не казалась столь значительной и трагичной. Теперь ее волновало совсем иное — мрачная сила, которая вершила судьбу Драгии и ее обитателей.

«Тэлл! — подумала она. — Где ты?»

— Ма-а-а-н-н-фи-и-и…

Издалека кто-то звал ее. Она догадывалась кто.

— Тэлл… — шептала Манфи. — Я все вспомнила. Я оказалась легковерной и наивной… Кто бы мог подумать, что эти маленькие злые существа на Драгии окажутся такими хитрыми? Их поведение казалось необъяснимым… Я не понимала, чего они добиваются. Они выманили меня из корабля… Да! Я нарушила наше неписаное правило и покинула «Эрбор». Ужасная ошибка.

Но… они просили о помощи… они выглядели такими жалкими… а потом закрыли меня в глубоком подземелье. Слишком сухой и плотный воздух их планеты не подходил мне. Я слабела, мои силы были на исходе. Я потеряла счет времени и перестала спрашивать, что им от меня нужно. Отовсюду раздавался назойливый, неприятный звон… Я постоянно слышала его. Они решили подавить мою волю, сделать меня послушной и использовать в своих целях. У меня оставалось последнее средство вырваться на свободу — остановить свое сердце. Я спрашивала себя, сделала ли я все возможное, чтобы спасти свое прекрасное тело, «Эрбор» и золото? И вынуждена была признать, что мне не оставили выбора. Пришло раскаяние, а за ним уныние и апатия. Я не справилась со своей задачей, подвела всех… Несвойственные мне мысли казались такими естественными, что я приняла их за свои собственные. Вторая ужасная ошибка!