Земля родная - Марк Гроссман

— Верь ты ему! Наговорит он!

На другой же день Санька пошел на завод. На работу устроился быстро и без всякой помощи. Новость эта не особенно понравилась Матвею. Его мрачное лицо, затянутое могучей темно-рыжей растительностью, стало еще мрачнее.

— В шихтарник, говоришь, устроился? Ну-ну! Там любят дураков. Умных-то людей туда и на веревках не затянешь. — И, помолчав, добавил, глядя в сторону: — По всем статьям видно, самостоятельный стал. Ну, так вот: у меня нет никакого расчета держать тебя иждивенцем. Из дому не гоню, но будешь платить денежки и за стол и за квартиру. Ясно?

Матвей был человеком прижимистым. Из деревни он уехал года за два до коллективизации, когда только еще начались разговоры о сельскохозяйственных артелях. Цепкий ум помог ему довольно быстро освоить мартеновское дело. Хорошие заработки и прикопленные деньжата позволили завести хозяйство, которое ничем не уступало кулацкому. Жена и обе дочери превратились в обыкновенных батрачек. В конце концов младшей дочери Фросе надоела возня с коровами и свиньями. После большого семейного скандала она устроилась в цех ширпотреба. Матвей грозил яростно:

— Воздеру! Запорю!

Фроська отрезала:

— Попробуй только! Уйду из дому!

Матвей смирился.

Все это произошло перед самым Санькиным приездом. Не будь этого скандала, Матвей и не вспомнил бы о своем дальнем родственнике. Но двум женщинам было не под силу огромное хозяйство. Работник был необходим. Если взять со стороны, не оберешься лишних разговоров. Со своим спокойнее. Так в доме появился Санька.

Теперь и он устроился на завод. Это озлило Матвея. Он просто не мог видеть своего племянника. Был доволен, что Санька целыми днями пропадал то на работе, то в разных кружках. Потом и этому неожиданно пришел конец. Начальник мартеновского цеха вызвал Черепанова и сказал:

— Так вот, Афанасьевич: послезавтра вступает в строй наша седьмая печка.

Хотя и старался Красилов быть спокойным, но слишком большой была радость. И поэтому в его голосе звучали торжественные нотки.

Черепанов понимал, что и ему нельзя оставаться равнодушным.

— Добрая весточка, — прогудел он.

— Ну, вот… С твоей и Панковской печек мы забираем по три подручных. Не возражаешь?

— Зачем возражать — дело нужное…

— Точно, брат! А взамен дадим вам ребят из шихтарника и литейного зала. Учить придется.

— Что ж… Мы не против.

— Так вот: Кузнецова мы у тебя забираем, а вместо него назначаем Брагина Александра. — И неожиданно громко крикнул: — Валя, Брагина сюда!

В дверях появился Санька.

— Я вас слушаю, товарищ начальник цеха! — высоким металлическим голосом отчеканил он.

— Вот твой новый начальник. Люби, жалуй и подчиняйся!

— Знакомы немножко, — широко улыбнулся Санька. — Когда приступать к работе?

— К работе… Подожди, не егози. Тут дело сурьезное. Выдь на минутку, — сказал Матвей.

Санька опять улыбнулся и вышел. Даже окрик дяди не мог расстроить его.

— Зот Филиппович, прости, но я за дело болею душой… Не рановато ли Брагину в подручные? — полушепотом спросил Черепанов.

— Почему рановато?

— А так… Оно ведь не хуже, когда человек как следует пообвыкнется в горячем цехе.

— Не понимаю тебя. Брагин парень — толковый и рассудительный.

— Да я ничего не говорю…

— Ну что ж, другого дадим, если не хочешь. Только из всех молодых — это самый крепкий.

— Если уж по чистоте признаться, так знаете, в чем заковычка, — родственник он мне.

— Какой?

— Двоюродный племянник.

— Это вроде того, что нашему сараю двоюродный плетень… Даже если бы и родственник…

— Да я ничего… Лишь бы разговоров не было… Подучить — это мы завсегда можем.

Красилов одобрительно кивнул головой:

— Вот это дело!

Так Санька стал подручным сталевара Черепанова. И жизнь его в доме дяди началась совсем не легкая.

Однажды дядя пришел домой навеселе. Рядом с ним брел, перекатываясь на кривых ногах, канавщик Антипчук — знаменитый в мартене сквернослов. Веселая пара остановилась на середине двора. Санька в это время чистил хлев и на скрипучей тачке отвозил навоз в огород.

— Эй ты, вьюноша! — крикнул ему Антипчук.

Санька остановил тачку:

— Здравствуйте!

— Наше вам с кисточкой!.. Это твой работничек, да? — спросил Антипчук Черепанова и продолжал, обращаясь к Саньке: — Работничек!.. Вижу я — зря ты хозяйский хлеб жуешь. Разве так работают? Надо, чтобы спина была в мыле!

