Весьёгонская волчица - Борис Воробьев

Жаль было уходить с островка, так и не повидавшись с волчицей, но Егор обнадёживал себя тем, что живёт на свете не последний день, авось ещё и встретятся.

Выбравшись из болота, Егор постоял у закраины, раздумывая, в какую сторону повернуть. Было три места, про которые в деревне мало кто знал и где грибы росли сплошняком, как весной одуванчики на лугу, но до одного из этих мест набегало километров пять сверх уже пройденного; в другом водились только для соленья. Егор же хотел набрать на хорошую жарёху, а потому, пройдя немного вдоль болота, свернул на еле приметную знакомую тропку, которая уводила в самую глушь обширного, запущенного чернолесья.

Там, на тихих и светлых полянах, среди мхов и никем не кошенной травы, из года в год вызревали красные, как мухоморы, подосиновики – из всех грибов грибы, по мнению Егора. Одно удовольствие было отыскивать их, срезать острым ножом и укладывать в корзинку, видя, как на глазах синеет грибная ножка на месте среза. А разве не удовольствие – только что вынутая из печки грибная жарёха? От одного запаха у кого хочешь потекут слюнки! И, предвкушая это удовольствие, Егор живо представил себе шкварчащую на вечернем столе сковородку и самого себя, уписывающего за обе щёки обжигающе горящие, пахнущие печным духом грибы.

Окружающее болото мелколесье кончилось, пошли берёзовые и осиновые гривы, которые становились всё гуще; всё реже виднелось небо над головой, и наконец Егор, словно бы опустившись на какое-то чудесное дно, оказался в зеленоватом дрожащем сумраке. Лучи солнца, пробивая его сверху донизу, нисходили к земле наклонными световыми столбами, в которых при полном безветрии, как разноцветная мошка, роилась мельчайшая лесная пыль. Пахло сыростью и прелыми листьями, ноги утопали во мху, и паутинки бабьего лета невесомо садились на волосы и лицо, щекотали кожу, вызывая неодолимое желание чихнуть.

Стали попадаться грибы – сначала поодиночке, потом целыми кучками. В основном это были подосиновики, но иногда в соседстве с ними встречались и подберёзовики. Молодые крепкие грибы Егор брал, мимо старых проходил равнодушно.

Корзинка тяжелела. Можно было, не забираясь далеко, за полчаса нагрузить её доверху и повернуть обратно, но Егору не хотелось возвращаться по старой дороге, где всё уже было знакомо и привычно, и он решил пройти чернолесье насквозь и выйти к деревне с другого конца. Крюк получался порядочный, но Егора это только радовало. Он ходил уже полдня, однако никакой усталости не чувствовал. Наоборот. Ему хотелось бродить и бродить по этим безлюдным полянам, где он так давно не был и где всё казалось невиданным и новым. Тут и там на осинах чернели дупла, и каждое дупло было как тайна, как вход в другую жизнь, о которой он забыл, перестав охотиться; множество запахов и звуков волновало Егора и пробуждало в нём былые чувства и страсти, которые, как он думал, уже угасли в душе и которые, как оказалось, никогда не затухали, а горели сильно и ровно, как ушедший внутрь огонь, которому нужен лишь порыв ветра, чтобы вырваться наружу. В этой свежести и тишине не хотелось даже курить, что было для Егора совсем уж непривычно. Он шёл и шёл, останавливаясь лишь для того, чтобы сорвать очередной гриб.

Впереди из травы высовывалась тёмно-серая шляпка большого подберёзовика. Он явно перестоял и наверняка был червивым, и Егор, проходя мимо, поддел шляпку ногой. И удивился, почувствовав, что ударил не по грибу, а по чему-то твёрдому; что-то странное, ни на что не похожее, выкатилось из травы, поразив Егора непонятным, неживым обликом. Не представляя, что бы это могло быть, Егор нагнулся и рукой раздвинул траву. И отшатнулся: перед ним, наполовину утопая во мху, лежал серый человеческий череп-Егор редко испытывал страх, но сейчас ему на миг сделалось не просто страшно, а жутко, словно к нему прикоснулось нечто такое, чего нельзя и вообразить и что тем не менее существовало и обитало рядом.

Егор стоял как в оцепенении, не зная, что делать: то ли положить череп на место, то ли идти, не оглядываясь дальше. Но уже через минуту он пришёл в себя. Вытерев вспотевший лоб, он поставил корзинку на место, достал газету и махорку. Руки от пережитого ещё дрожали, табак просыпался, и цигарка получилась нескладная. Несколько раз глубоко захватившись, Егор окончательно справился с волнением.

Череп лежал в двух шагах, уставив вверх пустые глазницы. От него невозможно было отвести взгляд. Казалось: отведи – и произойдёт что-нибудь не менее жуткое – череп вдруг исчезнет, или окажется на том месте, где лежал до этого, или, чего доброго, по-живому засмеётся.

И всё же Егор пересилил себя и, отвернувшись от страшной находки, до конца докурил цигарку. Он понимал, что никуда уже не уйдёт, не бросит всё как есть, как бы ему этого ни хотелось. Раз есть череп, должно быть и всё остальное, череп не мог сам по себе оказаться в лесу.

Выбрав среди валежин сук потолще, Егор принялся разгребать мох и траву вокруг того места, где раньше лежал череп. И сразу же наковырял из земли одну кость, за ней вторую. Потом обнажились рёбра, а там отыскалась и одна из рук, вернее, то, что от неё осталось. Продолжая ковырять, Егор неожиданно вывернул из мха какую-то металлическую коробку. Он поднял её и стал рассматривать. Судя по зелёным купоросным пятнам, как плесень облепившим коробку, она была медная или латунная, но как Егор её ни поворачивал, не мог определить, для чего она предназначалась. По бокам коробки были сделаны ушки, в них, наверное, продевался ремень, и выходило, что коробка носилась через плечо. Но для чего всё-таки она служила? Такой коробки Егор никогда не видел и поэтому не мог представить, как ею пользовались. Понял только одно: коробка старая, сейчас таких не делают.

Провозившись с час, Егор наконец убедился, что ничего больше не найдёт. Всё, что удалось выкопать, лежало перед ним: пусть и не целый, но тем не менее человеческий скелет. Недостающее могло частью сгнить, а часть, наверное, растащили лесные звери – скелет, как определил Егор, лежал в лесу не один год. А может, не один десяток лет, потому что за всё время, которое Егор жил в деревне, он не слышал, чтобы кто-то из округи пропал в лесу. Если бы такое было, об этом раззвонили бы везде, как обо всех пожарах, смертях и других несчастьях. А тут не было ничего, никаких слухов.

Егор вытер руки о траву и, свернув очередную цигарку, присел рядом с корзиной. Она была заполнена только до половины, но ни о каких грибах больше не думалось, все мысли занимало то, что грудой лежало среди изрытого мха и затоптанной травы. Поначалу, когда копал, Егор не очень-то приглядывался к костям, торопился вырыть, и только теперь заметил, что скелет-то – дай бог каждому. Кости были толстенные, грудь – под стать хорошей бочке, а «примерив» на глазок скелет к себе, Егор присвистнул: мужик вымахивал метра на два! Бросить эту громадную груду Егор не мог – человека ведь нашёл, не скотину, нужно было закопать всё. Лопаты нет? А нож на что? Какую-никакую могилу, а выкопает.