Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

Опросил я сегодня нескольких наших раненых солдатиков, к[ото]рым удалось уйти из плена; кормили их плохо; обращение было не из нежных (слова солдатика: «они такие нервные, что толкали нас…»), нек[ото]рых били по мордасам; своих раненых клали в более безопасные и уютные места, чем наших; весьма тяжело раненных — добивали; при поспешном отступлении одну из халуп с ранеными будто бы подожгли. […]

26 февраля. […] Второй день как в штабе гостит великий князь Андрей Владимирович.

Из Новокаменной[422] и Сопоцкина прибывает много раненых. После обеда съездил в Сопоцкин, застал поспешно свертывающимся Саратовский лазарет Красного Креста и настроение у всех нервно-возбужденное] — готовое вот-вот перейти в панику. По краснокрестским информациям наши войска в беспорядке отступают; ч[то]б[ы] отрезать им отступление, немцы поперек дорог накладывают бревна и засеки. Возвратился в Гродно почти в полночь, а потому не мог немедленно же проверить в штабе правдивость столь неприятных для нас слухов.

Совершенно случайно в разговоре с дивизионным врачом 27-й пех[отной] див[изии] Беккаревичем узнал от него об Адариди[423], бывшем его начальнике дивизии, что последний за постыдное бегство от своей дивизии во время боев под Маклавкой 25 октября был отрешен от должности и подлежал преданию суду. Прогностика моя и относительно этого «храброго» генерала блистательно оправдалась; готов поклясться всем святым, что сей «витязь» и в японскую кампанию, будучи тогда еще командиром полка, под предлогом контузии так же постыдно бежал с поля брани, как и теперь… Лицом к лицу я теперь созерцаю грубую правду жизни…

27 февраля. […] Меня очень тронуло отношение ко мне д-ра Шадрина, к[ото]рый вчера чуть не плакал, беспокоясь за меня, что я так долго не возвращался из Сопоцкина, откуда поспешно эвакуировались краснокрестские учреждения ввиду нашего отступления. Красный же Крест у нас является отличным барометром, своими передвижениями верно (с нек[ото]рым иногда преувеличением) заблаговременно показывающий погоду нашего положения. Отход наш на Сопоцкин вызван был неожиданно вылезшим из Августовских лесов целым немецким корпусом, грозившим нас окружить. […]

28 февраля. […] Поднесли мне по своей инициативе свою фотографическую] группу нижние чины команды санитар[ного] отдела с надписью: «Любимому начальнику…» Тронут! […]

Настроение наших штабных шантеклеров неугнетенное, пока немцы не устроят нам еще новой взбучки[424]… […]

Заведующий экономическим отделением Гвардейск[ого] общ[еств]а полковник Муромцев[425] уже ходит с «Владимиром» на шее! Молодой еще человек, и как бы он был теперь нужен в строю — пользовался всегда особенным вниманием будбергов, сиверсов и прочей влиятельной сволочи. А приедет с войны — будет рассказывать, как над ним рвались гранаты и к[а]к он проявлял свою храбрость!.. […]

МАРТ

1 марта. […] Великий князь Андрей Владимирович] продолжает жить при штабе. Оказывается, ему поручено свыше производство расследования всей истории катастрофы с нашей армией. Но подходящий ли он для этой цели субъект?! Хотелось бы и мне так многое поведать относительно действий Сиверса и Будберга, но кому? Будут только разговоры на разных языках… Припомнилось мне, что накануне еще нашего внезапного отступления Сиверсом, Будбергом уделялось уж слишком много ненавистнического и непросвещенного внимания санитарной части, сделано было распоряжение, ч[то]б[ы] один из лазаретов 64-й дивизии в Видминене[426], помещение к[ото]рош я признавал вполне приличным, непременно перешел бы в другое здание и оборудовал бы его так, как полагается быть на мирное время лечебному заведению.

Зашел ко мне Никитин[427], дивизионный врач 1-й кавалерийск[ой] дивизии — протеже великой княгини Елизаветы Федоровны[428], ко мне относящийся с особенным решпектом; порассказал мне о нескольких несомненных случаях «самострелов» среди офицерства. […]

2 марта. […] За обедом немало пришлось мне говорить с великим князем Андреем Владимир[овичем], но не иначе как в духе causerie…[429] Держит он себя необычайно просто и прибыл в штаб для сбора материалов о военных действиях погибшего 20-го корпуса; но какую ценность будут иметь эти материалы даже и при самом добросовестном его отношении к своей задаче?![430] Ведь человек он с другой планеты!

