Воин из пророчества - Дуглас Брайан

— Что ты видел, почтенный Санкара? — настойчиво вопрошал раджа.

Санкара тряхнул волосами, сел, точно собака, у ног властелина.

— Темный огонь ласкал тело черной госпожи. Я видел, как загорелись ее глаза. Слышал, как зазвенели черепа ее ожерелий. Она готова пуститься в пляс на человеческих костях. Я обещал ей в жертву девственницу, мой господин.

— Что ж, — медленно проговорил раджа Аурангзеб, — я могу найти для тебя девственницу. Отдай ее богине, дабы та могла насладиться страхом и болью…

— Нет. — Санкара покачал головой. — Нет, мой господин! Эта девственница должна быть из военной добычи. Из числа пленниц, которых мы захватим в Патампуре! Тогда моя богиня будет по-настоящему довольна. Тогда она поймет, что мы не пренебрегли ее предостережениями, что мы вняли ее советам. В противном же случае она сочтет, что мы способны лишь хныкать у ног ее идолов да возносить к ней мольбы.

— Будь по-твоему, — согласился Аурангзеб.

И перевел взгляд на своих воинов.

Поскольку шахматы уже рассыпались, и новые мысли заполнили головы приближенных раджи, Шраддха упруго вскочил на ноги, кивнул Дигаму. Без слов понимали друг друга шахматные игроки, соперники в игре, соратники на поле боя. Склонились перед Аурангзебом.

Шраддху до сих пор обжигала мысль о том, что некогда он не сумел убить ничтожного младенца, беззащитный комочек плоти. Кто-то более хитрый сумел обвести Шраддху вокруг пальца и вытащить ребенка из самого пекла.

Отчасти, впрочем, Шраддха был этому рад. Выполнить повеление владыки — достойное дело; но немного чести в том, чтобы зарезать ребенка. Теперь Шраддхе предстояло отыскать и в равном бою уничтожить воина, молодого мужчину. Это — гораздо лучше.

— Мы отыщем и убьем воителя из Патампура, — от собственного лица и от лица младшего брата поклялся повелителю Шраддха.

Ничего не ответил Аурангзеб. Потому и оставался он повелителем Калимегдана, что умел чувствовать приближение нового ветра. И сейчас это ощущение захлестнуло его целиком.

Одинокий всадник мчался по плоскогорью, направляясь в сторону джунглей, туда, где высятся башни Патампура. Недобрую весть вез он с собой в седле. Весть эта настигала его по пятам, она клубилась пылью у него за спиной и с каждым часом становилась эта пыль все гуще. Большой отряд движется к Патампуру.

Скорей! Скорей! Гонец погоняет коня.

Вот уже мелькнуло сверкающей на солнце тарелкой озеро. Смятые, истоптанные конями камыши не успели еще подняться, и птицы не строят в них гнезда. Что-то скверное произошло в этих камышах, что-то дурное разорило их. Конь испуганно шарахнулся в сторону, когда зловоние ударило ему в ноздри. Полуобглоданное животными, истыканное стрелами тело женщины лежит на пути, словно пророчество — словно видение того, что ожидает непокорных, если Шраддха возьмет Патампур.

Дурной знак. Свистнув, гонец огрел коня плеткой.

Глава восьмая

Мнение Конана о женщинах

Долго не мог Траванкор решиться на этот разговор. С тех самых пор, как закончился большой праздник во дворце Авенира. Юноша и сам не знал, чего боялся больше: услышать от Рукмини «нет» или услышать от нее «да»…

Отсиживался в библиотеках Патампура. Загонял себя на тренировках на поле за стенами. Но мысль то и дело возвращалась к той ночи у костра, к образу Рукмини на качелях… Эта картина так и стояла у него перед глазами.

Посоветоваться с учителем, со Шлокой, Траванкор не осмеливался. Он предвидел ответ Шлоки. «Ты теперь — взрослый мужчина, воин, от которого зависят судьбы других людей, — скажет Шлока. — Но прежде всего тебе следует разобраться с собственным сердцем. Понять, что тебе дороже: дружба Арилье или любовь Рукмини. Оба они готовы отдать за тебя жизнь, Траванкор. Чью жертву ты примешь?»

Поэтому Траванкор, после недолгих колебаний, решил посоветоваться с чужаком.

Он отыскал Конана в одном из милых кабачков на окраине Патампура. Собственно, это был не кабачок, а лавка под навесом из пальмовых листьев. Там продавалась посуда, кое-что из мелочей, необходимых в хозяйстве, а еще — прохладная вода и ячменное пиво, отлично утоляющее жажду.

Сюда приходили посудачить люди, когда все домашние дела были переделаны, а времени до сна еще оставалось немало, и следовало как-то провести досуг. Здесь обсуждались новости, передавались слухи и сплетни.

К рослому киммерийцу обитатели Патампура и особенно завсегдатаи лавочки привыкли на удивление быстро. Траванкора поражало: с какой легкостью и простотой северянин сходился с людьми. Должно быть, доверие вызывала его манера держаться: Конан умел выглядеть чрезвычайно простодушным. Эдакий простак-варвар.

На самом деле он был хитер и наблюдателен. Траванкор подозревал, что варвар нарочно торчит в кабачке и слушает разговоры. Как-то раз Конан с самым серьезным видом говорил Шлоке, что радже Авениру следует больше доверять горожанам: жители Патампура поддержат своего владыку в любом случае. «Они даже готовы простить ему поражение, если таковое воспоследует», — добавил киммериец.

И Шлока кивал, довольный результатами «разведки».

И теперь Траванкор без труда отыскал Конана на его излюбленном месте, под навесом. Киммериец сидел, скрестив ноги, на земле: было очевидно, что такая поза ему привычна.

Несколько минут Траванкор рассматривал северянина. Юноша как будто впервые видел его. И поневоле задумался: кто он, собственно, такой — этот Конан? Где он побывал? Что повисли ярко-синие глаза, весело поблескивающие на загорелом лице? Откуда у Конана вон тот шрам? А этот шрам, на плече? И не след ли от плети — вон там, на ребрах? А поперек груди — не отметина ли от копья?

Чем он занимался в жизни? Поговаривали, будто Конану доводилось быть и гребцом на галере, и вором, и чуть ли не храмовым прислужником…

Одно очевидно: сейчас киммериец свел дружбу со Шлокой, а Шлока видит людей насквозь. И если Шлока доверяет варвару, значит, и Траванкору можно ему довериться.

Имелась еще одна причина, по которой юноша выбрал Конана себе в собеседники на сей раз. Конан слыл исключительным любимчиком женщин. Сколько он жил в Патампуре, столько пользовался их ласками, угощением и прочими услугами. Они чинили ему одежду, угощали его сладостями.

Вот и сейчас племянница хозяина лавки, незамужняя особа лет тридцати, бросает на киммерийца умильные взгляды. Наверняка они проведут вместе ночь.

При одной мысли об этом у Траванкора забилось сердце: он попытался вообразить себе Рукмини на ложе рядом с собой и едва не потерял сознание от волнения.