Шёл разведчик по войне - Александр Тиранин

Остановилась машина на обочине узкого просёлка, пропустить танковую колонну, что на станцию, на погрузку шла. Приподнялся Сашка, попить попросил. Немец отвернулся фляжку отстегнуть, не откажешь, коль приказано живым привезти. А Сашка маханул через борт и ласточкой под гусеницу встречного танка полетел.

Оставленная немцами засада у тайника ничего им не дала — взяли Сашку прямо на тайнике и контрольного сигнала, что тайник заложен и можно вынимать, он не оставил.

Предателя того, что Сашку выдал, партизаны потом выследили и расстреляли. Поплатился, сволочь!

Только Сашку теперь уже не вернёшь.

До Дроздовки и саму деревню Микко прошёл быстро, не останавливаясь, но за деревней, с того места, где началось обилие танковых следов, разыгрался. То строил из комков снега на отвале дороги крепости и штурмовал их, разбивая построенное, то катался с придорожных склонов, и по кем — то накатанной лыжне, и сам прокладывал лыжню по целине, и небольшие трамплины строил. За это время мимо него, по шоссе и просёлкам не менее десяти раз прошёл танк. Один и тот же, по внешним признакам видно. Но шума в лесу — словно танков там было не мерянное количество. Дважды проезжали мотоциклетные патрули и один раз прошёл парный пеший.

Продолжая игру Микко словно копье, далеко метнул лыжную палку в сторону леса. И проделав этот фокус несколько раз, углубился в лес. Шум, характерный для танковой части, нарастал.

Так, внимательнее осматриваться и лучше держаться лыжни по которой ходит охрана, иначе на мину или растяжку нарваться можно. Ага, примерно в полусотне метров впереди столбы, колючая проволока. Теперь надо быть осторожнее.

Прижимаясь ближе к кустам и к толстым стволам деревьев, Микко, по — прежнему, на случай если следят за ним из «секрета», то якобы белку в ветвях увидел, то, вроде бы, за дятлом погнался, продвигался в сторону наиболее интенсивного шума, пока не подобрался почти вплотную к колючей проволоке.

В густом подлеске, раскрашенный камуфляжными разводами фургон — радиоусилитель с огромными репродукторами из которых и доносится рёв танковых двигателей и слова команд. Продолжая подыгрывать себе то «в белку», то «в дятла», двигаясь вдоль «колючки», обнаружил замаскированную зенитную установку. И наконец, пожалуй, самая важная находка: на полозьях макет танка из дерева, жести и резины, в кустах замаскированные лебёдки, которые с помощью тросов таскают по полю подобные, деревянно — резиново — жестяные «танки».

Значит так. Снаружи объект охраняется патрулями, мотоциклетными и пешими. Внутри часовые. «Следит» один танк, который постоянно разъезжает по просёлкам выходящим из леса к шоссе и создает видимость многих и свежих следов. В лесу до двадцати пяти — тридцати макетов танков изготовленных из жести, дерева и резины. Передвижение макетов осуществляется на тросах с помощью замаскированных лебёдок. Шумы имитируются радиоусилителями с большими репродукторами, смонтированными на автофургонах. По периметру — замаскированные зенитные установки. На случай налёта Советской авиации.

Приманка.

С этим разобрался. Теперь, легенда. В лес углубился — живот прихватило. По лесу шёл — дятла видел. Или белку. А могли они быть здесь при таком шуме? Можно сказать, в крайнем случае, что показалось… Нет, «показалось» говорить не стоит, подозрение может быть. Беличьи следы действительно есть, но не свежие… И дятлова «кузница» — вон, под сухостоиной сколько шелухи от еловых шишек. Ага: увидел следы, увидел «кузницу», решил поискать. А «колючка…» Он за неё не лез. Нельзя — так нельзя. Осталось подтвердить расстройство желудка. Снял штаны, присел и долго тужился, пока выдавил из себя два маленьких комочка. С полуголодного житья и то хорошо. Натянул штаны, но мешало что — то, жгло, чесалось и саднило. Приспустил штаны, оторвал из сложенной блокнотиком газеты прямоугольник и приложил, водить ею больно. На бумаге полукружием отпечаталось яркое алое пятно. Кровь. У него такого давно уже не было, с весны. А в Ленинграде почти все маялись подобной хворобой от мякинного хлеба и других составляющих блокадного пайка. Взял в руку немного снежку, растёр между ладонями, растопил и снежной кашицей обмыл зудящее место. Передёрнулся от холода, но было ради чего потерпеть, жжение и зуд поутихли. Застегнулся.

Дело сделано. Пора уходить. Вышел на дорогу, приостановился, сбил острием лыжной палки натоптанную под пяткой наледь, наклонился, выскреб снег из — под подошв, поправил крепления, и уже собрался выпрямиться и оттолкнуться палками, как одернула резкая команда

— Хальт!