Слышал сегодня беседу среди молодых офицеров, с к[ото]рыми в компании был врач: один из них высказал здравую мысль, что-де врачи на передовых позициях проявляют больший подвиг, чем офицеры, так как работа первых требует от них больше, чем храбрости как состояния экстаза, а именно — мужества!

3 марта. […] Плохая примета, подтверждаемая наблюдениями: как только наши вояки начинают проявлять инициативу в возбуждении вопросов практической медицины и санитарии, и предписывать нам, врачам, руководящие по ним правила — так жди скорой беды, вроде той, к[ото]рую пришлось пережить в конце января; а казалось бы, что в распределении обязанностей по специальности должно было бы только следовать принципу suum quique[431], и было бы куда как лучше! Так подло устроена природа человека, что он, ставши по служебн[ой] иерархическ[ой] лестнице выше другого, считает последнего уже ниже и по существу — в области даже специальных познаний этого последнего. Думается мне, что здесь много и российского хамства: подчини служебно вдруг хотя бы нашего министра хоть тому же командиру нестроевой роты (он же факультативно и начальник санитарной части!) — и бьюсь об заклад, что в глазах этого командира этот министр сделается глупее и меньше! […]

4 марта. […] В штабе — тихо. Радкевич за обедом сидел без обычной веселости. Один из симпатичных подполковников Генерального] штаба Яхонтов[432] передал мне, что у Сиверса имеются бесстыдные намерения возвратиться обратно в 10-ю армию на ту же должность. А ведь кого, как не его с бароном Будбергом нужно считать преступными виновниками наших неудач и гибели 20-го корпуса, пробивавшегося в как[их]-ниб[удь] 10–12 верстах от фронта Гродненской крепости и оставленного без выручки, так как немцы отлично втерли очки в глаза нашим дурням, установивши завесу перед фортами, ч[то]б[ы] успеть за это время ликвидировать все операции с корпусом.

Продолжается уборка трупов на полях брани. Августовские леса с трагически погребенными в них тысячами жизней должны составить для потомства богатую и страшно красивую легенду об обиталище в них загробных теней и духов. […]

5 марта. […] Район расположения 20-го, 22-го и 2-го корпусов около Липска, Сопоцкина, Гожи и др. страшно загрязнен; источники воды завалены трупами; приходится врачам нести сизифову работу по ассенизации почвы и оздоровлению питьевой воды.

Приехавший из Петерб[ург]а полковник передавал, что там только и разговоров за последние дни было об открытии якобы широко организованного у нас в армиях шпионажа, свившего себе гнезда во всех штабах, включая штаб Верховного главнок[омандующ]его; жандармерия в широких размахах производит обыски; обыску подвергся будто бы и сам Сухомлинов[433] (собственно], его жена). Не муссируются ли слухи о шпионаже нашими горе-стратегами, желающими этим прикрыть свои неудачи и оправдать свои действия?! В числе изменников упоминаются люди видного общественного положения. […]

6 марта. […] Утром, напившись чаю, поехал в автомобиле в Соколку для производства расследования по вопросу, правильно ли 495-й пол[евой] госпиталь ликвидировал свои дела в Лыке при январской нашей катастрофе. Интересны бы были результаты расследования по более общему вопросу — умеют ли и воспитаны ли лица нашего командного состава вести дела как подобает, не теряя совсем головы во время пожара и всяких аварий, ч[то]б[ы] на минимум свести гибель вверенных им масс?! […]

7 марта. […] За обедом общий разговор с великим князем; моя популярная сжатая лекция о значении азотной, азотистой к[исло] ты в питьевой воде по случаю абсу[р]дного понимания… Князь, оказывается, окончил курс Военно-юридической академии и ведет расследование боевых действий нашей армии за время ее отступления. Около князя имеются адъютанты, один из них — миллионер, снабжающий ресурсами великих мира сего… […]

8 марта. — 3°R[434]. День светлый и радостный, я собираюсь сегодня к отъезду, и ч[то]б[ы] скорее прибыть к месту устремления, отправляюсь не в санитарном, а в пассажирском поезде сначала в Варшаву, откуда на Седлец[435] (ч[то]б[ы] там повидаться с Гюббенетом[436]), а там… там прямо в Москву. Из стана погибающих выбрался лишь около 11 часов ночи, т[а]к к[а]к поезда идут со страшным запозданием.