Две жены господина Н. - Елена Ярошенко

Господи, о каких же глупостях рассуждает тетя Соня! Приданое, хорошая партия… Да Митя с радостью бы женился на Муре хоть сейчас. Но сейчас этого, наверное, нельзя — нужно хотя бы окончить гимназию. А потом Митя приедет к тете Соне и попросит руки ее дочери. И ни о каком приданом даже не заикнется, вот еще глупости — приданое…

Сочельник тянулся мучительно долго. Митя, Володя и Мура поочередно подскакивали к окнам, пытаясь рассмотреть сквозь морозные узоры — не взошла ли уже первая звезда. В дом к Колычевым прибывали гости — агроном с супругой, молодой холостой учитель из церковноприходской школы, священник отец Константин со своей дородной супругой и двумя застенчивыми конопатыми поповнами… Наконец матушка распахнула двери, ведущие в парадные покои.

Елка, стоявшая в гостиной, испускала запах хвои и невероятное сияние. Сотни колышащихся от сквозняка огоньков разноцветных свечек делали ее словно живой.

— Как красиво! — восторженно выдохнула Мура.

— С Рождеством, — тихо сказал Митя ей на ухо.

— И тебя с Рождеством! — звонко ответила Мура и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Митю в щеку.

Он немножко застеснялся — все-таки это все видели, но сама мысль о том, что Мура его поцеловала, наполняла Митино сердце восторгом.

Мама села за пианино и заиграла вальс Штрауса.

— И раз, два, три! — скомандовала Мура, положив Мите на плечо свои тонкие пальчики…

Глава 6

— Мура? — Митя не мог поверить собственным глазам и задавал, как все растерявшиеся люди, совершенно дурацкие вопросы. — Неужели это вы? Вы живете в Москве?

— Я не живу в Москве. Я приехала сюда совсем недавно и пока остановилась в меблированных номерах на Арбате.

— Вы позволите проводить вас?

— Конечно, позволю. Митя, а с чего это вдруг мы заговорили на «вы»? Помнится, мы ведь были на «ты». Неужели с тех пор что-нибудь изменилось?

Мура жила в номерах «Столица» в длинном, изуродованном бесконечными перестройками здании за рестораном «Прага». Митя из вежливости еще раз предложил взять извозчика, Мура отказалась, и он не стал настаивать. С Остоженки до Арбатских ворот хороший извозчик долетел бы за пять минут, и пришлось бы проститься, так толком ни о чем и не поговорив. Не набиваться же в гости к Муре в такое позднее время… А так сразу расстаться с неожиданно нашедшейся Мурой было обидно — Митя ни разу не видел ее с того самого Рождества. Встретить в чужой Москве приятельницу детских лет вообще было удачей, а то, что встретилась именно Мура, казалось сказкой.

Они не спеша пошли по заснеженному Пречистенскому бульвару, наперебой задавая друг другу вопросы. Мура расстроилась, узнав, что Митина мама давно умерла, а имение стоит заброшенное, ветшает и разрушается помаленьку.

— Знаешь, Митя, я всегда вспоминала то Рождество, как сказку. Это был лучший праздник в моей жизни… Да, собственно говоря, никаких праздников в моей жизни больше и не было, тот был последним. В ту зиму, в конце января, продали за долги наше имение (Венево, помнишь его?), мы с мамой остались без крыши над головой. Нас Христа ради приютили дальние родственники, но чужой хлеб очень горек, Митя. Пока мама была жива, я как-то терпела их капризы и попреки. Но когда она умерла, я заявила, что не желаю больше быть приживалкой, и ушла. Ушла в никуда, в белый свет на милость божию. Перебивалась случайными заработками, чуть ли не голодала… Впрочем, не нужно сейчас об этом. В моей жизни все так безрадостно, я давно уже не живу, а выживаю, и рассказывать мне не о чем. Я так рада тебя видеть, что просто не хочу осквернять этот вечер своим нытьем. Давай говорить о тебе. Ты стал таким красавцем. Женат? Нет? Даже странно, куда же смотрят невесты?.. Ты служишь? Я вижу, у тебя фуражка форменная. Судебное ведомство? Внушает уважение…

Пречистенский бульвар кончился быстро, и перешли Арбатскую площадь. Ресторан «Прага», а с ним и меблированные номера «Столица» неотвратимо надвигались, и вот-вот нужно будет сказать Муре: «До свидания. Очень рад был тебя видеть. Всего тебе доброго!»

