Византийское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович

Иоанн Антонович усмехнулся и закончил неожиданно резким тоном, чеканя каждые слова:

— Попробуйте снова навязать Литве свое правление, разве я могу выступить против решений вашего сейма или отменить их?! Да я и не собираюсь вмешиваться в решения ясновельможного панства. Только учтите на будущее — воевать с нами бессмысленно и самоубийственно. Раздавим жестоко и не поморщимся!

Но я не буду этого делать, зачем?!

Польша мне совершенно не нужна, ни одна ее пядь земли. Но если панство продолжит лить на меня грязь, и порочить мое имя в громогласных прениях, но я не буду более мешать Пруссии и Австрии навести в вашем королевстве их собственные порядки.

Удар был убийственной силы — формально русский император прав, не придерешься. А по сути, говорит с позиции грубой силы — ведь понятно, что Польское королевство воевать с Литвой не сможет, так как она состоит уже в унии с Россией. И с Пруссией и Австрией не сможет — те закончат уже начатый раньше «раздел».

— Великое княжество Литовское и Русское само приняло решение определиться с дальнейшей судьбой. Белая Русь, населенная православными русичами, добровольно отошла и попросила моего покровительства, которое я ей и предоставил.

Я уважаю выбор народа!

Осталась Черная Русь и Жмудь — то есть те земли, что изначально составляли Великое княжество Литовское. Там очень мало православных христиан. Но там братский нам народ по языку и крови — мы одного славянского корня, от одних прародителей.

А жмудины связаны с ними многовековой историей, даже победа под Грюнвальдом над тевтонскими крестоносцами общая! Разве я могу лишать их собственного бытия и уклада, к которому они привыкли веками?! Нет, я буду их только защищать!

Иван Антонович остановился, усмехнулся и извлек из коробки папиросу — данная новинка уже входила в моду среди части польского панства, которое ратовало за добрососедские отношения с русскими, опасаясь австрийцев и пруссаков, которые оказались намного страшнее и опаснее, чем представлялось поначалу.

— Те депутаты, что позволили себе по недомыслию обидные слов, которыми не говорят о делах в сейме, исключены по настоянию венского и берлинского послов, — осторожно произнес король Станислав, понимая, что ступает на «тонкий лед». Демарш вызвал в польской столице приступ страха — все испугались интервенции немцев.

— Так пусть говорят — собака лает, ветер носит! Мне безразлично, что говорит обо мне панство. Но нападок на Россию не допущу. Если вы бредите идеей реванша — тогда выполните его, но не болтайте попусту. А если не можете, то лучше пусть промолчат — за оскорбления в приличном обществе принято давать ответ!

Но я монарх, я не могу принять вызов!

Иван Антонович остановился, взгляд императора стал очень тяжелым — властность и уверенность в собственном могуществе исходила волнами. Станиславу даже показалось, что воздух в кабинете сгустился, как перед грозой, что сопровождается бурей и ураганом.

— Но у меня есть армия, и мои генералы и офицеры защищают честь России всегда, и то будет не дуэльный поединок, а война! Султан турецкий не внял предупреждениям, и где его царство?!

Стремительный разгром Оттоманской Порты русскими войсками потряс все европейские страны — ведь совсем недавно турецкие полчища стояли под Веной. Так что известие о взятии Константинополя и просьба православных народов бывших турецких владений о покровительстве императора Иоанна произвели эффект разорвавшейся бомбы.

— Еще раз предупреждаю ваше панство — оно должно осознать, что наступили иные времена, и кто из них еще бредит былым величием Польши, должны осознать, что русские хорошо помнят поход Стефана Батория на Псков! А также Смуту, Лжедмитриев, которых привели поляки, взятие ими Смоленска и Москвы. У панства хорошая память, не сомневаюсь! Но передайте им, мой брат — пусть поверят мне на слово — у нас на злопамятность на их дела еще лучше, и мы помним очень многое!

