Улыбка пересмешника - Елена Михалкова

– Ай-яй-яй... – укоризненно протянул он. – И зачем же вы, голубчики, это сделали? Вас же в этом Голицыне два с половиной инвалида! Разыскать – проще простого...

Последнюю фразу он договаривал, доставая телефон. И тут обнаружилось, что сигнала на острове нет.

Сергей выругался. Положение становилось нелепым. Больше всего Бабкина раздражало чувство голода и некстати лезущее в голову воспоминание о том, как утром он упаковал два больших бутерброда с сырокопченой колбасой, сунув в каждый по веточке укропа. «Хоть бы пакет с бутербродами выбросили!»

– Уши бы вам оборвать, – пригрозил он вслух, подумав, что лодку вполне могли увести деревенские мальчишки, если только такие имелись. Потом вспомнил, что в лодке остались резиновые сапоги, и разозлился уже всерьез.

«Переплыть... И что, ехать в соседний город за новой лодкой? Полдня на это потрачу. Хозяин свою может и не дать... Эх, делать нечего, придется возвращаться вплавь».

Он стянул джинсы и футболку, снял кроссовки, спрятал ключи от машины в узел на футболке, предварительно обернув их непромокаемым пакетом, и уже собирался войти в воду, как вдруг шестое чувство остановило его. Идея вернуться вплавь на другой берег, приехать в деревню, попросить у кого-нибудь лодку и снова отправиться на остров вдруг перестала казаться единственно возможной и потеряла всякую привлекательность.

Бабкин отошел от прохладной текучей воды, посмотрел зачем-то на облака, потоптался на берегу и выудил из-под куста свои кроссовки.

«Раз уж я здесь, пожалуй, поработаю еще пару часов. А к вечеру вернусь».

Не доходя до шалаша, он ускорил шаг, подгоняемый смутным неприятным ощущением, оглянулся, но увидел только сосны и серо-зеленый ивовый заслон вдоль берега. Возле шалаша собралась тень, внутри тоже было темно и влажно, и Сергей с облегчением нырнул внутрь, подумывая, не устроить ли перерыв на сон, раз уж с обедом ничего не получилось. Он присел на корточки, вдыхая идущий от земли и подгнивших веток запах, сорвал с ближайшей сухой лист и размял его в пальцах.

И тут сообразил, что изменилось за то время, что он ходил до берега и обратно.

Птицы перестали петь. Все это утро, снимая наушники, чтобы передохнуть, Бабкин слышал птичий щебет и в конце концов перестал его замечать, но теперь его пронзило ощущение тишины, повисшей в лесу. Он выругал себя за то, что потерял бдительность, и подался к выходу из шалаша, но выбраться наружу не успел.

Раздался шелест, свист разрезаемого воздуха, а затем шалаш содрогнулся от удара, и ближайшая к Сергею опора сломалась ровно посередине. Отпрыгнув от накренившейся палки, которой не давали упасть переплетения сухих ветвей, связывающие ее с остальными опорами, он откатился в сторону, насколько позволяло пространство, и тут же ощутил новый удар – казалось, тот отозвался в земле, вздрогнувшей под ним.

– Э-э! – заорал Бабкин. – А ну хватит!

Ответ последовал тут же – в виде треска очередной опоры. Кто-то снаружи яростно крушил шалаш, не обращая внимания на находящегося внутри человека.

Сергей оказался в ловушке. Попытавшись выбраться, он едва не попал под удар палки, и счел за лучшее отскочить от выхода. Сверху на него безостановочно сыпались ветки, сухие листья, мусор, накопившийся в крыше шалаша за много лет, и в конце концов вся конструкция, пошатнувшись, завалилась и рухнула, накрыв Бабкина словно сетью. «Если он захочет меня прикончить, сейчас самый удачный момент», – решил Сергей, барахтаясь под упавшими кольями и ветвями. Ноги у него запутались в брезентовом полотне, как в коконе, а в щеку вонзился сучок, расцарапав кожу до крови.

Но тот, кто безжалостно расправился с шалашом, затих. После паузы последовали непонятные щелчки, затем металлический скрежет. Потом Сергей расслышал прерывистое дыхание, шаги, и кто-то прошумел в кустах, удаляясь от поляны. Не теряя времени, Бабкин с трудом выбрался из своего плена, протер глаза и огляделся, не зная, ожидать ли нового нападения. У него мелькнула мысль догнать нападавшего, но он вовремя остановился: не зная даже направления, в котором тот ушел, он мог найти лишь более серьезные неприятности.

Вокруг снова стояла тишина, только теперь она была другой: не выжидательной, а удовлетворенной. Расценив это как знак того, что все, что могло случиться, уже случилось, Сергей обернулся – и увидел искореженный металлоискатель.

