Рок И его проблемы-4 - Владимир Орешкин

Нудисткий пляж, а не серьезная экспедиция.

У профессора была самая толстая задница. И — самая белая.

— А мы размечтались, что будем первыми, — сказал ему Гвидонов. — Как самые тренированные.

— Обед для вас поддерживается в разогретом состоянии, — отрапортовал профессор.

— Вы уже перекусили?

— Давно.

— Как это давно? — не понял Гвидонов. — Вы когда пришли?

— Больше часа назад.

— Опять не понял? — сказал он.

— Глупо все это, — сказал профессор, — глупо и никому не нужно. Два часа вперед, два часа назад. Иди куда-то, непонятно зачем… Чушь.

— Сколько вы прошли?

— Владимир Ильич, — это детская игра. Я это понимаю. И вы это прекрасно понимаете. Мы оба, — это прекрасно понимаем… Хорошо так поиграть, когда есть настроение и свободное время. А у меня нога застряла в какой-то ямке. Один раз, потом второй. Второй, я так вообще чуть ее не подвернул.

— Сколько вы прошли? — повторил свой вопрос Гвидонов.

— Я на часы не смотрел.

— То есть, вы прошли немного, потом вам надоело. И вы повернули обратно?

— Да. Приблизительно так оно и было.

— Вы даже не посмотрели на часы?

— Зачем? Для какой надобности?…

На первое был суп из консервированного лосося, на второе, — печеная курица с гречкой. И на выбор, чай или кофе, — из термоса.

Конечно, после подобного перекуса потянет в сон. Да еще когда вокруг такое приволье. И свежий от болота ветерок не дает обгореть под щедрым солнцем.

Гвидонов поедал суп, потом курицу, потом пил кофе, — не чувствуя их вкуса.

Что-то было не так.

Что-то не так сошлось в этом мире, — где-то нарушилась вселенская гармония… Но в чем, где? Когда? Что?

Если вокруг так красиво, прелестно и понятно. Так что нечему отбивать аппетит. Тем более, после такой замечательной прогулки.

Гвидонов кофе даже не допил.

Отыскал глазами Павла, — того, кто первым вышел год назад к бездыханному телу. И первым осмотрел его.

Тот, как и другие, придавался неге.

Подошел, присел перед ним.

— Привет, — сказал Гвидонов. — Что это вы нарушили инструкцию?

— Начальство приказало, — ответил тот.

— Тогда — подъем, — сказал Гвидонов. — Пойдешь со мной, прогуляешься.

— С какой это стати?

— Подъем, — сказал Гвидонов. — Через пять минут выходим, по тому же маршруту… И, без разговоров.

Наверное, сказал таким тоном, что ослушаться было нельзя. Паша поднялся, стал натягивать черные сатиновые трусы. Нудист засушенный.

На профессора Гвидонов даже не посмотрел.

— Вперед, — сказал он Паше. — Тем же маршрутом, что ходили.

Тот оглянулся, в последней надежде, на беззаботный пляж. И встретился с глазами Гвидонова.

В которых жалости не было.

Мало сказать, что Гвидонов был зол. Он был очень зол.

Прежде всего — на себя.

Он взглянул на часы. Восемнадцать двадцать. Темнеет сейчас не раньше половины десятого. У него есть три часа светлого времени. Полтора часа — вперед, полтора — назад.

Этого хватит, если не плестись еле-еле, а идти нормально, как должны ходить мужики, а не дачники.

— Шибче, — сказал он Павлу, который шел впереди и выбрал самый послеобеденный ритм. — По ногам бить буду.

— Ты чего, начальник, — попробовал возмутиться тот. — Я тебе не нанялся.

— Быстрей, — повторил Гвидонов. — Без разговоров… Все претензии потом, когда вернемся. За скорость, — десять долларов персонально.

Неизвестно, что на лягушатника подействовало больше, строгость Гвидонова или обещанные десять баксов. Но только он заметно прибавил в движении и прекратил препираться…

Движение — придает смысл.

Гвидонов смотрел на спину Паши и ступал за ним уверенно и твердо. Он был зол, и злость наполняла его силой.

Полтора часа вперед, — полтора обратно.

Тогда совесть будет чиста, — тогда будет то, что нужно.

После этого уже можно думать, — что делать дальше…

Эта сторона леса была точной копией противоположной. С точно таким же валежником и коричнево-зеленом мхом на трухлявой древесине.

Зачем сюда нужно было попадать тем людям, с какой целью? Есть же пути накатанней и легче. Никто не создает себе трудностей специально, — из спортивного интереса. Только спортсмены.

И из чего следует, что эти и те, — одни и те же люди?

Не из чего…

Нет доказательств.

