Казачий дух - Юрий Иванов-Милюхин

— Слушай мою команду! — хриплым голосом крикнул он. — Ружья к бою!

Молодые казаки перекинули ружья со спины на грудь, а старые начали торопливо забивать заряды в дула. У них это получилось споро и без проблем. Когда все было готово, Панкрат снова напряг свой голос:

— Целься!

Он протянул руку прямо перед собой, указывая на плотные ряды горцев, ожидавших, что терцы набросятся на них с шашками и поэтому ощетинившихся только саблями. Расстояние до них было не больше десяти сажен, никто уже не посмел бы воспрепятствовать обыкновенному их расстрелу. Многие абреки, рассеянные по склону, успели сбиться в кучи и намеревались покидать поле битвы, остальных связали боем казачьи сотни из других станиц. И горцы закричали, они проклинали неверных гяуров, испоганивших их землю своим присутствием, они клялись аллахом отомстить терцам и на том свете, на котором они будут главными над всеми. Но все было тщетно, клятвы с угрозами не касались слуха станичников, привыкших к ним с рождения. Казаки твердо знали, что по большому счету это только слова.

— Огонь!

Прозвучал дружный залп, в рядах противника образовалось множество брешей, сквозь которые можно было бы устремиться к вождям и расправиться с ними по своему усмотрению. Ахвердилаб с родственниками братьев Бадаевых и колченогим Мусой, метались в кольце, не зная, в каком из направлений спасать свои шкуры. Но Панкрат решил закрепить успех, чтобы потерь среди подчиненных было меньше.

— Пики к бою! — снова скомандовал он.

У старых казаков этого вида оружия уже не было, еще в начале боя они вонзили их в тела абреков и пошли в наступление дальше. Да и сами пики в круговерти схватки могли им только помешать. Малолетки же вступили в сражение совсем недавно, наконечники сверкнули над их папахами и опустились рядом с лошадиными мордами. Но план у атамана был совершенно другой, он и не думал пускать необстрелянных юнцов впереди закаленных воинов.

— Разойдись, — приказал он старикам, а когда они разъехались, обратился к недавно призванным в строевые юнцам. — На первую позицию выдвига-айсь!

Полковник закреплял на практике основы ведения боевых операций, которые были преподаны молодым казакам еще в военных лагерях под Моздоком и под Пятигорской. Те выбрались из-за спин своих старших товарищей и замерли в ожидании следующей команды.

— Рысью на врага, за мно-ой!

Панкрат выехал вперед и повел не пробовавших пороха юнцов на матерых абреков. Казалось, он решил самым жестоким способом приучить их к ледяному дыханию смерти и к виду человеческой крови. Но когда до горцев осталось не больше пяти сажен, атаман сделал отмашку рукой по направлению к ним, объятым страхом и пытавшимся ощетиниться саблями:

— Броса-ай!

Десятки пик взметнулись в воздух и полетели во врага, которому некуда было спрятаться. Раздались вопли раненных и очередные проклятия с обещаниями отомстить. А Панкрат уже подавал следующую команду:

— Разойди-ись!

Малолетки дружно разбежались, теперь из-за их спин вырвались конники, прошедшие крым и рым, с перекошенными от ярости лицами. Их не надо было подгонять командами, они знали, что нужно делать в первую очередь, выбирая каждый себе жертву из оставшихся в живых абреков. Это был прием, пришедший из глубины веков, он достался казакам еще от татаро-монгольских нукеров, когда дикие их орды были полновластными хозяевами не только на Кавказе, но и на всей необъятной — от Японского моря и до моря Тирренского — империи моголов во главе с чингизидами. В ту пору сами казаки входили в состав того войска, состоявшего из воинов многих национальностей, подвластного лишь одной ханской руке. Панкрат рванулся было к Мусе, пытавшемуся незамеченным выбраться из кольца, его щуплая фигура все реже мелькала среди участников сражения. Но на него набросились несколько дагестанцев, ошалевших от ярости, и он с двумя станичниками ввязался с ними в схватку. Подъесаул Николка сунулся к одному из Бадаевых, квадратное тело которого словно срослось с его лошадью. Лицо абрека, заросшее крашенной бородой с усами, искривила гримаса ненависти, смешанная со страхом, он взвизгнул по поросячьи и бросился на подъесаула, замахнувшись турецкой саблей. Николка легко ушел от наскока, сам в свою очередь занося шашку для удара, которую он ловко перевернул тупым концом. Он знал, что чеченец является кровником его лучшего друга Панкрата, поэтому не имел права к нему прикасаться. Зато он мог подогнать мюрида под атаманский клинок. Полоснув его тыльной стороной шашки по затылку, Николка схватился с другим горцем. Им оказался стройный даргинец, гибкий как лоза, но подъесаул и сам был копией своего противника. Между ними началась не схватка, а настоящая охота друг за другом, оба были такими ловкими, что причиной гибели одного могла бы послужить лишь усталость, накрывшая кого-то из них первой. Тем временем Панкрат сумел справиться с дагестанскими абреками и теперь коршуном кружился вокруг обоих родственников братьев Бадаевых. Он то наскакивал на них, заставляя тех защищаться изо всех сил, то вдруг отворачивал своего кабардинца вбок, показывая, что хочет выйти из схватки. И тогда чеченцы кидались за ним и набрасывались с обоих сторон. Полковник встречал мюридов яростным выпадом, каждый раз нанося им глубокие раны. Но острия их турецких клинков тоже не единожды коснулись его самого.

— Бирючье ваше племя, — рычал Панкрат, пожирая зрачками волосатые морды кровников. — Куда вы дели моего сына с моей сестрой?

— Ты их больше никогда не увидишь, — отбивая молниеносный удар его клинка, ухмылялся ему в лицо один из разбойников.

— Твоя сестра оказалась очень сладкой женщиной, — поддакивал родственнику второй бандит. — Она может стать для всех наших джигитов хорошей наложницей.

— Сына мы тоже изнасилуем в попу, а потом продадим в рабство, — смеялся гавкающим смехом первый. — А если будет хорошо себя вести, то мы вырастим его смелым воином и пошлем воевать против всех Даргановых.

— Шакалы, вы забыли, что только гора не сходится с горой, — не в силах был сдержать ярости Панкрат. — А человек всегда найдет своего обидчика.

— Вот мы и сошлись, казачий атаман, докажи, что ты самый смелый воин…

Наконец один из квадратнотелых всадников не сумел как надо осадить своего коня, видно было, что он успел потерять много крови. Лицо у него было бледным, а белые губы сомкнулись в одну полоску, сквозь которую прорывался рев издыхающего зверя. Панкрат отвлек ложным выпадом его двойника, так же измотанного замысловатыми казачьими узорами боя, и нанес завершающий удар. Голова врага в каракулевой папахе с темными разводами завалилась на одно плечо, а когда его лошадь отпрянула от испуга вбок, перекинулась на спину и раззявила лягушачий рот.