Чтобы оттянуть момент расставания, Дмитрий остановился у ресторана и стал рассказывать Муре об этом модном заведении:

— Знаешь, это очень респектабельное место. В этом году ресторан полностью перестроили. Хозяин «Праги» господин Тарарыкин — человек оборотистый, пригласил великолепного архитектора. Может быть, ты слышала о таком — Лев Кекушев? Запомни это имя, он себя еще покажет. Сейчас его неуважительно называют модернистом, но со временем его творения наверняка будут признаны памятниками нашей эпохи. Может быть, зайдем в ресторан? Посмотришь интерьер, закажем ужин в кабинет и еще поговорим обо всем… Я так рад нашей встрече, ей-богу, мне совсем не хочется сейчас прощаться с тобой.

— Митя, милый, я не так одета, чтобы идти в модный ресторан. Да и не привыкла я к подобным местам. Может быть, я могу пригласить тебя зайти ко мне? Закажем в номер самовар, погреемся и поболтаем. Мне тоже не хочется прощаться…

— Я бы с радостью, но, право, не знаю, удобно ли? Время уже позднее.

— Любишь ты щепетильность разводить! Будь проще, Митя, все же мы старые друзья. Номера «Столица» из разряда таких мест, где удобно все, что угодно. Не стесняйся, пойдем…

«Столица» не относилась к числу роскошных московских гостиниц, публика здесь жила небогатая, а номер Муры был к тому же из самых дешевых и поражал крайним аскетизмом обстановки. Кровать с металлическими спинками, украшенными никелированными шишечками, грубый стол, два венских стула, облезлый умывальник в углу… Обычный набор предметов недорогой меблирашки. Однако Мура и в этой убогой обстановке выглядела на редкость изящно.

Помогая Муре снять пальто, Митя своим профессиональным взглядом судебного следователя, цепким к мелочам, заметил на ее платье аккуратные штопки, и его сердце прямо-таки защемило от жалости и нежности. Но и в старом платье Мура была той прежней принцессой, которой хотелось служить…

Проговорили они почти до утра. Мура рассказала, что приехала в Москву искать своего брата Володю, бывшего офицера, теперь карточного шулера, скрывавшегося, по слухам, где-то в Москве под чужим именем.

— Понимаешь, он ведь совсем не негодяй, он добрый, хоть и легкомысленный, и просто запутался… Ты помнишь его, Митя? Ну пусть мальчиком, но помнишь? Так согласись, такой человек, как Володя, не может стать преступником! Мне кажется, если бы я нашла его, мы с ним смогли бы помочь друг другу. У меня ведь никого больше на свете нет, ни одной родной души. А Володька какой-никакой, а все-таки брат. Вместе нам было бы легче…

Дмитрий тоже много рассказал о себе. Так много, как давно не рассказывал никому и не думал, что когда-нибудь сможет настолько открыться. Мура удивительно умела слушать, молча глядя на собеседника грустными, умными, прекрасными глазами, и хотелось говорить и говорить, только бы в ответ лучился Мурин взгляд…

Выходя наутро из номера Муры, Колычев столкнулся с коридорным. Тот, усмехнувшись, нагло взглянул на гостя, ожидая чаевых. Что, собственно, можно подумать о мужчине, вошедшем в номер одинокой женщины в десять вечера и покинувшем его в семь утра? Гостиничная обслуга могла прийти только к совершенно недвусмысленному заключению, а с таких гостей, покидающих номера дамочек под утро, положено получать двугривенные…

Дома Колычев застал плачущую Дусю и встревоженного Василия.

— Дмитрий Степанович! Да что же это делается? Ушли давеча не сказавшись и не вернулись ночевать! Мы уж с Дусей не знаем, что и делать. Я хотел в полицейский участок бежать, заявлять приставу о вашей пропаже. Ушел, дескать, барин гулять и домой не возвернулся… Мало ли лихих людей-то в Москве? Думаю, вдруг мне, не приведи господь, ваше тело в покойницкой предъявят?

— Типун тебе на язык, Василий. Я просто встретил старого друга…

Дмитрий сам удивился, почему он вдруг рассказывает слугам о Муре, называя ее в мужском роде. Вот еще странности!

— Ладно, приготовь мне умыться и разбери постель. Я часа полтора посплю, прежде чем ехать в суд. Всю ночь не спал…

— Конечно, вам гулянки, а нам одно беспокойство. Я тоже, может, всю ночь через ваше отсутствие не спал, ужасти всякие мерещились…

— Избаловал я тебя, Василий. Прямо хоть от места отказывай.

— Отказывайте, воля ваша! Только кто еще за вами так следить, как за дитем малым, будет? Пока вы холостяк, так никому, кроме меня, ваша жизнь не интересная… Когда разбудить-то прикажете?

Глава 7

Прошел уже месяц, как Борис Савин вернулся в Петербург, отважившись на это после объявленной в знаменитом октябрьском манифесте амнистии политическим преступникам.