Все очерчено предельно четко — король мысленно пожалел, что на этой беседе не присутствует его умная и деятельная супруга. Но вряд ли Фике смогла подобрать нужные доводы. Хоть и горько на душе, но следует принять условия Иоанна, и забыть, что поляки владели Украиной и Белой Русью в прежние времена. Владений шляхте никто и никогда уже не вернет — они потеряны для них навсегда.

Но куда бы деть этот горластый народец, который только вносит смятение в умы и мешает договориться с могучим восточным соседом. Ведь угроза со стороны цезарцев и Пруссии куда опаснее, сейчас речь идет о сохранении Польши как государства.

— Брат мой, Галицийское королевство и Великое княжество Литовское связаны унией с Россией, там правят мои родные братья, которых пригласили на трон. Но разве я им могу запретить, если они будут тоже связаны с польским королевством определенными узами — ведь между народами было не только плохое, но и хорошее.

Иоанн Антонович остановился, закурил новую папиросу и тихим голосом продолжил говорить:

— Я вполне допускаю, что со временем вы наладите торговые отношения, тот же канал, если мы его сообща пророем, послужит общим делом. У вас почти единая культура, религиозные узы, кровное родство, похожий язык, как и с нами. И не исключаю, что Варшава со временем может заключить качественно иную унию с Вильно и Львовым, на условиях уважения интересов — это будут действительно не просто добрососедские и дружественные отношения, но братские. Но для этого нужно время и совершенно искреннее желание наладить позитивный разговор!

Король Станислав сглотнул — то, что сейчас говорил ему русский император, совершенно не укладывалось в голову…

Глава 13

Львов

Иоанн Антонович

вечер 18 июля 1768 года

— Сочувствую вашему величеству — вам достался исключительно безалаберный народец, не умеющий жить разумно и способный в любой момент выкинуть удивительную дурость.

Иван Антонович внимательно посмотрел на бывшую русскую императрицу, которая попросила о встрече — для этого подготовили чайную комнаты во дворце. Так что отравления он не боялся — Горезин остался охранять супругу и сына в Петербурге, зато с ним отправился небезызвестный по прошлой истории персонаж, про которого современники отзывались одним хлестким словом — «кнутобоец».

Благообразной внешности сорокалетний мужчина, постоянно жующий просфирки — Степан Иванович Шешковский состоял в Тайной экспедиции в невысоком чине коллежского асессора, отдав половину своей жизни «поганому ремеслу» сыска. Так что грех было упускать проверенного историей человека, да и Горезину требовалось смену готовить заранее — ветеран тайных дел времен царицы Анны Иоанновны провел полную волнений жизнь и постарел сильно.

Теперь Шешковский постоянно сопровождал императора в поездках, как обеспечивая безопасность монаршей персоны, так и проводя все нужные мероприятия, благо штаты Двора позволяли задействовать приличное количество служащих во всех сферах.

Кроме того, внешняя охрана из лейб-гвардии была весьма внушительна — в помещениях взвод дворцовых гренадер, ветеранов многих баталий, с ними лейб-уральская казачья сотня с башкирским взводом — бородачи и степняки относились к делам охраны весьма ревностно.

Плюс батальон лейб-гвардии Измайловского полка, лейб-гусарский и конногвардейский эскадроны, что патрулировали улицы Львова вместе с королевскими уланами. Да в окрестностях столицы расквартирована целая пехотная дивизия с кирасирской бригадой и всей отнюдь не опереточной армией младшего брата. В ней насчитывалось почти десять тысяч солдат и офицеров в двух пехотных полках и батальоне с положенными артиллерийскими ротами, да трех уланских полков из шляхтичей, которые службу несли прилежно и в измене уличены не были.

Причем, не меньше трети совершенно нищих шляхтичей перебежало в полки из соседней Польши — в Галиции им платили приличное жалование, и высокое положение в местном обществе полностью обеспечено. Так что в верности новоявленных «галичан» сомневаться не приходилось — коронные поляки смотрели на них как на изменников.