Не будем проклинать изгнанье (Пути и судьбы русской эмиграции) - Вячеслав Костиков

Имеются свидетельства, что от худшего - смертной казни - активистов комитета спасло вмешательство Фритьофа Нансена **.

В конце лета 1922 года вместе с большой группой профессоров и деятелей культуры активисты Всероссийского комитета помощи голодающим были высланы за границу. Ряды эмигрантов пополнились еще одной группой интеллигенции.

Ликвидация Всероссийского комитета помощи голодающим, разумеется, не способствовала спасению оказавшегося в тяжком положении населения пораженных засухой районов. Продовольственные ресурсы, начавшие вскоре поступать от Американской администрации помощи (АРА) ***, не могли заменить усилий изгнанной из политики, но еще существовавшей "русской общественности".

* Гоц А. Р. (1882-1940) 10 лет провел на царской каторге и в ссылке. В 1917 году на I съезде Советов избран председателем ВЦИК.

** Нансен Ф. (1861-1930) - известный норвежский исследователь Арктики. В 1921 году - один из организаторов международной помощи голодающим Поволжья. О заступничестве Нансена за членов ВКПГ пишет в своих воспоминаниях Е. Д. Кускова.

*** Соглашение о помощи было подписано в Риге 21 августа 1921 г. с американской стороны Гербертом Гувером, с советской - Максимом Литвиновым. АРА представляла собой объединение нескольких благотворительных и религиозных организаций, оказывающих помощь нуждающимся.

Арест членов комитета и их высылка вначале во "внутренние губернии", а потом за границу отрицательно сказались и на работе русских кооператоров, которые, несмотря на начавшиеся притеснения, еще сохраняли экономические связи по всей России.

Но политические аргументы в пользу разгона перевесили экономический и гуманитарный расчеты.

Голод продолжал свирепствовать. Не прекратился он и в следующем, 1922 году, о чем, в частности, свидетельствует письмо Максима Горького американке Джейн Адамс. Малоизвестное письмо это 23 представляет большой интерес еще и потому, что в нем особенно ярко выявляется роковая роль голода для судеб русской интеллигенции. Важно это письмо и для правильной оценки гуманитарной помощи Америки голодающей России, долгое время замалчиваемой.

"М. Горький

Berlin, Kurfurstendamm, 203 *

10.VI.1922

Сударыня!

Мне сообщили, что в Америке существует мнение, будто голод в России уже утратил свой грозный характер и что работа организации мистера Гувера (имеется в виду деятельность АРА. - В. К.) вполне достаточна для спасения миллионов русских крестьян, осужденных голодом на смерть.

Разрешите мне сказать несколько слов по этому поводу.

Я думаю, что работа организации Гувера по широте ее - явление небывалое в истории. Никогда еще ни одна страна в мире не приходила на помощь другой стране так великодушно, с таким обилием сил и средств. Люди Гувера действительно мужественные люди; я не преувеличу, назвав их героями. Америка вправе гордиться детьми своими, которые так прекрасно и бесстрашно работают на огромном поле смерти, в атмосфере эпидемии, одичания и людоедства.

Эта работа кроме своей прямой задачи - спасения миллионов людей от голодной смерти - имеет еще и другое, на мой взгляд, более важное значение: она возрождает в русском народе убитое войной чувство человечности, воскрешает уничтоженную мечту о возможности братства народов, реализует идею совместного, дружеского труда наций.

* К этому времени М. Горький выехал для лечения в Западную Европу, где прожил до 1928 года.

Европейская война - а за нею интервенция и война гражданская с ее ужасами - ожесточила сердце русского народа. Особенно глубоко вредное влияние имела интервенция: несмотря на свою умственную темноту, мужик понял, что иностранцы не хотят видеть его свободным, желают восстановить в России старый режим. Мужика убеждали в этом и факты, и речи, и озера крови, и разрушение его жилищ. Вполне понятно, что у него явилось отрицательное отношение к иностранцу - кто бы он ни был, он хочет сделать русский народ рабочим скотом помещиков, чиновников, купцов.

И вот в страшные дни гибели и голода, в дни полной беспомощности эти враги-иностранцы являются спасителями жизни миллионов детей, бескорыстно и бесстрашно работают и работою своей разрушают в русском народе накипевшее чувство вражды и ненависти.

Вы, конечно, понимаете, как это важно, какие прекрасные результаты может дать работа организации Гувера. Со временем мы все-таки будем жить и работать все как друзья и братья, - слава тем, кто приближает этот необходимый для нашего счастья момент!

Возвращаюсь к основной теме моего письма.

