Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло» - Нил Никандров

Глава VIII.

ХОД «КОНЕМ»

В подробной хронологии жизни Сикейроса, составленной Анхеликой Ареналь, женой художника, и названной «Человеческая и профессиональная биография», наиболее лаконично освещен 1940 год: «Художник принимает участие в политической борьбе против Троцкого. Его преследуют, арестовывают и заключают в тюрьму Федерального округа. Оправданный в законном порядке, оказавшись на свободе, он вынужден выехать за границу». В этих четких безапелляционных фразах чувствуется правка Сикейроса, его твердая рука, раз и навсегда определенная интерпретация тех событий. Покушение на жизнь основателя Четвертого интернационала подается художником как «участие в политической борьбе». Потом, много лет спустя, работая над своими воспоминаниями, художник ни на йоту не отступит от этой формулировки.

«Caballo» — «Конь» — называли Сикейроса друзья, и в этом прозвище было искреннее восхищение человеком, который жил по своим собственным законам. Удлиненное лицо, беспорядочная копна волос, горящий взгляд гения и политического фанатика, нервные ноздри своеобразной лепки, — он действительно был чем-то похож на гордого арабского скакуна. Для латиноамериканцев понятие caballo имеет особое значение. В популярной азартной игре главной козырной карте всегда соответствовал символ коня. Во многих странах Латинской Америки о решительном, мужественном, презирающем опасность человеке говорят:

«Es un caballo».

«Фелипе» использовал прозвище «Конь» в качестве оперативного псевдонима Сикейроса.

Когда приготовления к штурму «крепости» были завершены, Эйтингон, взвесив все «за» и «против», дал добро на ее проведение. Подгоняли сроки, поставленные Москвой.

«Ну что ж, — сказал он Иосифу, — надеюсь, все пройдет без сучка без задоринки. Иначе нам не сносить головы. Итак, делаем ход “Конем”»…

Боевики были разбиты на три группы и начали концентрироваться в различных точках Койоакана за несколько часов до атаки. Одну из групп возглавлял Леопольдо Ареналь, вторую — «Марио», третью, с которой был «Фелипе», — Сикейрос. К полуночи отряд художника сосредоточился на конспиративной квартире, которая находилась на улице Республика Куба. Среди боевиков особенно выделялся Антонио Пухоль: индейские черты лица, толстые губы, приплюснутый нос. С начала 30-х годов он входил в «художественные бригады» Сикейроса, разделяя его идеи о «коллективном творческом труде». Свой талант он фактически растворил в росписях, которые подписывались именем «учителя». Преданность Пухоля не могла не нравиться Давиду Альфаро, и он называл его «любимым учеником». Антонио не сомневался в необходимости «ликвидации» Троцкого и беспрекословно выполнял поручения Сикейроса по рекрутированию боевиков, приобретению оружия и воинских и полицейских униформ.

Пухоль доставил на квартиру чемодан и тюки со всем необходимым для «карнавала», как под общий хохот выразился самый молодой член группы Нестор Санчес. Несмотря на свой возраст, он участвовал в войне в Испании и дослужился до капитанского звания. В его храбрости Сикейрос не сомневался и считал ценным приобретением для «группы атаки». Художник на некоторое время отлучился и когда вновь появился перед товарищами, его было не узнать — в армейском плаще, ладно пригнанном мундире майора, хрустящей портупее и лаковых сапогах. Черные усы и затемненные очки придавали ему зловещий вид мексиканского «пистоле-ро». С делано-гордым видом Сикейрос прошелся взад-вперед, вызвав всеобщий смех. Все единодушно решили, что мундир генерала подошел бы ему куда больше.

К месту операции направились в автомобиле Сикейроса, в котором было тесно, как в банке с сардинами. По пути художник вручил боевикам конверты с деньгами: по двести пятьдесят песо каждому. «Это не плата за участие в деле, — пояснил он. — Эти деньги пригодятся вам потом, чтобы лучше спрятаться от полиции».

24 мая 1940 года в 4 часа утра боевая группа из 20 человек в полицейских мундирах, вооруженная револьверами и двумя автоматами Томпсона, атаковала «крепость» в Койоакане.

Первая стадия операции проходила в полнейшей тишине. Сначала разоружили наружную охрану из местных полицейских. Поскрипывая сапогами, к ним подошел «майор» с пышными усами и негромко, но отчетливо сказал:

«Да здравствует Альмасан! Генерал Нуньес уже свергнут! Все полицейские будки страны захвачены нами! Сдавайтесь!»

Это было «домашней заготовкой» Сикейроса и Григулевича. Альмасан был соперником Авилы Камачо на президентских выборах и считался кандидатом правых. Диего Ривера публично поддерживал Альмасана, финансировал его избирательную кампанию. За эти слова будущее следствие вполне могло уцепиться, взяв ложный след — Риверы[25].

«Фелипе» подошел к железной двери гаража и нажал на звонок. Это был ответственный момент. Как поступит внутренний дежурный — Роберт Шелдон Харт, агент «Амур»? Не струсит ли в последний момент? Шелдон был «своим человеком» во вражеском стане. Его завербовала резидентура НКВД в Нью-Йорке — «на флаг» Коминтерна — специально для внедрения в группу охранников Троцкого[26]. В Мехико связь с «Амуром» поддерживал «Фелипе». У них сложились почти товарищеские отношения, хотя Григулевич все больше сомневался в том, что американец согласится участвовать в «боевой акции» и тем более совершить индивидуальный акт «возмездия»: «Мягкотелый и нерешительный». Поэтому он внушал Шелдону, что Коминтерн озабочен готовящейся против Сталина провокацией: изданием Троцким клеветнической книжонки на средства, получаемые от Гитлера. Не раз с Робертом обсуждался вопрос об «изъятии» или уничтожении архива Троцкого. Предложение «Фелипе» осуществить закладку в доме зажигательных устройств «Амур» с видимым неудовольствием отверг. Однако не возражал, чтобы это сделали другие, «более подготовленные люди».

О дате операции «Фелипе» сообщил Шелдону за неделю до ее проведения. По мере приближения срока американец все больше нервничал, и это не укрылось от глаз ближайших сотрудников Троцкого. Секретарь-машинистка Троцкого Фанни Янович вспоминала о нервном поведении Роберта накануне нападения на «крепость». Так, он «самовольно» вошел в кабинет Троцкого под предлогом проверки сигнализации и нарвался на строгую отповедь. Вспомнила Фанни и о том, что Шелдон проявлял навязчивый интерес к тому, как продвигается работа над книгой о Сталине. Однажды, после долгого сеанса диктовки, Роберт по заведенному порядку повез Янович домой и всю дорогу настойчиво расспрашивал о содержании рукописи и месте ее хранения. Вопрос следовал за вопросом, и Фанни заметила, что ее уклончивые ответы вызывали у Шелдона все большее раздражение…