Наваждение Монгола - Анна Гур

Я так чувствую, так вижу. Картина передает настроение, втягивает, заставляет разглядывать каждый мазок.

Мурашки начинают бегать по спине от какой-то смутной тревоги, которая просыпается в душе от созерцания этого одиночества.

Низковатые, хриплые вибрации за спиной заставляют все волоски подняться дыбом, тело окаменеть и пропустить ледяной импульс в позвоночник, когда ухо опаляет мужское дыхание:

– Тебе нравится живопись?

– Просто любознательность, – отвечаю подчеркнуто равнодушно.

– Девочка очень любопытная попалась.

Странно, но мне слышна улыбка в его голосе и дыхание ударяет в самую макушку. Прикрываю веки, давлю в себе вспышку смущения.

Он знает, что я наблюдала за ним полуголым, восхищалась литой фигурой и умением, которое он демонстрировал на заднем дворе, словно настоящий варвар орудуя топорами, и в каждом жесте проскальзывала смертоносность воина.

– Интересная картина. Она манит, – отвечаю, чтобы хоть как-то скрыть свое смятение.

– И чем же тебя привлекла именно эта? – в вопросе явно сквозит ирония. Монгол считает меня взбалмошной недалекой девицей, которая склонна к импульсивным поступкам.

Может, он и близок к истине. Правда, в жизни я обычно сама рассудительность, а в шоковых ситуациях работают инстинкты. Главный из которых – держаться как можно дальше от мужчины, застывшего за моей спиной.

Ощущаю на затылке его дыхание, по коже опять гарцуют мурашки и мне хочется высказаться.

– Ты не отвечаешь, – опять явная ухмылка слышна в интонациях, и я закусываю нижнюю губу, углубляюсь в созерцание, чтобы ответить то, что улавливаю:

– Здесь изображен странник, проходящий свой путь, несущий свое бремя. Штрихи пропитаны горестью, она в каждом мазке.

Говорю, чтобы не испытывать гнетущую тишину, не ощущать напряжение мужчины, как вязкую дымку, затягивающую меня в какие-то странные, дикие ощущения, что вспыхивают в животе.

– Я бы назвала эту картину “Одиночество”…

Резкий рывок и меня разворачивают, сильные пальцы прожигаю кожу на локте, а взгляд мужчины нечитаемый. Наклоняется в мою сторону. Не знаю, чего ждать, и просто выпаливаю вопрос, который вертится на языке:

– Кто ее нарисовал?

– Не задавай лишних вопросов.

В голосе металл, интонации – чистый приказ.

– Ты предельно вежлив, – отвечаю зло, – я просто спросила и поделилась своим восприятием. Красивая картина, талантливая работа.

– Художник давно мертв, – чеканит ответ и на миг мне кажется, что я дотронулась до чего-то тайного, запретного, того, что все еще не зажило.

Прикусываю губу и опускаю взгляд, а затем почему-то перехожу на шепот.

– Я не хотела причинить боль своими словами. Я сожалею.

Пальцы обхватывают мой острый подбородок. Сталкиваюсь с пронзительным янтарным взглядом Монгола. Миндалевидные глаза желтеют, светлеют, веки прищуриваются, а уголки порочных губ приподнимаются в легкой ухмылке, придавая чертам зловещий вид.

–  Не играй с огнем. Сожжет.

Мы сейчас так близко друг к другу, мне приходится задрать голову, чтобы смотреть на огромного мужчину.

Безумно хочется отпрянуть, увеличить расстояние, чтобы не подпадать под эту ужасающую энергетику, но не могу двинуться, меня словно прибило к полу, и я облизываю губы, когда сканирующий взгляд Монгола останавливается на моих устах.

– О чем именно ты сожалеешь: о картине или о себе?

Голос у него такой гортанный, что у меня все внутри вибрирует и в животе сжимается спираль, и злость обдает жаром из-за его пренебрежительного тона и того, как он общается. Свысока. Словно с нашкодившим котенком.