Вот — лягушатник. Он получает по два рубля за каждую качественную лягушку. И счастлив этим.

Два пятьдесят за штуку, — вот его стратегическая цель. Вот Олимп, — к которому он стремиться… А не ломит за каждую по сто долларов.

Допустим, тут проходили не монахи, а какие-нибудь старатели. Или — сборщики редких трав. Или — охотники за бабочками. Или — какие-нибудь таежные бомжи.

Мало ли кто здесь мог проходить.

Без спичек и сигарет. Не курит… Без вещей? База в пределах десяти километров.

Искали с вертолетов. Не дураки… Хорошо искали, тщательно, высаживались больше десяти раз в разные подозрительные места. От точки встречи, как от центра окружности прочесали тридцать километров, не десять, — заложились на все, чуть ли не на асфальтовую дорогу. Ничего нет.

Гарантированно. Гвидонов читал отчет. Работали добросовестно.

Грамотно работали.

Ничего…

Что здесь делали? Да мало ли что. Иногда натыкаешься на такие цели, что ни в одной больной фантазии такого не сыщешь. Начиная от туристического маршрута и заканчивая секретной разминкой спецназа. Какого-нибудь ГРУ.

Может, здесь космонавты тренировались, — выживать в дикой местности, после нештатного приземления. А не тибетские монахи, которым тут делать совершенно нечего.

В этой неприкаянной тайге, рядом с дурацким болотом.

А он, как последний идиот, как мальчишка, как безусый юнец, как стажер, как настоящий сопляк, как безмозглый осел…

Этот Павел что-то уж разогнался. Скороход.

Заставь дурака богу молиться, — он и лоб расшибет.

Гвидонов взглянул на часы: сорок пять минут.

— Стоп, — сказал он в спину Павлу.

Тот оглянулся недоверчиво, и остановился.

Обперся плечом о ближайшую сосну и стал ждать…

Все, — подумал Гвидонов, — совесть чиста… Нечего дальше городить огород. Он своего добился, — привел в порядок внутреннее состояние.

Отныне он — в ажуре.

Но надо же додуматься до такой глупости, — лететь черт знает куда, чтобы тут устроить хождение по тайге. Бессмысленней которого не придумаешь.

— Скоро начнет темнеть, — сказал Гвидонов, оправдывая в глазах подчиненного свое новое решение.

Тот пожал плечами.

— Так что будем считать, что прогулялись… Обратно дорогу найдешь?

— Один раз нашел.

— Тогда пошли обратно. Можешь не спешить.

Лягушатник лениво отвалился от ствола, вздохнул с облегчением, словно показывая, как он был прав, — и у начальства наконец-то наступило долгожданное прояснение в голове, — обогнул молча Гвидонова, и направился обратной дорогой.

Гвидонов шел за ним, — и уже ни о чем не думал.

Он хотел дойти до стоянки, и, если пилот не против, долететь сегодня до деревни, а если против, — завалиться спать. Залезть в спальник, брошенный в густую траву, и спать до утра. Тоже ни о чем не думая.

— Все понимаю, — вдруг сказал, идущий впереди Павел. — Но одного не могу понять… Ведь мы завернули точно в том месте, где приказал возвращаться профессор… Бывают же совпадения.

— Не шутишь? — спросил лениво Гвидонов.

— Какие шутки. Я серьезно говорю.

— Бывает, — авторитетно ответил Гвидонов. — Разные случайности бывают. Не стоит ломать голову.

Он — ребенок. Лето, жарко, соленая волна докатывается до его босых ног. Это приятное чувство.

На нем — белые трусики, с желтыми качелями на них. На которых катается мишка. Мама держит его за руку. Они собрались купаться. Он ребенок, и не боится воды. Потому что она голубая, теплая и ласковая.

— Мы будем учиться плавать, это просто, — говорит мама, и они входят в воду.

Ребенок смотрит, как его ноги обступает вода, — она поднимается, растет, ползет по нему вверх, касается трусиков, мишки на них, резинки, вот она уже на животе, вот — поднимется еще выше.

Мама отпускает его руку и говорит:

— Ложись на нее и плыви.

Но ребенок стоит, и смотрит, как вода поднимается все выше, и уже касается его шеи.

— Что же ты, ложись на нее и плыви, — говорит мама.

Ребенок не умеет плавать. Но не боится воды. Он не знает, что ему делать. Не знает, как можно лечь на нее.

Вот вода уже касается губ, он чувствует, как она солона и прохладна. Он больше ничего и никогда не сможет сказать. Маме. Потому что — вода. Ее много. Нужно идти назад. Обратно. К берегу. Как она этого не понимает. Его мама.

Он хочет сказать ей об этом, — но вода вливается в рот, — он перестает дышать. Много воды, еще секунда и…