Микко вздрогнул, оборотил голову. И уткнулся лбом в ствол автомата. В мозгу зачем — то чётко отпечаталось: «Приклад деревянный, магазин сбоку. МП–28. Калибр 9 миллиметров, патрон парабеллум, в рожке 30 патронов».

Чёрный зрачок ствола гипнотизировал, притягивал, заслонял собой фашиста. Его в первые секунды Микко просто не видел. С усилием оторвал взгляд от глазка смерти и перевёл на его владельца. Немец как немец. Крепкий, светлоглазый, губы тонкие, как две параллельные линии, укутан, ноги в огромных серых бахилах, хотя и не такой уж сильный мороз. Взгляд подозрительный, въедливый.

— Хювяя пяйвя. Хлебушка или чего — нибудь поесть не найдётся? Или кипятку, сухари размочить? — Микко протянул руку к своей торбе, чтобы показать в подтверждение сказанного: не врёт он, вот же они сухари.

— Хальт! — Резче скомандовал фашист. — Хенде хох!

Микко поднял руки. Немец не убирая ствола от его головы, левой рукой ощупал сумку и одежду мальчика.

— Керт! Ком![23]

— Я сирота, родители без вести пропали…

— Штиль! Нихт шпрехен![24] — Больно ткнул стволом под ребра.

Тут не попререкаешься. Микко покорно исполнил волю конвоира.

В блиндаже, куда солдат привёл Микко были ещё четверо: два солдата, обер — ефрейтор и гауптман. При взгляде на гауптмана у Микко захолодело под ложечкой: высокий, подтянутый, глядит кочетом, лицо к верху и к низу немного сужено, будто ромб с обрезанными вершинами, волосы короткие зачёсаны назад, глубокие залысины, русые, с рыжинкой усы — это был тот самый офицер, что отлупил его прутом возле моста. Гауптман внимательно, изучающе осмотрел мальчика. К счастью, не узнал.

Есть люди, которые запоминаются с первого, даже самого короткого знакомства. Они не обязательно красавцы лицом и статны телом, и не уродливы, нередко по внешности обычные середнячки, но есть в них что — то неведомое и необъяснимое, что принуждает запоминать их надолго, а может быть на всю жизнь.

Есть и их антиподы, которые более или менее запоминаются только после нескольких встреч. К последним относился Микко.

Взрослые, когда он заходил к соученикам или к товарищам по играм, пока запомнят несколько раз переспросят, где он живёт и кто его родители, потом путали имя и называли другими именами, чаще всего Ваней. Ребята, особенно старшие, которых он после нескольких дней знакомства начинал считать едва ли не друзьями, и уж совершенно точно, хорошо знакомыми, при следующей встрече спрашивали, как его зовут. Микко болезненно реагировал на подобные ситуации, это обижало его. Но, только став разведчиком увидел, что для него это благо — его не запоминали и, следовательно, он вызывал меньше подозрений. Возможно, это не раз спасало ему жизнь, но как тут проверишь.

Гауптман придирчиво посмотрел в глаза. Микко взглянул в ответ насколько мог спокойно и доверчиво: он пришёл с чистой совестью к добрым людям за помощью и бояться ему нечего.

Поклонился и поздоровался.

— Hyvaa paivaa, herra upseeri. Hyvaa paivaa, hyvat herrat.[25]

— Финн? — Спросил гауптман.

— Да. — Хотел сказать «карел», да что толку. Этой немчуре всё равно не понять разницы между добродушным, общительным карелом и сумрачным, замкнутым финном.

Немец спросил ещё что — то, но Микко понял только два слова «военный объект». Развёл руками, помотал головой.

— Я не понимаю по — немецки. Я сирота. У меня родители пропали без вести…

Гауптман что — то приказал солдатам, один взял винтовку, маузер–98, и вышел, другой подошёл к Микко и жестами показал: раздевайся.

Микко снял торбу, посмотрел куда бы положить её, но подходящей мебели ему не предложили, положил на пол. Сверху пальто. Солдат жестом понудил: и свитер тоже. Снял свитер. И задержался, больше ничего снимать не стал. Солдат тщательно, но, отметил Микко, не профессионально ощупал пальто, обыскал самого мальчика. «Значит, не гестапо и не контрразведка, просто армейская охрана объекта. Уже легче». Содержимое торбы высыпал на ящик из — под снарядов. Куски свежего и подчерствевшего хлеба и жесткие сухари, варёная в мундире картошка, вяленый щурёнок, два варёных яичка, завернутые в не новую, но чистую льняную тряпочку, обломанный столовый нож в берестяной трубочке, соль в пузырьке да спички. Вот и всё богатство.