– Обо всем сожалею! О том, что в моей жизни появился Айдаров, а затем и ты! Беседуешь со мной как ни в чем не бывало, а я чувствую, знаю, что за побег мне еще предстоит нести наказание. Потому что ты чертов псих, повернутый на мести!

Что-то вспыхивает в глазах мужчины, зрачки расширяются, затапливают радужку, наклоняется совсем близко и меня обдает терпким запахом: ментоловая свежесть напополам с сандалом.

Все. Выбесила. Как пить дать. Понимаю это, но вытягиваюсь как струнка. Человек не может все время бояться. Пружину, если сильно прижать, то она потом больно ударит.

– Ты хочешь продолжить то, на чем мы остановились в спальне?

– Нет… – слово застревает в горле, неожиданно сухом, как пустыня.

– Ты либо маленькая лгунья, либо отчаянно веришь в свою ложь. Наблюдала за мной, я видел, как смотрела, чувствовал твой взгляд…

– Это запрещено?!

Вскидывает покалеченную бровь.

–  Ну почему же, я разрешаю смотреть.

Отпускает меня резко и отходит к окну. Монгола привлекает собачий лай, но он быстро стихает, а я всецело обращаю свое внимание на варвара.

Он стоит ко мне как бы боком, смотрит вдаль, словно я перестала для него существовать и сейчас он где-то в своих мыслях и до слуха доходит, как Тургун проговаривает вскользь:

– Малышка, оказывается, на редкость проницательна. Ты удивительно правильно назвала картину, Алаайа. “Одиночество”. Когда-то я так ее назвал…

Ответил вроде и мне, а ощущение, что не здесь он сейчас, не со мной. В мыслях своих, воспоминаниях. И что-то в моем сердце тянется к Гуну. Хочется подойти и уткнуться подбородком в эту широкую спину, обнять.

Хочу понять его, узнать, какие тайны он скрывает. Присматриваюсь.

Мой похититель опять в черном одеянии. Почему-то ловлю себя на мысли, что это единственные цвета, который он носит. Исключительно темные, мрачные. Сейчас Монгол в классических брюках и в сорочке с закатанными рукавами. Видимо, это любимые цвета в одежде, а может, и извечный траур. Все может быть.

Бросаю взгляд в сторону выхода. Хочется вернуться на кухню. К Рении. В обществе старушки я чувствую себя комфортно, будто под защитой.

– Даже не думай опять бежать.

Поразительно. Монгол и не обернулся. Просто уловил. Звериные повадки.

– Я так громко думаю?

Не удерживаюсь от вопроса.

– Ты слишком много думаешь. В том и твоя беда.

Улыбаюсь. Продолжаю рассматривать Гуна. Просто не могу от него оторваться. Сорочка на нем смотрится стильно, облепила широченные плечи и открывает моему взору ромбовидную вязь на предплечье.

Монгол стоит уверенно, широко расставив ноги, грудная клетка распрямлена, одна рука в кармане брюк.

В целом он оставляет впечатления человека, который привык управлять. Лидер. Это чувствуется даже в позе тела, в повадках, в манере речи.

Приподнимает четко прорисованный подбородок, а я скольжу взглядом по его резкому профилю. Мужественность – вот что в нем цепляет. У него слишком необычная внешность, чтобы ее уложить в привычные каноны красоты, но есть харизма.

Опять смотрю на татуировку на виске, хочу понять, что там за орнамент, но у меня не получается. Эта вязь словно ускользает от моего восприятия. Нужно подойти очень близко, чтобы картинка сложилась, а на подобное я не осмелюсь.

– Не боишься глаза сломать, малышка? Для той, которая так отчаянно ненавидит и боится своего похитителя, ты слишком яро меня рассматриваешь.

– У тебя интересные татуировки. Хочу запомнить,