По замкнутому кругу - Виктор Михайлов

— Прошло десять лет. Все это время мы разрешали вашей жене заигрывать с «Вуа увриер», этим листком левого крыла социалистов. Мы хотели сохранить ее старые связи с участниками движения Сопротивления во Франции, считая, что влияние семьи и церкви в нужный момент обеспечит нам контроль над ее мыслями и той розовой писаниной, что она поставляет газете. Я был настолько уверен в этом, что поддержал ее желание поехать от «Вуа увриер» в Советскую Россию. И что же? Волчица снова просыпается в ней, я это вижу по ее глазам, по ее мыслям, по первым заметкам на страницах газеты. Я перестаю верить ей. Она предаст нас!

— Святой отец, но Луиза ничего не знала о донесении агента, для нее это была только картина, обыкновенный пейзаж…

— А если вы раскрыли ей эту тайну, — перебил его Штаудэ, — если, наконец, картина показалась ей подозрительной и она сообщила об этом советской контрразведке?

— Это предположение оскорбительно…

— Оскорбительно? — угрожающе переспросил Штаудэ и пошел прямо на Вейзеля, схватил его за ворот пиджака, притянул к себе и…

Раздался настойчивый звонок у парадной двери.

Пользуясь этим, Вейзель вырвался из рук прелата, оправил смятые борта костюма и крикнул срывающимся голосом:

— Эмма! Эмма, звонят! Проклятая девчонка, никогда ее нет на месте!

Вейзель вышел из холла в вестибюль и вскоре вернулся с почтальоном, который нес в одной руке, придерживая культей другой ампутированной руки, тщательно упакованную посылку с голубой этикеткой воздушной почты.

— Посылка для фрау Вейзель, — доложил он, поглядывая с вожделением на коробку с американскими сигаретами.

Перехватив взгляд старика, Вейзель сунул в карман его куртки несколько сигарет, сказав:

— Фрау Вейзель работает у себя наверху, не будем ее беспокоить. Знаете, святой отец, наш милый, старый Франц потерял руку еще под Верденом в шестнадцатом году…

— Добрая, старая гвардия! — поддержал его Штаудэ.

Старик выдал посылку, которая быстро перешла в руки прелата, подал письмо и накладную для расписки хозяину дома.

Когда почтальон вышел бравой походкой и за окном раздался треск его мотоцикла, прелат сорвал с посылки веревку и, приподняв каминными щипцами крышку ящика, вытащил картину.

Увидев знакомый пейзаж в руках Штаудэ, Луиза осторожно, стараясь не скрипнуть ступенькой лестницы, поднялась в детскую и, задернув портьеру, в изнеможении прислонилась к двери. В эти минуты ей казалось, что вот так, закрыв своим телом дверь, она прочно отгородила своего ребенка от мира лжи, лицемерия и подлости.

По мере того как проходило состояние крайнего напряжения, в ней пробудилась потребность к действию.

«Если там, в России, — думала она, — разобрались в том, что собой представляет картина Штаудэ, они будут считать это искариотской платой за искреннее гостеприимство».

Луиза вышла из детской. На площадке, сообщающейся с ее комнатой, и лестнице все еще было темно. Сквозь фрамугу над дверью в ярко освещенном холле она увидела прелата, склонившегося над картиной с лупой в руке.

«Странно, — думала она, — в Штаудэ, казалось бы. есть все для того, чтобы считать его человеком: разум, глубина мысли и широта души, мужество, сила духа и дружеское тепло. На самом деле все это — средства мимикрии, способность менять цвета окраски, чтобы незаметно вползти в человеческую душу…» Она вошла в свою комнату и села за стол.

С портрета, висящего над столом, прищуренным, ироническим взглядом смотрел Анатоль Франс. Его взгляд как бы спрашивал ее с лукавой усмешкой: «Кто дал нам право создавать мнимых людей?»

Вдохновленное гневом перо бежало по бумаге, едва поспевая за мыслями.

Не стучась, в комнату вошел Люсьен. Услышав его шаги еще на лестнице, она накрыла письмо страницей путевых заметок. Люсьен поцеловал жену в золотистый завиток волос на шее. Потянув за конец шарфа, она стерла след поцелуя.

— Тебе письмо из России и посылка. Если бы ты знала, как я рад тому, что Штаудэ получил свою картину! Пейзаж ему нравится, он в восторге. Быть может, ты спустишься вниз? Святой отец хочет лично поблагодарить тебя за картину.

Люсьен успокоился, от его угодливой интонации не осталось и следа. Пригладив редкие светлые волосы, он бросил на ходу:

— Так мы тебя ждем! — и вышел.

Заклеив конверт, она разыскала в записной книжке адрес Аллы Сухаревской, рассчитывая на то, что переводчица передаст письмо тому, кому найдет нужным.

