Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько

Чир вытолкнул Мишку вперед:

— Дай ему!

Рыжий разлепил губы:

— Пусть только попробует… — На Мишку он даже не взглянул.

— И что будет? — поинтересовался Женька.

— Увидишь!

— Ну, Миш, давай! А хочешь — подержим, — и Чир двинулся вперед.

Муха остановил его:

— Погоди, пусть вдвоем разберутся для начала, а дальше поглядим.

Мишка не двигался. Не то чтобы он особенно боялся — он понимал, что нужен только для затравки, что при первом же ударе Рыжего кинутся те трое. Право ударить только у него, а ребята здесь для поддержки, словно олицетворяя ту самую справедливость, помогающую в конце концов слабому, но правому взять верх над сильным, но он уже передумал.

— Пойдем, Чир, не надо.

— Да чего ты боишься?.. — начал было Чир.

Но опять вмешался Муха:

— Не хочет — его дело. Но ты смотри, Рыжий, — еще раз, и я сам за тебя возьмусь.

Рыжий молчал и не шевелился, чтобы не спровоцировать собравшихся уходить парней. И тут Женька, которому абсолютно было плевать на Рыжего, Арбуза, правых, виноватых, который пришел сюда лишь за компанию с Чиром, вдруг неожиданно для, самого себя сбросил мяч на ногу и пробил в Рыжего. Хлесткий удар кипятком ошпарил бедро, и Рыжий, взвыв от боли, бросился на Женьку. Чир поспешил на помощь другу. Вдвоем они сбили Рыжего с ног и, придавив коленями к земле, замолотили кулаками; Рыжий извивался и яростно, но безуспешно отмахивался.

С Мишкой случилось что-то вроде припадка. Он прижал руки к груди и, часто стуча кулачками друг о друга, кричал на одной ноте:

— А-а-а… не надо! не надо! не надо!.. зачем вы?! не надо! не надо! не надо… а-а-а! — дергаясь и переступая на месте.

Муха влез в драку и оттащил ребят от Рыжего.

— Хватит с тебя?! — тяжело дыша, спросил Чир. Женька, с досадой разглядывая разбитые костяшки, пошел за мячом.

— Ладно, оставь его. — Муха взял Чира за локоть и повел с собой. Мишка потащился следом.

Рыжий с трудом сел, запрокинул голову, уперев затылок в кору, и зажал нос; скосив глаза, он видел, как кровь просачивалась сквозь пальцы, окрашивая розовым налипшие комочки земли. Подошел Фома.

— На, подорожник приложи. Все Арбуз устроил. Ну погоди, сука!..

— 6 —

Через день Арбуз привел в «сетку» тренера — худощавого и невысокого (ниже Мухи) парня. Игорь, так звали тренера, играл правого крайнего в нападении заводской команды. Витька видел его пару раз, когда отец брал его посмотреть первенство города, и запомнил.

Всю оставшуюся до начала игр неделю они тренировались на старом заводском стадионе, том самом, где загублены были все мячи, только теперь они уже не протискивались, обдираясь, в узкий лаз, а гордо проходили в ворота мимо все еще недоверчиво присматривающегося сторожа.

Начинали тренировку с бега, огибая несколько раз поле по гаревой дорожке. Количество кругов не устанавливалось, время тоже; бегали, пока не останавливал Игорь.

Игорь свистел, и тут же, кончив бег, ребята стягивались к центральному кругу. После короткой разминки начиналась собственно тренировка. Раскрыв огромную белую сумку, Игорь выбрасывал четыре мяча, настоящих футбольных, правда, не ниппельных, а со шнуровкой, два — направо, два налево, и каждая команда уходила на свою половину. Сначала они просто возились с мячом, в основном били по воротам. Затем обе команды перемешивались, разбираясь по «профессиям». Полузащиту с защитой, чтобы не мешали, загоняли на одну половину, и они там скучно перебрасывались мячом по кругу, а нападающих, вратарей и двух полузащитников получше — Муху и Костю — Игорь тренировал самолично.

Женька и Леха становились поочередно в ворота, а остальные били. Из любого положения, с любых передач. А Игорь в стороне занимался со свободным вратарем: обозначив дощечками воротца, посильно бросал мяч рукой, следя только за тем — правильно ли ловит. Затем они играли два тайма по полчаса, пробегали круг-два, кого на сколько хватало, и уходили, освобождая место взрослым.

Дома Витька разогревал обед и наскоро, пока не появилась соседка, хлебал, стоя у плиты, прямо из кастрюли, чтобы не мыть лишнего; хватал несколько ломтиков жареной картошки со сковородки и, поставив будильник на полчетвертого, заваливался спать. На тренировке он не щадил себя и, лишь прикоснувшись к подушке, проваливался в глухую и вязкую черноту. По звонку он вскакивал, прибирался в комнате (в магазин он успевал до тренировки) и бежал за сестренкой. Забрав Ленку из детского сада, он увозил ее на Каменный остров, где выгуливал ее часа два-три, скармливая постепенно захваченные из дому полпачки печенья.

Во двор Витька не выходил. После собрания, не того, когда решили взять Арбуза, а второго, созванного по его требованию, на котором он, в последний раз пытаясь настоять на своем, отказался капитанствовать, сначала лишь угрожая, а потом, так и не дождавшись ясного ответа, швырнул им в лицо свое звание, (а повязку на стол), ребята отшатнулись от него, и если отвечали, то не поворачивая головы и с заметным принуждением; выходя со стадиона, они сговаривались идти за Черную речку — рвать яблоки с невысоких, будто нарочно скрученных деревьев — или купаться в парк; они громко перекликались с отставшими, сколачивая компанию, а идущего рядом Витьку не замечали.

Только Фома еще общался с ним и как-то даже разыскал их на Каменном, плюхнулся рядом на скамейку, где Витька развлекал сказками утомившуюся от беготни Ленку, и в доброте душевной высыпал девчонке в подол горсть маленьких, красно-зеленых яблок, походивших на окаменевшие вишни. Витька пытался протестовать, но сестренка покривилась, морща нос и отчаянно растягивая губы.

— Нехай куснет, — благодушно вступился Фома. — Больше не захочет. Кислые, заразы!

И верно — чуть не обломав зубы о первую «ягоду», Аленка потащила остальные в песок.

Но с Фомой оказалось еще скучнее, чем с Аленкой; он говорил только об Арбузе, мечтал, как он ему «вломит», строил планы, рассчитывал силы:

— Муха уже не в счет; Женька тренера получил, теперь ему Арбуз без надобности; Чир тоже, того и гляди, откачнется. Тут-то мы его и прищучим! А, Рыжий?

Витька слушал вполуха, выстругивая из подобранной плашки лопатку сестре, чтобы не марала рук в песке: очередной совок, купленный им уже на свои деньги, она тоже потеряла.

— Не я буду, если не изметелю! Да ты чего?

— Брось ты его! На хрена он тебе сдался?

— Ну ты даешь! Тебе из-за него рожу раскровенили, а ты — брось!

— Так ведь мне же…

— А ты мне кто?! Кореш или портянка?

Витька промолчал. Он уже покончил с черенком и теперь осторожно скоблил лопасть.

— Ну, лады, полетел я. — Фома встал со скамейки и, приподнявшись на носки,