Охотник вверх ногами - Кирилл Хенкин

На гитаре он играл давно. Еще во время войны иногда играл Де Фалья. Рассказы о том, что он научился играть, работая дровосеком, разумеется, ерунда. Его научила жена, Елена Степановна.

До отъезда в США он мало мастерил из дерева. По возвращении он устроил себе неплохую мастерскую и часто возился в ней, пока серьезно не повредил себе руку циркулярной электрической пилой.

Другая причина, побудившая Вилли выбрать именно эту среду: либерально-левые настроения! Именно в этой среде его искренние оценки людей, событий, а иногда и общественно-политических явлений не могли вызвать невзначай чувства неприязни, осуждение, подозрение.

Да и где лучше, спокойней действовать, вернее, не действовать, а отдыхать, жить, расслабляться советскому шпиону, если не среди людей, которые хотя бы твердо знают, что советские шпионы плод больного воображения поджигателей войны, выдумка ФБР, порождение реакционной пропаганды?! Среди людей, убежденных в том, что никаких шпионов нет, как не было лагерей до доклада Хрущева на XX съезде КПСС и «Архипелага ГУЛага», среди людей — не коммунистов, но знающих, что спасения вне социализма нет? Людей, для которых полиция — всегда враг? Людей, которые, в случае чего, полиции не скажут ни слова?

Его бруклинские друзья — не случайные соседи или сослуживцы, а друзья — приняли его в свою среду. Если что и смущало, то лишь мелочи. Покажется, например, странной его свирепая реакция на сказанные в шутку, без задней мысли слова: «Мы слушали Москву».

Но все это пустяки, легкая рябь на гладкой поверхности безмятежно ровных и спокойных отношений с милым пожилым фотографом Эмилем Гольдфусом, который так правильно и тонко реагирует на главное в жизни: на людей, на мысли, на искусство. Он свой, он один из них.

Они только не знали, что он — полковник государственной безопасности.

«Когда его разоблачили как шпиона, — пишет в предисловии к книге Луизы Берниковой Берт Сильверман, — безмятежная ясность наших отношений исчезла, и возникла масса вопросов, на которые нет ответа».

И бруклинские друзья Вилли недоумевали: кем же он был — холодным, расчетливым шпионом или душевным и чутким другом?

Это смотря с кем. В описаниях тех, кто знал его в США, я узнаю Вилли таким, каким всегда его знал. Узнаю его мысли, суждения, реакции на людей, события, искусство. В Бруклине он был самим собой. Да Эмиля Гольдфуса и не сыграешь несколько лет подряд. Именно для этой жизни — не для роли, а для жизни — он был рожден.

«Я поначалу думал, — пишет Берт Сильверман, — что Эмиль, став шпионом, предал самого себя, погубил свои самые ценные человеческие качества».

Это, возможно, и сделал Вилли Фишер, когда в 1927 году пошел работать в ИНО ГПУ. А может быть, уже раньше, когда мальчиком помогал отцу в его конспиративных затеях.

Как терзался угрызениями совести Берт Сильверман, когда ответил отказом на просьбу о переписке арестованного и уже осужденного Абеля! Приехав позже в Москву, чтобы встретиться с Вилли, потерпев неудачу, он написал ему теплое письмо, в котором просил прощения за свое малодушие, говорил о надежде на дружескую встречу с «Эмилем», то есть Вилли.

«Я надеюсь, что книга о Вас будет правдивой. Я попытаюсь объяснить, почему большинство людей, которых Вы встречали, так хорошо Вас помнят. Все мои друзья тепло Вас вспоминают...

Я надеялся поговорить с Вами об этом. Мечтал, что мы вместе будем бродить по Эрмитажу, говоря об искусстве и живописи. Я также надеялся поговорить о Ваших чувствах к Америке и к людям, которых Вы там встретили. Этому, очевидно, не бывать. Возможно, в другой раз — когда мы сможем встретиться, как старые друзья? Я говорю не «прощайте», а «до свидания». Ваш Берт Сильверман».

Эти слова были обращены к Эмилю Гольдфусу. Полковника Абеля они не могли тронуть. Но «полковника Абеля» бруклинские друзья Вилли обнаружили лишь в зале суда. А знали они пенсионера-фотографа Эмиля Гольдфуса, не подозревая, что на стоящем у него в комнате приемнике их друг принимает шифровки из Москвы.

Шифровки из Центра! Любивший похвастать своими литературными способностями, Вилли дал мне однажды почитать рассказик, сочиненный им для какого-то закрытого издания, чего-то вроде стенгазеты, бюллетеня или учебника Главного Первого управления. Пояснил, что все у него описано точно.

В Нью-Йорке накануне 7 ноября он заехал в определенный гастрономический магазинчик и купил там жареную курицу. Не помню уже, кто ему ее продал: хозяин или продавец. Привезя курицу домой, он вынул из ножки кость, развинтил, достал оттуда микрофильм, расправил его, а изображение спроецировал на стену. Колонки цифр Вилли списал на бумажку и расшифровал. Это было поздравление от начальства по случаю годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Какой именно, Вилли не указывал из соображений секретности.

Рассказик заканчивался тем, что прочитав шифровку и уничтожив бумажку и микрофильм, Вилли, согретый вниманием чуткого начальства, никогда не забывающего верных сынов Родины, умиленный и просветленный, садится за скромный праздничный стол. Он поднимает бокал за мировую революцию, чокается с бутылкой «Либфрауенмильх» и закусывает конспиративной курицей, в то время как стоящий на столе приемник доносит до него голос московского диктора и грохот танков на Красной площади. В далекой столице начинается праздничный парад. А в логове врага, где народ еще спит, бдит доблестный советский разведчик.

Я спросил Вилли, не кажется ли ему, что у молодых сотрудников, в назидание которым писался этот рассказ, может зародиться мысль, что служебные мозги и деньги тратятся на ерунду? Это во-первых. А во-вторых, не слишком ли подчеркнут контраст: в логове врага, который, как известно, без устали грозит нам атомной войной и порабощением, народ мирно спит, а в Москве грохочут танки?

Вилли немного обиделся и принялся доказывать, что поздравление начальства очень важно в условиях нелегальной работы, греет душу. А о боевой готовности нашей страны молодежи надо напоминать постоянно.

Допускаю, что всех работающих за границей агентов Москва поздравляет так же хитроумно. Не Вилли выдумал такую систему связи. Но поездка через весь город в определенную лавочку, обработка курицы, микрофильм, расшифровка... Ради праздничного поздравления! Даже смахивает на «липу». Но Вилли говорил, что все было именно так... Тогда-то и возникла, и стала крепнуть у меня мысль: а что если в Соединенных Штатах мой друг либо занимался ерундой, либо вообще не делал ничего? Возможно, с самого начала, а возможно, лишь ко времени ареста.

15. Желанный арест

За вычетом лет, когда, выгнанный из разведки, Вилли служил на заводе, он все остальное время работал либо в центральном аппарате на Лубянке, либо обучал агентов, либо нелегально жил за границей. В разведке он прослужил и всю войну.