К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины - Ванесса О'Брайен

непринужденно, что захотелось выйти и швырнуть камнем в их палатку. Я лежала в спальнике и читала книгу Фатимы Бхутто «Песни крови и меча: Мемуары дочери», трогательный портрет политической жизни Пакистана. В конце концов я задремала, прокручивая в голове насыщенную событиями жизнь Бхутто.

Мой утренний ритуал начался в 11 часов вечера: горячая вода для овсянки, набор для восхождения, стельки с подогревом Hotronics, кошки, рукавицы, кислород. Выйдя из палатки, я увидела впереди свет налобников Нормана и Дэниела, они походили на двух светлячков и отошли уже довольно далеко, и я подумала: «Вот ведь черт! А не взять бы им свое мужское братство со всем хохотом и тестостероном и не засунуть бы его себе куда поглубже?»

Мне нравится немецкое выражение Sturm und Drang. Дословно это переводится как «буря и натиск» – идеальное выражение для описания развития конфликта на уровне работы химических веществ в крови: буйство неистового кортизола и резкий, как вспышка, выброс адреналина. Реакция «бей или беги». Детская площадка, зал совета директоров, спальня, поле боя – для вашего кровообращения все едино. И у вас появляется выбор: отвлечься на конфликт или заставить его стать вашим сверхмощным двигателем. Я выбрала второе.

Мы с Дануру показали очень хорошее время, взбираясь на печально известную Желтую полосу31 – короткий участок обнаженного известняка, ведущий туда, где должен был находиться третий лагерь. По мере того, как маршрут становился все круче, я использовала «шаг с разгрузкой», технику, при которой во время подъема вес тела переносишь на заднюю ногу, чтобы дать немного отдыха другой ноге. Начинался рассвет, и видимость улучшилась. Дэниел и Норман увеличили разрыв между нами. Питавшая меня энергией вспышка гнева догорела, сменившись отвратительной головной болью. Я устала и стала двигаться менее аккуратно, а это было опасно.

– Что скажешь, может, сделаем привал? – предложил Дануру Шерпа.

– Нет, я в порядке, – настаивала я, но потом споткнулась, зацепилась кошкой и выронила ледоруб.

Дануру попытался поймать его, но рукоятка выскользнула у него из пальцев, и ледоруб проворно, как угорь, заскользил по тропи вниз, и вдруг (Слава тебе, Господи!) зацепился за камни. Дануру рванулся вниз, схватил его и протянул мне. Я прижала ледоруб к груди и сказала:

– Черт возьми! Чуть не потеряла.

– Верно, диди. Надо сделать привал.

– Ну ладно. Но только на минутку.

Я потрясла головой и похлопала себя по лицу, стараясь избавиться от ощущения налипшей паутины. Да что со мной происходит? В голове была полная каша. Я посидела несколько минут, положив голову на руки. Восход уже заигрывал с горизонтом, и в лучах дневного света все стало казаться чуть проще. Я выпила воды, проглотила гель-энергетик, и мы продолжили подъем на гребень. Вскоре мы вышли на обширное плато на высоте около 7925 м. Дануру, должно быть, увидел, какой восторг отразился на моем лице, потому что он поднял руку и сказал:

– Нет-нет, еще нет. Ложная вершина.

– Терпеть не могу, когда горы такое вытворяют, – сказала я, – а они, похоже, только этим и заняты.

– Почти дошли. Видишь?

Он указал на склон холма, поднимающийся к истинной вершине. Как раз там шли Дэниел с Норманом: они только что бодро начали подъем. Я согнулась, опираясь о ноющие бедра и изо всех сил стараясь дышать ровно, пока мы ждали другого шерпу, который нес нам новый баллон кислорода. Я так измотана, что не была уверена, смогу ли сделать еще хоть шаг.

– Конечно, сможешь.

Я повернулась к человеку, который всего мгновение назад был Дануру, но теперь он стал красавицей-пакистанкой вроде тех, кого я представляла себе, читая книгу воспоминаний накануне. Я заметила, что и Карми Рита Шерпа тоже преобразился, приближаясь ко мне, и эти две девушки приветствовали друг друга мелодичным смехом. Кислородная маска Дануру превратилась теперь в чадру, полупрозрачная ткань, задрапированная мягкими складками, скрывала большую часть лица, только ярко светились большие карие глаза. Она моргнула длинными, пышными ресницами и обратилась ко мне. сказала:

– Пойдем. Иди за нами.

– По-моему… Мой баллон кислорода… – я в недоумении уставилась на них.

– Пойдем, диди, – женщины протянули ко мне изящные руки. Их голоса звенели, как колокольчики на ветру. – Иди за нами. Мы отведем тебя на вершину.

Я позволила им взять меня за руки, чувствуя в этот момент лишь любовь. Свою любовь к ним. Их любовь ко мне. Облака внизу. Небеса наверху. Любовь, доверие, бесконечная синяя вечность… ну, или нечто вроде того… Я шагала я ними в ногу, один ботинок на камень тут, другой ботинок на камень чуть впереди, один, другой… И вдруг я оказалась высоко-высоко и увидела потрясающе красивый вид, сиявший в лучах солнца так ярко, что краски переливались от морозно-серебристых тонов до голубовато-серых оттенков. Ослепительная красота. Невероятная. Сияние, подобное лунным камням. Словно роскошная палетка теней для век. Мы поднялись к самой вершине горы и прошли по узенькой тропинке туда, где были привязаны молитвенные флаги: они трепетали на ветру, словно огромная стая разноцветных птиц, вспугнутых чистейшим бризом. Трепетали и будто щебетали «вершина, вершина, вершина».

Я неподвижно стояла на вершине Чо-Ойю. Страна гор складками лежала вокруг меня, распахнув свои колоссальные объятия. Я видела тех, с кем еще была незнакома, – Лхоцзе, Нупцзе, Макалу – Шишабангму, с которой только недавно познакомилась. И из всех гор, поднимавшихся передо мной, одна прочно приковала к себе взгляд. Эверест. Джомолунгма. Объект моих стремлений. Вот мой момент истины. Гора высилась передо мной, она не прогоняла меня и не отстранялась. Ей было не занимать терпения, ведь спешить ей некуда, ей подвластно все время на свете. И я дала ей обещание, которое могу сформулировать лишь на клеточном уровне.

Французский поэт и сюрреалист Рене Домаль оставил свой роман «Гора Аналог» незаконченным, так как в 36 лет умер от туберкулеза, но в своей книге он написал: «Тому, что наверху, известно то, что находится внизу, однако то, что внизу, не ведает о том, что наверху. Человек поднимается и познает это. Потом он спускается, и больше ему ничего не видно. Но он видел». В этом и состоял так тяжело давшийся мне урок Чо-Ойю: к лучшему это или к худшему, однако перспектива позволяет увидеть общую картину.

Дэниел подошел и поднял руку, чтобы отбить мою ладонь. Я ударила его по перчатке и ощутила резкую отдачу во всей руке до самого плеча. Он произнес какую-то ерунду о двойном восхождении и поднял бутылку с водой к восходящему солнцу. Минуту мы сидели, быстро перекусывая и глотая воду. Мне по-прежнему казалось, что череп отделился от шеи и висит над плечами, как пузырь, но восполнение потери жидкости помогло. Дэниел и Норман