Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн

Хемингуэй слышал и, несомненно, имел твердое мнение о роли Паунда в создании имажизма – художественного движения, призывавшего обращаться напрямую к «самой вещи». Лучше всего, пожалуй, эту концепцию можно понять по случившемуся с самим поэтом. Однажды в 1913 году Паундом овладело глубокое впечатление при взгляде на лица людей, проплывающих мимо него в парижском метро; несколько месяцев он раздумывал над этим и потом написал стихотворение «На станции метро»:

В толпе явились эти лица

На черной мокрой ветке листья

Для будущего писателя хэмингуэевского поколения, воспитанного на викторианских поэтах вроде Теннисона и Арнольда, такое стихотворение было откровением. Имажизм, который поддерживался добрым другом Паунда, поэтессой Хильдой Дулитл (Х.Д.), ее мужем, поэтом Ричардом Олдингтоном, и эксцентричной американской поэтессой Эми Лоуэлл, почти сразу, превратившись в литературное движение, стал горячо обсуждаемой темой в кругах, подобных тому, что собирался в чикагской квартире Кенли Смита в 1921 году. (К этому времени Паунд отверг имажизм, окрестив его «эмижизмом», после того как к движению присоединилась Лоуэлл.)

Паунд был, что на данном этапе Хемингуэю казалось важнее, махером в литературе, если мы можем использовать слово на идише в отношении человека, который в будущем прославится своим антисемитизмом [на идиш важный человек, «шишка». – Прим. пер.]. До того как он переехал в Париж в 1920 году, Паунд прожил двенадцать лет в Лондоне, где завязал дружбу с такими литераторами, как Йейтс, Джеймс Джойс и Т. С. Элиот. Со своей женой, Дороти Шекспир, Паунд познакомился через ее мать, возлюбленную Йейтса Оливию Шекспир. Он помог Джойсу издать все его произведения, включая «Улисса». Паунд заставил Харриет Монро опубликовать «Любовную песнь Альфреда Пруфрока» Элиота в своем журнале «Поэзия» в 1915 году, когда все остальные редакторы в Англии отвергли стихотворение, потому что оно казалось им выдумкой сумасшедшего. Паунд формально числился зарубежным редактором чикагской «Поэзии» Харриет Монро, однако пользовался большим, чем предполагалось, влиянием в формировании индивидуального облика журнала и играл не менее важную роль в других литературных изданиях, куда он тоже отдавал стихи: «Нью эйдж» (где Паунд вел колонку), «Нью фривумен», «Эгоисте» и недолго просуществовавшем, однако имевшем огромное значение, журнале «БЛАСТ» Уиндхэма Льюиса. Вскоре он будет получать 750 долларов в год (почти 10 000 долларов по сегодняшей мерке, огромная сумма для маленького журнала) как парижский корреспондент «Дил» Скофилда Тейера. Это было очень влиятельное периодическое издание, которое откажется публиковать Хемингуэя, чем навлечет на себя огромный гнев Эрнеста.

Но если Паунд был махером, то махером прогрессивным и всегда готовым помочь. Хотя он любил спорить и «нажил себе больше врагов, чем завел друзей», по выражению одного лондонского редактора, своей миссией он видел будущее современной литературы. Юношей, писал Паунд, он «решил, что в тридцать буду знать о поэзии больше, чем любой человек на земле», – и достиг этого, конечно. Как поэт и как человек, оказывавший помощь другим поэтам и писателям, Паунд сделал для литературы больше, чем какой-либо другой его современник. Сам Хемингуэй напишет в «Дани уважения Эзре Паунду» в 1925 году, что Паунд тратил лишь одну пятую времени на поэзию:

В остальное время он заботится об имущественном и литературном положении друзей. Он защищает их, когда на них нападают, печатает в журналах и вызволяет из тюрьмы. Он ссужает им деньги… знакомит с богатыми женщинами. Он заставляет издателей брать их книги. Сидит с ними всю ночь, когда им хочется умереть… и отговаривает от самоубийства.

Как покажут события, Хемингуэй знал, о чем говорил.

Эзра и Дороти пригласили Эрнеста и Хэдли[19] на чай, и те появились на пороге студии Паунда на улице Нотр-Дам-де-Шан в конце февраля 1922 года. Там они обнаружили настоящего эксцентрика – Тайер называл Паунда «белой вороной» – с большой копной непослушных рыжеватых волос. Писатель Форд Мэдокс Форд остроумно описывал Паунда (по-видимому, довольно метко) следующим образом: он подходил к собеседнику «походкой танцора, делая выпад тростью в воображаемого противника. Он носил брюки из зеленой бильярдной ткани, розовое пальто, синюю рубашку и галстук, расписанный вручную одним другом-японцем… пылающая бородка была подстрижена клинышком, а в ухе виднелась большая синяя серьга».

