Город (сборник) - Дин Кунц

– Пойду расстелю постель, – солгал я, – чтобы не делать это перед сном, и открою окно, а то в моей спальне наверняка душно.

Придя в спальню, я нашел постель расстеленной, как я ее и оставлял, а окно – открытым, как я его и оставлял, тоже, но на одеяле, словно держа под наблюдением дверь, лежал фабричный глаз с синей пластмассовой радужкой.

Конечно же, перед моим мысленным взором возникли сине-лиловые глаза, и я услышал голос опасной женщины: «Глаз с джуджу. Похоже, ты у нас маленький выродок».

Я подошел к окну. Закрыл его. Запер на шпингалет.

Когда я распахнул дверь стенного шкафа, она там не пряталась. Не обнаружил я ее ни в спальне матери – заглянул и под кровать, и в стенной шкаф, – ни в стенном шкафу коридора, ни в ванной.

Вернувшись в гостиную, нашел входную дверь запертой.

Опять пошел в свою спальню и встретился с циклопским взглядом. Поднял глаз с кровати. Достал флорентийскую жестянку из прикроватного столика, откинул крышку, убедился, что из моей коллекции ничего не взято – и ничего к ней не добавлено. Положил глаз в жестянку, а ее – в прикроватный столик.

Глаза не было на кровати, когда я вернулся домой и расстелил постель. Пока мы с миссис Лоренцо возились на кухне, Ева Адамс – или Фиона Кэссиди, как ее ни назови, – заходила в квартиру, чтобы достать эту штуковину, от которой мурашки бежали по коже, и положить на самое видное место, да еще так, чтобы глаз смотрел на дверь.

Сев на краешек кровати, я без труда расшифровал послание. Женщина, похоже, узнала, что мистер Иошиока приходил ко мне, чтобы рассказать о запахе, напоминающем запах жидкости, которая использовалась для сухой чистки, и о разрезанной фотографии ширмы с тиграми. Она предупреждала: не плети против меня заговоры, держись подальше от мистера Иошиоки, помни, что я люблю резать. Она говорила: «Ты думаешь, этот фабричный глаз – джуджу, мальчик, но на самом деле в этом доме джуджу владею только я».

Когда меня перестало трясти, я вернулся на кухню, где миссис Лоренцо заканчивала приготовление гарниров. Она жарила рулет в смеси сливочного и оливкового масла, и воздух наполняли ароматы ветчины, вырезки, шалфея и перца.

Она предпочитала за обедом пить воду, а я налил себе из кувшина вишневый «кул-эйд», который мама развела утром.

За стол я сел безо всякого аппетита. Сначала ковырялся в еде, опасаясь, что желудок внезапно свернется узлом и вышвырнет из себя все, что я посмею съесть. Но очень скоро – умела готовить миссис Лоренцо – я съел все, что она положила мне на тарелку, и попросил добавки.

Десертом, который прятался под крышкой, оказался кремовый торт в шоколадной глазури. Необыкновенно вкусный.

После обеда, вымыв и убрав посуду, мы играли в карты за кухонным столом. Миссис Лоренцо хотела включить радио и найти хорошую музыку, но я прикинулся, будто музыка не позволит мне сосредоточиться на картах, потому что я мог заслушаться. На самом деле меня тревожило, что музыка замаскирует возвращение Евы Адамс. А вернуться она могла исключительно с плохими намерениями.

Спать я пошел в половине десятого, как мне и полагалось, хотя заснуть не смог. Миссис Лоренцо смотрела телик в гостиной, но звук убавила до минимума. Так что бодрствовал я не из-за телика, а из-за ведьмы, обосновавшейся в квартире 6-В, если она была ведьмой. Я пришел к выводу, что должен радоваться, если она всего лишь ведьма, а не что-то похуже.

В двадцать минут одиннадцатого я поднялся и пошел в гостиную, посмотреть, в порядке ли миссис Лоренцо. За эти пятьдесят минут подумал о нескольких способах, которыми Ева Адамс могла бесшумно ее убить, пустив в ход выкидной нож. Обнаружил, что миссис Лоренцо лежит на диване. Она не смотрела телик, но и не умерла. Крепко спала, едва слышно похрапывая.

Я вернулся в постель и убедил себя, что я уже большой мальчик. Кем бы ни была это таинственная женщина, не ведьма она, не вампирша и не инопланетянка, вылупившаяся из гигантского стручка. Она, конечно, что-то затевала, что-то нехорошее, и не хотела, чтобы ей мешали. Запугать девятилетнего мальчишку труда не составляло. Так же, как застенчивого портного, живущего под тенью какой-то жуткой трагедии, случившейся с ним в прошлом. Она хотела только одного: чтобы мы боялись ее и держались от нее подальше. А через два месяца переехала бы куда-то еще.

Тем не менее в одиннадцать часов я снова прокрался в коридор, который вел в гостиную, чтобы посмотреть, спит миссис Лоренцо или, на этот раз, зарезана и мертва. Она не спала, но ее и не зарезали. Она сидела на диване, наклонившись вперед, похожая на призрак в мерцании телевизионного экрана, и плакала, да так, что сотрясалось все тело. И причину не следовало искать в телевизионной программе. Слезы вызвали не грустный фильм и не ужасные новости.

Какой бы безумной ни показала себя жиличка квартиры 6-В, я попенял себе за то, что совершенно забыл, через что пришлось пройти Донате Лоренцо, мир которой в одно мгновение встал с ног на голову. Сон о задушенной галстуком Фионе Кэссиди привел к тому, что, встретив ее на лестнице, я повел себя достаточно безрассудно, последовав за ней на шестой этаж и без приглашения войдя в ее квартиру. Так что теперь не мог жаловаться на ее угрозы и повышенное внимание к моей особе. Миссис Лоренцо, с другой стороны, не сделала ничего такого, что могло бы объяснить свалившееся на нее горе. Она относилась к тем невинным, кого судьба ударяет с особой жестокостью.

Прежде чем она подняла голову и увидела, что я наблюдаю за ней, я вернулся в свою комнату. Стыд заглушил страх, и я заснул, хотя думал, что всю ночь проведу без сна.

Наутро, поскольку это был день рождения бабушки Аниты, она и дедушка Тедди заехали за мной и мамой на своем «Кадиллаке». Мы пошли к десятичасовой мессе, а потом заглянули на поздний завтрак – бранч в большой отель с вращающимися дверьми. Я трижды прошел по кругу и отправился бы на четвертый, если бы взгляд мамы не привел меня в чувство.

Я никогда раньше не бывал на бранче и удивился правилу «Ешь, сколько сможешь». Не меньше удивили меня свежие цветы на каждом столике, ледяной лебедь и белые униформы и поварские колпаки мужчин, которые резали ветчину и индейку.

Роскошная обстановка и необычность впечатлений разожгли мой аппетит. Покончив с первой тарелкой, я собрался за второй, но мама предупредила меня, чтобы я взял только то, что точно съем. Ешь, сколько сможешь, не означает, что можно оставлять недоеденное».

Когда я вернулся с наполненной доверху второй тарелкой, на их лицах отразилось сомнение. Но я чуть ли не вылизал ее.

– Анита, – дедушка Тедди повернулся к бабушке, – есть у меня подозрение, что этот наш внук – инопланетянин. На самом деле он большой, как лошадь, а пасть у него словно у крокодила, но он загипнотизировал нас, и мы видим маленького мальчика, которого может унести сильным порывом ветра.