«Но как отправить этот конверт в Россию? — подумала она. — В почтовых отделениях Невшателя, а тем более Ле-Локля работают люди Штаудэ, письмо окажется в кармане его черной сутаны, а меня… Со мной поступят так же, как с Жанной Клюазо или Бастидом Ферье, меня просто „уберут с дороги“, как сказал прелат. Эрнестина! — вспомнила она. — Мне может помочь Эрнестина», — окончательно решила она, переодеваясь в спортивный костюм, и спустилась вниз.

Когда Луиза подошла под благословение прелата, ее лицо было спокойно.

Выслушав благодарность Штаудэ, она надорвала конверт, полученный из России, и прочла вслух:

— «Глубокоуважаемая госпожа Вейзель! По представлению таможенного инспектора мы проверили приобретенный Вами в Москве пейзаж работы художника И. Фотiева. В числе антикварных ценностей означенная работа И. Фотiева не значится. Одновременно с этим письмом картина будет отправлена в Ваш адрес воздушной почтой. Приносим глубочайшее извинение за задержку. Старший таможенный инспектор В. Солодарев».

— Очень мило, — сказал Люсьен, прикуривая у камелька сигарету.

— Не очень мило, — вставил прелат. — Они задержали картину на целых три дня! Я еще раз благодарю вас, Луиза, за подарок. Это как раз то, что мне хотелось. Часто, вспоминая свое детство, я мысленно видел подобный пейзаж и, признаюсь, тосковал. Апостольская борьба против коммунизма, к сожалению, лишила меня возможности перед смертью еще раз повидать все эти близкие мне, родные места в России.

— Я рада, святой отец, тому, что сумела доставить вам это маленькое удовольствие. Вы не будете возражать, если кофе вам подаст Эмма, я хочу немного прогуляться. — И уже в дверях, натягивая перчатки, она добавила: — Кстати, святой отец, настоятелю Кентерберийского собора Хьюлетту Джонсону не помешала апостольская борьба против коммунизма — он не только частый гость, но и друг России.

— Волчица показывает зубы, — процедил Штаудэ, когда за Луизой закрылась дверь.

Не разогрев мотор, она сразу включила третью скорость. За оградой «Мон репо», бросив взгляд на дом, Луиза увидала в окне прелата Штаудэ. Святой отец наблюдал за тем, какое направление она изберет для своей прогулки.

Луиза поехала в сторону фермы и, только когда густая стена виноградников скрыла от нее дом, свернула прямо через луг на дорогу, ведущую в Ле-Локль. Чтобы застать Эрнестину, ей надо было торопиться — дневная смена закончила свою работу пятнадцать минут назад.

У чугунных ворот завода «ОРБЭ» Луиза увидела несколько автобусов фирмы и рабочие пикеты. Затормозив машину, она спросила одного из пикетчиков:

— Что здесь происходит?

Узнав машину управляющего, рабочий не ответил. На помощь к ней поспешил высокий жилистый человек. Сняв шляпу и обнажив лысину с прилипшими по краям редкими волосами, подобострастно улыбаясь, он представился:

— Прадэль, мадам, к вашим услугам! Мастер Жозеф Прадэль! — Вынув из кармана зеркало и щеточку, он привычно декорировал лысину.

Луиза увидела на обороте зеркала кощунственно опозоренное творение Леонардо да Винчи: в согнутой правой руке Джоконда держала дымящуюся сигарету, а снизу шла размашистая надпись по-английски:

И Мона Лиза Джоконда

Сигареты курит «Конда»!

Положив в карман зеркало и щетку, мастер Жозеф Прадэль пояснил:

— Вздорожал бензин, мадам, фирма назначила плату за проезд в автобусе. Это очень справедливое решение, мадам, а рабочие объявили бойкот транспорту фирмы и пошли пешком. Мы честные люди…

— Этот «честный человек» живет вон в том домике фирмы, — с насмешкой перебил его пикетчик, указав на дом у дороги. — Ему не нужно каждый день делать по восемь километров туда и обратно, он «честный человек»!

Луиза включила скорость и, чуть не сбив с ног Прадэля, выехала на автостраду. Уже через несколько минут она стала обгонять рабочих, идущих небольшими группами в том же направлении. Сбавив скорость, она вглядывалась в лица женщин. Эрнестину удалось нагнать около мельницы, сесть в машину она наотрез отказалась, хотя впереди было еще добрых три километра пути.

— Я не одна. Кроме того, это машина управляющего фирмы, — сказала она. — Не хочу быть белой вороной!

Они присели на траве возле мельницы, и Луиза все рассказала. Эрнестина молча взяла письмо, спрятала его и, подумав, сказала: