Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

Но сейчас надо было выбираться из Ташкента и при этом без ошибки найти товарняк, направляющийся в нужную сторону. Исмат не вполне представлял себе картину сети железных дорог. Он только знал, что если ему забраться в состав, отъезжающий в сторону, противоположную той, откуда он сегодня прибыл, то поезд повезет его через Джизак к Самарканду, а оттуда уж или с пересадкой, или же, если подфартит, прямым ходом через Бухару или Кашка-Дарью в Туркменские Каракумы. Ну, дорогу на Коканд он знал, и этот вариант мог отключить.

В ночной темени он шел между вагонами, некоторые из которых дергались и отъезжали, неизвестно в какую сторону. Проблуждав так более часа, прячась при этом от рабочих железной дороги, которые что-то проверяли, о чем-то перекликались, он пришел в растерянность. Наконец он решил, что безопасней все же будет спросить у какого-нибудь железнодорожника как доехать зайцем до, например, Бухары, чем рисковать быть завезенным куда-то не туда.

Завидев в очередной раз рабочего, пожилого узбека, обходящего с фонарем состав и постукивающего молотком по железной коробке над колесной парой, он не стал прятаться, а обратился с вежливым вопросом:

- Ака-джан, какой поезд идет на Самарканд, а?

Железнодорожник без удивления взглянул на него, направив прямо в лицо луч фонаря.

- Вот этот состав идет на Самарканд минут через двадцать. Там сзади есть пустой вагон, пятый или шестой отсюда. Отодвинь двери и залезай, спокойно доедешь.

- Рахмат, ака-джан, - не скрывая радости ответил Исмат и пошел в указанном направлении. Он отсчитал подсказанное число вагонов и попытался отодвинуть дверь. Та тяжело пошла в сторону. Прежде, чем забраться в темное пространство, откуда пахнуло накопившимся за день теплом, он поглядел вдоль состава: железнодорожник так же неспешно шел, постукивая молотком по железу, и луч его фонарика то отражался от отполированных колесами рельсов, то взлетал в темное небо.

В полной темени Исмат, вытянув вперед одну руку, а другою касаясь стенки, обошел весь вагон по периметру и не столкнулся ни с чем. Вагон, действительно, был пуст, если, конечно, не находилось чего-нибудь в его центре. Надо было признать, что ничего, на чем можно было прилечь и отдохнуть, здесь тоже не было. Усталый от бессонной ночи беглец лег прямо на крепкий дощатый пол и, подложив под голову сумку, быстро заснул, не дождавшись отправления состава…

Проснулся он, когда состав стал замедлять свой размеренный ход и медленно остановился. Исмат лежал, прислушиваясь. Прошло минут десять - никаких звуков. Стало понятно, что поезд остановился на разъезде. Вскоре протарахтел по соседней колее встречный, и поезд опять набрал скорость, мерно постукивая на стыках рельсов. Исмат выглянул в щель в дверях - снаружи все еще было темно. Он лег на другой бок, все также скрючившись, и пытался вновь заснуть, но сон, однако, не шел.

Вот так, нежданно-негаданно, прервалась, казалось бы, уже свитая нить судьбы из сегодня в завтра. Еще каких-нибудь полчаса ссудил бы ему рок на этой стезе, и ехал бы он рядом с любимой своей Айше в плацкартном вагоне, обсуждая совместные действия на ближайшие дни. Прибыли бы они в Мелитополь, Сафие бросилась бы ему на шею, строго оглядела бы избранника дочери матушка Хатидже, он бы чувствовал себя поначалу стесненно, а потом привык бы, освоился бы. Потом Айше поступила бы в институт, и он поехал бы к ней в Казань… Но судьба столкнула его с этим мерзким мальчишкой, с одним, может быть, из двух-трех человек на всей земле, которые могли его узнать и хотели бы при том сотворить ему пакость. Такая вот странная маловероятная встреча! Хотело ли Провидение вновь подвергнуть его испытанию, имело ли Оно целью разорвать нити, связавшие его судьбу с судьбой самой самоотверженной девушки на всем свете? Однако он будет разумен и осторожен, он добудет деньги, приобретет другое имя, и он вернется к своей Айше!

Глава 9

Начало пятьдесят третьего года не сулило великой стране никаких радостей. Во многих областях не хватало хлеба, люди занимали очередь у магазина с вечера, чтобы суметь утром получить в одни руки два теплых еще кирпичика. Сахар нерегулярно продавали по месту работы – килограмм или два в одни руки. Что касается таких продуктов, как сливочное масло и мясо, то их можно было приобрести только на рынках по высокой цене, недоступной для живущих на зарплату людей - таких в городах было большинство. Сельские жители пробавлялись огородами и домашним скотом, в городах же достаток имели только вороватые директора и главные бухгалтера производственных предприятий и работники торговли. И еще был очень немногочисленный, но весьма заметный слой населения, именуемый артельщиками. Артели были фактически частными предприятия, иногда большими, иногда совсем маленькими. Маленькие, пока они таковыми оставались, занимаясь ремонтом обуви жителей соседних домов или выпеканием лепешек, никого не интересовали. Зато крупные артели были источником безбедного существования не только для их владельцев, но и для местного начальства. Именно те, кто был связан с артелями, могли себе позволить покупать на рынке и сливочное масло, и мясо.

В политическом отношении новый год тоже не обещал чего-либо положительного, напротив. По всей стране набирала силу кампания по выявлению новых виновников всех наших бед. Евреи! Все зло от них! И монголо-татарское иго спровоцировали они! И крепостническое рабство на Руси их рук дело! И поражения России в войне с Японией в пятом году не было бы, коли бы не жидовские происки! Нужно ли перечислять все их преступления, затмевающие все то мелкое, что сделали всякие там калмыки и чеченцы с крымскими татарами вкупе?

Об этом говорили, прогуливаясь звездным январским вечером по опустевшим улицам городка, два молодых представителя неблагонадежных наций, один всем известный нераскаявшийся враг, другой, по-видимому, только начинающий. Оба они учились пока еще в школе. И учились хорошо – мерзкая уловка! Один из этих хитрющих недругов советской власти был крымский татарин Камилл, другой - еврей Рафаил.

Мальчики учились в одном классе уже третий год и всегда испытывали симпатию друг к другу. Доверительные отношения возникли после одного случая. Неизменный камилловский сосед по парте Игорек заболел, и с разрешения классного руководителя Рафик пересел на его место. И вот в день дежурства Камилла и Рафика не оказалось в классе мела как раз на уроке математики. Виктор Петрович был жутко рад, что было видно по выражению его глаз. Он пристрастно относился к этим двум своим ученикам, которые неизменно получали у него отличные оценки, и которым он мечтал влепить хотя бы четверочку - не получалось! Будучи завучем школы, он мог, конечно, довольно часто - поводов эти двое давали сколько угодно! – наказывать их. Но крупные их проделки он вроде бы не замечал, а по мелочам с удовольствием показательно карал. И сейчас он достал из портфеля свой кусок мела, а двух нерасторопных дежурных послал на поиски этого необходимого на уроках математики предмета. Надо сказать, что в ту пору в советской стране и с мелом была напряженка, поэтому возникшая коллизия была не так уж и проста.

Выйдя за двери класса, оба юноши изобразили демонстративное ликование по поводу обретенной свободы от урока. Но надо было добывать мел.

- Что будем делать? – спросил Камилл, перебирая в уме варианты.

- Идем! – заговорщицки подмигнув, Рафик увлек товарища вниз, в подвальный этаж. Он достал из-под старого книжного шкафа, стоящего под лестничным пролетом, большой ключ и отворил скрипучую дверь. Они вошли на заставленный поломанными партами и столами склад. Через высоко расположенные узкие оконца проникало достаточно света, но Камилл усомнился, что здесь можно отыскать то, за чем они пришли. Однако Рафик шел уверенно, и Камилл решил, что у него здесь тайник. Рафик тем временем привел товарища в самый дальний угол, где на ящике стоял большой бюст Ильича с расколовшимся основанием. Пока Камилл соображал, чем отколупнуть от подставки бюста кусок, Рафик поднял с пыльного пола оказавшийся здесь кирпич и одним ударом снес Ленину нос. Камилл сперва замер от такого кощунства, затем начал нервически смеяться.

- Тихо, - без улыбки произнес Рафаил, и ребята пошли к выходу, добыв столько драгоценного мела, сколько его должно хватить на не одно дежурство.

Но формы превосходного мягкого материала явно выдавали его происхождение.

- Дай-ка мне, - произнес Камилл. Он вытащил из кармана перочинный ножик, открыл его большое лезвие и стал счищать с поверхности алебастрового носа блестящую гладь, на что Рафик не преминул заметить:

- Отполировали поцелуями…

Школьный товарищ открывался Камиллу с другой стороны. Рафаил же не сомневался в Камилле, ибо знал о его судьбе, о том, где находится его родитель. Камилл, бывая иногда в гостях в доме у Рафика, где они обычно играли в шахматы, знал его отца, и тот казался ему весьма настороженным человеком. Ан, оказалось, семья эта не так проста! Отец не раз расспрашивал Рафика о его однокласснике – в городке, пожалуй, не было другой такой семьи, чей представитель имел бы двадцатипятилетний срок. Обычно здешние обыватели получали за экономические преступления не больше пяти-семи лет. А тут такой случай!