Он выругался, потому что сразу понял, что за звуки предшествовали исчезновению нападавшего. Перерезанные провода, вырванный дисплей, сломанные наушники... Ему недвусмысленно дали понять, что его поиски крайне нежелательны.

Но вместе со злостью Сергей почувствовал удовлетворение: значит, он двигался в правильном направлении. Или те, кто пытался остановить его, так считают.

– Хотите сбагрить меня отсюда, ребятки? – вслух спросил Бабкин. – Боюсь, ничего у вас не получится!

Он еще раз огляделся, но лес был тих. Спокойный до флегматичности Сергей был не склонен преувеличивать значение нападения на него: если бы его хотели убить или изувечить, то сделали бы это раньше, когда была такая возможность. Кем бы ни был нападавший, пока он ограничился кражей лодки и уничтожением шалаша. Бабкин обдумал версию о том, что два этих происшествия следует расценивать как предупреждение, и на третий раз он так легко не отделается, но решил, что в данном случае ему стоит проявить некоторую тупость и сделать вид, что намеки он понимает с большим трудом.

– Хотите мне что-то сказать, пишите письма, – подытожил он, доставая из кармана нож и усаживаясь над изувеченным прибором.

Пытаясь разобраться в его устройстве, Бабкин с усмешкой поймал себя на мысли о том, что воспринимает металлоискатель как пострадавшего приятеля, помогавшего ему выполнять нудную работу. В успех реанимации устройства ему верилось слабо, но Сергей в любой ситуации считал нужным сделать все, зависящее от него.

Однако некоторое время спустя состояние пациента уже не казалось ему таким безнадежным, как при первом взгляде. Правда, с дисплеем пришлось проститься, но провода Сергей аккуратно соединил снова и обмотал изолентой, которую достал из тайника, мысленно от всего сердца поблагодарив неизвестного ему рыбака за предусмотрительность.

Ему повезло, что человек, ломавший прибор, торопился. Если бы он потратил чуть больше времени и чуть тщательнее подошел к своей задаче, Сергей никогда не смог бы исправить последствия его вандализма. Но у нападавшего не было времени, и поэтому полтора часа спустя после гибели шалаша Бабкин получил худо-бедно работающий металлоискатель.

Он выпрямился, потянулся, прижал к уху один уцелевший наушник и, водя катушкой, пошел к тому месту, где прекратил поиск.

Через три часа безрезультатного прочесывания леса Сергей вышел на край ямы, в которую свалился двумя днями раньше. Он вспомнил, как, выбравшись, подумал о том, что тело могло быть спрятано именно здесь. Съехав по отвесному заросшему склону, Бабкин включил металлоискатель – и тот почти сразу отозвался новым звуком. Писк в наушнике был таким отчетливым и резким, что Сергей вздрогнул.

– Ну-ка, ну-ка... – пробормотал он, не веря в удачу.

Еще раз поводив катушкой над землей и услышав тот же звук, Бабкин отложил прибор и поднялся за лопатой. Ему пришлось выкорчевать кусты малины, прежде чем показалось дно ямы, и Сергей дважды брался за металлоискатель, чтобы проверить: не в вырванных ли им кустах завалялось то, на что наушники реагировали тревожным и требовательным сигналом.

Но умный прибор уверял, что интересующее Бабкина находится в земле, прямо под ним.

– Черт с тобой, попробуем, – проворчал Сергей вслух, ударяя лопатой в мягкую податливую почву.

Десять минут спустя он отбросил лопату и отступил на несколько шагов назад. Больше ему здесь делать было нечего – наступила очередь криминалистов.

Из светло-желтой рыхлой земли, беспорядочно простроченной торчащими в разные стороны корешками, виднелась истлевшая рука, прикрывавшая то, на что и среагировал металлоискатель, – широкую пряжку пояса. Круглую, рельефную, больше подходящую для женского ремня, чем для мужского.

Когда Сергей вышел на берег, собираясь переправляться вплавь, на песке лежала его перевернутая лодка.

Татьяна услышала смех Матвея – громкий, заливистый. Мальчик пытался что-то кричать, хохоча, но невозможно было разобрать ни слова. Изумленная, она выскочила из дома и замерла на крыльце: Леша сидел возле сарая и вертел в руках какую-то деревянную фигурку (птичку – рассмотрела она), а Матвея – ее большого, тяжелого Матвея – подкидывал и ловил Данила Прохоров. Лицо у него покраснело, по лбу струился пот, но он не прекращал забаву.

– Данил, выше! – пискнул мальчик, и Таня не выдержала:

– Хватит!

Они вздрогнули от ее крика, все трое, и обернулись к ней. Леша что-то загудел, показывая птичку, и засмеялся. Затем сунул ее в рот, дунул – и раздался протяжный свист, вызвавший у него бурную радость.