Если бы рядом с этим нахальным канавщиком не было Черепанова, которого Санька считал своим учителем, то Антипчук, наверное, отведал бы силу Санькиного удара. С трудом сдерживая гнев, Санька сказал:

— Какой я тебе работник? Я — подручный сталевара. Понял? А ну — отойди!..

— Что ты сказал, сопляк?

— Добром говорю — не привязывайся! Дядя Матвей, убери ты его, а то, честное слово, разукрашу!

Матвей покачал головой.

— Ты что же это, Лександра, какой неуважительный? Человек, может, добру тебя хочет поучить. А ты волком глядишь. Пошли, Антипчук.

Обнявшись, они пошли в избу.

На огороде вместе с Санькой работала тетка Настя, жена Матвея, — выдирала из земли засохшие будылья подсолнухов.

— Тетка Настя, там дядя пришел.

— Да, слышала я. Пьяный опять?

— В дымину.

— Вот наказанье-то!

В избе в это время происходило вот что.

С грохотом открылась дверь. Так хлопал только отец. Фрося услышала его злой голос и поняла: опять пришел пьяный.

— Расселась, барыня-сударыня. Мечтает… А мать, между тем, надрывается.

Он сердито бросил в угол брезентовые рукавицы, туда же полетела спецовка.

— Раздевайся, Антипчук!

— Может быть, в другой раз…

— Без разговоров! — И к Фросе: — А ты иди к матери, помоги!

Фрося спокойно отвернулась от окна, посмотрела на отца прищуренными глазами:

— Я только что с работы пришла. И маме надрываться нечего. Кто ей велит?

Отец оглушительно загремел ковшом, сердито плюхнул воду в рукомойник:

— Кто велит? Родная дочь велит! Расселась тут, а мать скотину убирает. Совсем не жалеешь старуху. Где мыло?

— Мыло на месте лежит… Зато ты жалеешь маму. Каждый день пьяный приходишь.

— Не указывать! — загремел отец. — Позови племянничка.

Фрося неторопливо вышла. Вернулась вместе с Санькой. Матвей сунул ему десять рублей.

— Это зачем? — удивился Санька. — Бутылку водки. Бегом!

Санька спокойно положил десятку на кухонный столик:

— Не пойду.

— Как это — не пойдешь? Должен услужить мастеру. Ты у кого в подручных ходишь?

— Не пойду! Это в старое время подручные за водкой бегали. — И хлопнул дверью.

Матвей погрозил ему вслед кулаком:

— Ты еще наплачешься у меня! — И коротко приказал дочери: — Сбегай!

Фросины щеки покрылись алым румянцем:

— Не пойду! То тебе за водкой бегать, то возле скотины кружись. Рад всех нас в гроб загнать. — Еще никогда не разговаривала она с отцом так резко. — Целое стадо развел. Нам одной коровы хватит. Вот тогда и стану ухаживать.

— Молчать!

Но Фрося уже не могла молчать:

— В горсовет, в горком пойду!

— На отца? На родного отца доносить?

— И донесу! Не будешь делать из нас батраков!

— Донесешь?

Отец подскочил к Фросе, замахнулся, но не ударил. Занесенный кулак остановился в воздухе. Фрося даже глазом не моргнула, и это спокойствие оказалось сильнее.

Матвей страшно выругался, тяжело грохнул дверьми и стремительно выскочил на двор срывать зло на жене. Вслед за ним выбежала и Фрося. Антипчук, смущенно ерзая на табуретке, остался в избе.

Саньки на дворе уже не было. Размахивая тяжелыми кулаками, Матвей подлетел к жене.

— Убью!

У тетки Насти в руках были железные вилы, и она выставила их ему навстречу.

— Только тронь!

Вся семья восстала против Матвея. Ему оставалось одно — вернуться в избу, к своему пьяному приятелю.

— А ну их всех к лешему! Пошли, Антипчук, в кабак.

На другой день Матвей Черепанов, злой и молчаливый, погнал корову и двух овец на базар. Его семейная жизнь стала давать заметные трещины.

В этот же день Санька забрал свой сундучок и перебрался в общежитие. А через несколько дней с помощью Вали Бояршиновой, от которой он ничего не утаил, его перевели подручным к Мирону Васильевичу Панкову. Третьим подручным у Черепанова вместо Брагина стал Сережка Трубников.

Но самое позорное произошло вскоре: из родительского дома ушла дочь. Фрося Черепанова переселилась в молодежное общежитие.

Глава 8

ГРАНИТ НАУКИ

Казалось, что в этот поздний вечерний час во всем огромном молодежном общежитии был один только Санька. Он сидел за столом, склонившись над тонкой книжицей. Читал, положив локти на стол, охватив обеими руками голову. Пальцы его беспрестанно ерошили прямые непокорные волосы — это, видимо, помогало ему усваивать премудрости сталеварения. Жители общежития разбрелись, кто куда: одни — в кино, другие — в клуб, третьи — к девчатам. Только мелодичное позвякивание посуды на кухне говорило о том, что здесь, кроме Саньки, была еще одна живая душа — уборщица тетя Дуня.