Голод - не уменьшается. Организация Гувера, самоотверженно работая на Волге, не может, конечно, обнять размеры несчастья в других областях огромной России. На берегах Черного моря - в Одессе, в Крыму - беспомощно погибают тоже миллионы людей. Вымирают немцы - колонисты юга, люди культурные, прекрасные работники. Вымирают евреи - дрожжи, необходимые для тяжелой России. Погибают трудолюбивые, честные татары и, разумеется, больше всего русские - особенно дети.

Голод значительнее и грознее всего, что говорят и пишут о нем. Сотни тысяч десятин посева уничтожаются саранчой. Саранчу едят и болеют от этого. Едят корни, траву, листья, это возбуждает эпидемические заболевания, грозит холерой. Я не могу дать цифр смертности, потому что сомневаюсь в точности подсчета умерших. Письма, которые я получаю отовсюду, рисуют положение ужасным. Везде истощенные зимним голодом люди с жадностью набросились на растительность весны и - Вам ясно, что следует за этим.

Позвольте также обратить Ваше внимание и в сторону русской интеллигенции, главным образом - русских ученых. Все это - люди зрелого возраста или старцы, истощенные годами недоедания, героической работой своей в условиях холода и голода. Это - лучший мозг страны, творцы русской науки и культуры, люди, необходимые России более, чем всякой другой стране. Без них нельзя жить, как нельзя жить без души. Эти люди - мировая, общечеловеческая ценность.

Их во всей России только 9000 - ничтожная цифра для такой огромной страны и для культурной работы, необходимой русским. Эти 9000 ценнейших людей постепенно вымирают, не успевая создать заместителей себе.

Думаю, сказанного достаточно для того, чтобы возбудить энергию друзей русского народа, людей, желающих помочь России прожить проклятый год.

Свидетельствую Вам мое уважение

М. Горький".

Письмо М. Горького в Америку не случайно. Приехав в Берлин, писатель быстро убедился, в каком плачевном материальном положении находилась эмиграция. Средств едва хватало на то, чтобы организовать собственную взаимопомощь русских, оказавшихся в изгнании. Интересные воспоминания об убогости жизни в эмиграции в разоренной войной Германии оставил митрополит Евлогий, бывший архиепископ Волынский и Житомирский, назначенный патриархом Тихоном в 1921 году управляющим русскими православными церквами в Западной Европе. Бедными были прихожане, бедной была церковь. Получив назначение и собираясь ехать из Белой Церкви в Сербии в Берлин, Евлогий не имел даже достойного облачения. Кроме митры и старенькой епитрахили, у митрополита ничего не было. Да и митру ему соорудил выехавший вместе с ним дьякон из куска бального платья генеральши Поливановой.

Перед этим митрополит проехал почти все славянские страны, легшие на пути эмиграции. Везде положение эмигрантской массы было тяжелым. Но бедственность эмигрантского Берлина его просто поразила. Многие русские, не имея средств на жилье и пропитание, обитали в лагерях в окрестностях Берлина. Большинство в них составляли бывшие солдаты и офицеры из расформированных частей армии генерала Бермонт-Авалова, отступившей из Прибалтики. Но было немало и гражданских лиц, сестер милосердия, ушедших вместе с разбитыми частями. Жили в убогих бараках, спали на соломенных тюфяках. Работы не было. Германия разорена. Не хватало теплой одежды, белья, и многие болели. Здоровые ездили днем в Берлин в надежде подработать, отыскать знакомых, найти хоть какую-то помощь. Но и в Берлине, за исключением немногих обеспеченных русских семейств, на счету был каждый ломтик хлеба, каждый кусочек сахара. Когда до Берлина стали доходить сведения о голоде в России, большинству эмигрантов не нужно было объяснять, что это такое: натерпелись и в Константинополе, и на пути в Берлин. Да и в самом Берлине жили впроголодь. Когда был объявлен сбор средств в пользу голодающих, несли в Красный Крест жалкие крохи, но несли. А когда в Берлине появилось отделение гуверовской АРА, от предложений помощи не было отбоя: готовы были работать бесплатно - ведь речь шла о помощи России.

"В те дни в Берлине наибольшую общественную активность, - вспоминает митрополит Евлогий, - проявляли эмигранты-монархисты, и мне поневоле пришлось жить в монархической орбите. В этой среде шла энергичная подготовка к монархическому съезду в Рейхенгале. На одном из собраний, на котором был поднят вопрос о положении церкви в восстановленной России, я побывал, но сразу увидел, что ничего нового, творческого в постановке вопроса нет. Собрание сбивалось на старый лад, доходило до крайних утверждений, например, высказывалось суждение, что постановления Всероссийского Церковного Собора не имеют силы, потому что не подтверждены императором..." 24.