Сильвия Бич вспоминала: «Было в нем что-то от Уистлера, а разговаривал он как Гекльберри Финн». Кроме того, отмечала она, он сам создал всю мебель в доме (странная точка соприкосновения с Грейс Хемингуэй). Письмо Эзры Эрнесту было написано малопонятным жаргоном, еще более туманным, чем жаргон в собственной переписке Эрнеста. В характерном пассаже Эзра говорил: «ЧЕРТ, хочу шшшшто-то такое, что положит КОНЕЦ спорам. Хочу сказать: друг мой Хем уложит вас одним ударом».

Эзру Паунда, пожалуй, можно было назвать лучшим редактором современной литературы – в ряды которых входил и знаменитый редактор Хемингуэя Макс Перкинс – и совсем недавно он стойко проработал модернистскую поэму Элиота «Бесплодная земля» (1922). Элиот был в таком восхищении, что посвятил поэму «Эзре Паунду, il miglior fabbro» – «мастеру выше, чем я». Эрнест попросил Паунда оценить его стихи и рассказы, и Паунд дал отличный, четкий совет. Мы не знаем точных слов поэта, однако Хемингуэй позже скажет, что Паунд учил его быть осторожным с прилагательными – это недоверие станет существенным элементом хемингуэевского стиля. Похожей была и критика Паундом будущего рассказа Хемингуэя «Альпийская идиллия»: «Это хороший рассказ (Идиллия), но малость литературный и теннисонианский. Хотел бы я, чтоб ты смог. БОЛЬШЕ внимания на задачу, будь менее лишерашурным… Лишерашурность в основном скрывает сюжет. Слишком много ТВОРЧЕСТВА. Сюжет всегда довольно интересен без одежек». Невозможно придумать лучшего совета молодому прозаику, в особенности Хемингуэю, чей нынешний стиль страдал осознаванием своей мнимой «лишерашурности».

Два вопроса, связанные с первоначальной встречей Эрнеста и Паунда, требуют пояснений. Во-первых, Эрнест просит у Эзры помощи со стихотворениями – не прозой. Хемингуэй писал стихи, кажется, еще с детства и порой считал себя прежде всего поэтом: когда шесть его стихотворений были опубликованы (при посредстве Паунда) в 1923 году в журнале «Поэзия», аннотация, в которой он предстает почти неузнаваемым для нас, представляла его как «молодого чикагского поэта, который сейчас живет за границей и собирается вскоре выпустить в Париже свою первую книгу стихов». Как указывал редактор посмертно изданного «Полного собрания стихотворений» Хемингуэя, большинство стихов были написаны им в возрасте двадцати с небольшим лет; из восьмидесяти восьми стихотворений, приписываемых Хемингуэю, семьдесят три были написаны к 1929 году. В основном в стихотворениях, написанных до 1922 года, описывались его военные впечатления или текущие события, особенно новости с фронтов.

Одно типичное раннее стихотворение «Поле чести» (Champs d’ Honneur) не оставляет сомнений, что автор по своему мировоззрению реалист, если не циник, и не чурается графического языка или образов. Возможно, именно эту новизну Паунд увидел в стихотворении; оно стало одним из шести стихотворений, которые он принял у Эрнеста и отослал в «Дил», где они были отвергнуты Тайером; в конечном счете стихотворения появятся в журнале «Поэзия» в 1923 году. Эрнесту не очень везло с публикацией стихов в литературных журналах; он жаловался, что единственным изданием, согласившимся их взять, был немецкий «Квершнитт» («Поперечное сечение»), фривольный иллюстрированный журнал, редактором которого был берлинец Альфред Флехтхайм, а издателем – Герман фон Веддеркоп, знакомый Паунда. Здесь интересно то, что Эрнест упорно продолжал писать стихи, несмотря на незначительную реакцию или даже, по сути, оглушительную тишину в ответ – его поддерживал только Паунд. Он упорствовал даже после того, как познакомился с произведениями других, лучших поэтов, включая самого Паунда, Т. С. Элиота и Арчибальда Маклиша (последний станет ему хорошим другом). По-видимому, он был неспособен взглянуть на свои стихи критическим взором – как будет неспособен критически оценивать свое творчество и в дальнейшем, наиболее очевидным примером чего послужит мрачный роман «За рекой, в тени деревьев» 1950 года и некоторые стихотворения к четвертой жене, написанные во время Второй мировой войны. Сразу после войны он попытается серьезно и настойчиво убедить «Скрибнерс» издать его стихотворения поэтическим сборником, и лишь с большим трудом и тактом издательство сможет выкрутиться из этой ситуации.