Мое ускорение - Дмитрий Валерьевич Иванов

— Скажи, паря, приезжает кто? — подёргал за рукав меня ещё бодрый дед.

Я начал ему рассказывать планы комсомола и партии и понял, что он глухой.

— Толя! Иди-ка сюда, — весьма кстати позвал меня Илюха, окруженный толпой девушек из четырех комсомолок-красавиц и одной просто комсомолки.

— Вот он расскажет, — сказал здоровяк и ушёл быстро, не оглядываясь.

Я его понимаю — девахи уже начали трогать его руками за бицепс и плечи, а зная печальную ситуацию своего помощника, догадываюсь, что ему может быть от этого больно, не в плечах, а заметно ниже.

— Мы художницы, у нас задание разукрасить картинками и лозунгами стены здания, — затараторила одна из них, бойкая и мелкая, а также плоскогрудая и плосколицая.

— Доброе утро! Я Анатолий, а вас как зовут, кто мы? — перебил девушку я, разглядывая её не сильно говорливых спутниц.

Все молодые, стройные, косметики минимум, юбки по колено, а то и выше, красавицы. Ясно, им трындеть не надо, есть некрасивая активистка, вот пусть она и болтает.

— Алёнка я, — возмущённо захлебнулась воздухом мелкая. — И какая разница, как нас зовут, вы что, нам предложение руки и сердца делать будете?

— Может быть, я не женат, — признал я, заставив комсомолок благосклонно улыбнуться.

А как же! Всё идёт по плану, мальчик поплыл.

— Вот посмотрите что нам в горкоме дали! Разве можно такое на стенах дома рисовать? — сунула в руки мне папку с бумагами Алёнка.

Открываю папку. М-да, если ещё портрет Ленина там, или комсомольский значок можно разместить, то остальные рисунки были спорные.

Ангел и чёрт закрываются от падающего сверху кулака с надписью «ВЛКСМ» на пяти пальцах, причем получается так, что не ангелочек и чертёнок, а два ребёнка — негритёнок и белый, боятся приближения с небес кулака с явно зоновскими наколками.

Двое — буржуй и буржуинка с вызывающими симпатию вдохновенными лицами строителей коммунизма сидят за богатым столом, заваленным разными яствами, на берегу моря. А десяток грязных и закопчённых трудяг-шахтёров с кирками и тачками и с отвратными физиономиями отпетых злодеев трудятся в шахте. Злости у них на лице хоть отбавляй.

Одна из картинок — откровенная порнуха. Советская балерина поднимает руки вверх, вроде ничего такого, но у балерины под обтягивающим трико отчетливо выделяются первичные и прочие половые признаки, нарисованный с такой тщательностью, что видно — художник не понаслышке знаком с предметом.

А вот ещё порно. Спортсменка в белых трусиках стоит на беговой дорожке и ждёт стартовый выстрел… Ладно, согласен, тут нужно нагнуться, чтобы на старте выиграть долю секунды, но не прогибать же так спину при этом!

— Ой, Ленка, не будь ханжой, что сказали, то и нарисуем, — сказала вдруг одна из девиц.

— Стоять! Я это рисовать не дам! — рявкнул я.

Суки! Как изысканно подставили меня в горкоме! Просили художников — нате! Нужны картинки — есть и это! Даже машину подогнали — автовышку! А потом я отвечай? Хотя классный рисунок, не спорю.

Выясняю, в каком кабинете горкома эту гадость им выдали, отсортировываю рисунки и лозунги.

— Начинайте с этого, и вы бы переоделись, а то будут вам под юбки заглядывать снизу, — серьезно советую девицам.

— Я не Ленка, а Алёнка! И у нас комбинезоны есть с собой малярные, — пищит малявка.

— А в паспорте написано Елена, — подначивает её кто-то из девушек.

— Мама хотела Алёна! И дома меня все Алёной зовут!

Я уже забыт. Сказал, что из папки пока можно рисовать. Им всё равно — могли и порно изобразить. Хочется поехать в этот триста десятый и набить морду Гене. Кто он и какой пост занимает — не в курсе пока. Завтра узнаю. Достаю из кармана куртки фляжку и прикладываюсь, тут же какой-то дядя, гуляющий с собакой на поводке, увидев красивый бок фляжки, просит:

— Дай глотнуть?

Давать неохота — пить потом брезгливо, но и жадиной быть не хочу.

— На.

— Бля, это что, компот? — глотнув, тут же выплёвывает мужик.

— Ну, — недовольно говорю я, ругаясь, что сразу не понял, чего ожидал во фляжке дядя. — Что за порода у вас?

— Гончая это, охотник я. Тесно ей в городе, побегать негде, — не прощаясь, говорит дядя и уходит.

Гениально! Надо сделать для выгула собак место во дворе, можно его сеткой огородить, поставить горки, лабиринты разные и скамейки. Скамейки для хозяев, остальное для собак. Нигде такого не видел во дворах в советское время, а собачников прилично сейчас. Иду смотреть место на плане, вроде, во дворе дома номер два можно поставить сетку метров десять на тридцать, для вольера. Место отличное, недалеко от подъезда два дерева, чудом уцелевшие от уничтожения, под ними по плану скамейки для бабушек. А те уж присмотрят за хозяевами собак, чтобы убирали за своими питомцами. Оглядываю ещё раз окрестности и вижу в дальнем углу дворов начинающуюся ссору между трудящимися комсомольцами. Ссорятся две группки ребят, очевидно, с разных комсомольских организаций.

— Вот старший сейчас решит, — некультурно тычут в меня пальцами сразу два конкурирующих лидера.

— Что за шум, а драки нет? — весело спрашиваю я, под взгляды дюжины разновозрастных парней, стараясь разрядить обстановку.

— Мало места под фонтан-каток, я считаю, — говорит один из ребят.

— Стоп! — поднимаю руки я, фонтан есть небольшой, а какой ещё каток? — вспоминаю план, который смотрел только что.

— Так я о чём? — перебивает тот же парень.

— Тихо! Теперь ты, что не так, о чем спор? — поднимаю руки я, глядя на второго оппонента.

— Вода подведена сюда будет, если убрать совершенно ненужную парковку, то зимой легко залить в этом месте небольшой каток, — поясняет второй. — Откуда столько машин во дворе? Зачем такая большая парковка?

М-да, это мой косяк. Я точно знаю, сколько мест во дворе не выдели, а этого будет мало — дома легко лет сорок простоят, и тогда от машин тут будет не протолкнуться. А пока вроде нелогично — зачем ненужная парковка, когда можно сделать нужный каток?

— Каток нужнее, да для катка воды мало, нужна ограда, электричество подводить надо, зимой рано темнеет, решили пока стоянку сделать, — пытаюсь схитрить я. — И так дорого у нас благоустройство обходится.

— Ерунда! Наша комсомольская организация Комбайнового завода сделает