Один в чужом пространстве - Олег Приходько

Наверно, этот шепот, это касание, это свойское «не сомневайся» должны были означать какой-то новый этап в наших отношениях, но последняя информация направила мои мысли в другое русло: никакого интереса к тому, как бывший генерал КГБ будет сводить свои счеты со «спецназовцами», я не испытывал; опасность, нависшая над ни в чем не повинным ребенком, никому не давала права на риск.

Во дворе было темно и сыро, только свет из окна гостиной падал на свежевскопанные грядки.

— Охраняй, Шериф, — отстегнул Хоботов карабин песьего ошейника.

Они уехали. На прощание Валерия помахала мне рукой…

Вернувшись на кухню, я налил себе стакан вина из трехлитровой банки, прихватил для коллеги колбасы и, набросив на плечи хоботовскую стеганую фуфайку, вышел в беседку.

Я, конечно, понимал, что после десятков лет работы в БЕЗО Хобот едва ли способен проникнуться моими родственными чувствами. Но даже с моей «кочки зрения» было видно, что если речь идет о ком-то из членов правительства, причастном к валютным сделкам, незаконному вывозу стратегического сырья, убийству и прочему, предусмотренному УК, то силами больного охранника, рано овдовевшей пианистки и опального генерала здесь не справиться. В этом случае мой черный пояс ничем не отличатся от бантика на хвосте мультфильмовского осла.

— Правильно, Шериф?

В знак согласия коллега проглотил колбасу и, источая слюну, уселся напротив.

Офицеры «спецназа»… «Свои счеты»… Тубельский прикрывал Хобота при отходе из Афгана?.. Я представил, как генерал в парадном кителе, до пупа увешанный орденами почившей в бозе державы, вышагивает впереди уцелевшей колонны по пограничному мосту, а его друг полковник, истекая кровью, принимает «последний решительный» неизвестно за какую высоту, за чью Родину, посреди чужого пространства, выжженного на всякий случай, чтобы какой-нибудь дувал не плеснул вдруг огнем по триумфальному шествию… «Спецназ» ГРУ — люди, подготовленные действовать мелкими группами в глубоком тылу противника. Гвардия ЦК КПСС. Кому же они служат теперь, когда нет уже ни ЦК, ни КП, ни СС? На кого работают его слуги и отставники?

— Не знаешь, Шериф?.. Эх, ты… Ну, будь здоров!

Закусывать я не стал — выкурил одну из четырех остававшихся в пачке сигарет. Набожный (если верить Корзуну) Ньютон сказал, что человек отличается от свиньи способностью смотреть на звезды… В четырех тысячах километров от меня висела луна. Минус сто шестьдесят девять градусов по Цельсию излучали с ее поверхности жуткий холод, от которого попрятались в пуховые облака Волк и Павлин, Журавль и Голубь, Пес и Дева, и мне тоже захотелось залезть в будку Шерифа и провыть на Луну что-нибудь из Рахманинова. Возможно, я бы так и сделал, если бы не вернулся хозяин и не загремел запорами гаражных ворот.

19

Константин Андреевич Хоботов родился в 1934 году. С тех пор его не миновал ни один катаклизм отечественной истории. Война унесла жизнь отца; старший брат — капитан МГБ — остался где-то на Львовщине, сраженный выстрелом из бандитского обреза (в свете демократических преобразований следовало бы сказать «сраженный выстрелом борца за свободу украинского народа», но если человек моего поколения еще мог принять подобную формулировку, то потерявшему единокровного брата Хоботову усвоить ее было сложнее). Это последнее обстоятельство и решило его судьбу, когда в 1959-м ему, студенту четвертого курса философского факультета МГУ предложили работу на Лубянке.

Жил, как жил. Служить был рад, прислуживаться тоже. Сомневался ли в торжестве сталинской политики? Никогда!.. Сомневался ли в правильности решений XX съезда? Нет!.. Как относился к проискам империализма? Отвратительно!.. А теперь? Сдержанно…

В год, когда я родился, Хоботова произвели в старлеи; когда я женился — в генерал-майоры. Что было между?.. Резидентура в южной стране, которую он не считает нужным называть до сих пор; не менее скрытая работа в Афганистане (за что там можно было рвануть два ордена Ленина — ума не приложу). Веха за вехой, все как у всех: из пионеров — в комсомол, в девятнадцать — в партию; из газет — «Правда», из журналов — «Вопросы философии», ностальгия по несостоявшемуся… Жалеет? Нет!..

— Дружили мы с ним — не разлей вода, хоть и по возрасту были разные, и по характеру. Я у них с Валерой на свадьбе шафером был. У самого-то семья не сложилась — служба, знаешь…

Хобот рассказывал, вытаскивал из памяти слово за словом, подливая из банки вино, от которого невозможно было опьянеть, как бы ему этого ни хотелось. А я слушал и пытался понять, когда он почувствовал, что все, за что боролся, чему служил, — блеф, когда решил, что приспосабливаться к новым порядкам поздно?

— Помогал ему чем мог. Куда я, туда и он. Вызволял его не раз — он ведь сорвиголовой был, все правду искал. И в Афган я его с собой взял, старый осел!.. Если б знать…

«Когда он прыгнул за борт? А может, его просто выброси ли? Или возобладал философский склад ума над закаленным характером службиста?..»

— Шли-то за правое дело: помочь бедному народу стать на путь истинный. У них ведь там семьдесят шесть процентов не грамотных, знаешь? После Мали — самая безграмотная страна в мире…

«Опальный», — сказала о нем Валерия. Все равно что смутьян. За смуту там, надо полагать, по головке не гладили. Значит, все-таки выбросили?..»

— «Спецназ» лютовал. Любой лейтенант тебе в рожу мог плюнуть. А в случае чего — за «стволы» хватались, им все списывалось: неподсудными были…

Меня поразил не столько рассказ Хобота, в котором не было ничего сверхъестественного, сколько то, что немногословный, вечно недовольный чем-то, хладнокровный генерал-затворник вдруг разоткровенничался с незнакомым почти человеком, по возрасту годившимся ему в сыновья.

— Очень скоро мы поняли, что вляпались в дерьмо — вразумили нас, грамотных, афганцы. Словом, погрязли. Предала нас страна. Да и те, к кому шли на выручку, провожали не цветами…

«Значит, "выступил" Хоботов по возвращении оттуда? Или только готовит "выступление" сегодня в полдень возле самостийного универмага?..»

— Я уходил с первым полком, Герка должен был идти со вторым. Тихо было в приграничном районе — разрази меня гром! А «спецназовская» рота… — Хобот вдруг осекся и долго молчал, точно воспоминание о дальнейшем причиняло ему физическую боль. Так собирается с силами человек после ампутации перед тем, как впервые встать на протезы. — В общем, налетели «спецназовцы» на караван. Кололись они по-черному, гашиш курили, сволота, мародерством не брезговали, и напоролись… Караван-то мимо шел, в другом направлении. Ну, обстреляли, стали отступать и навели на Геркин полк. А он к тому часу один оставался в радиусе ста километров… Знал, что мы на родину идем, принял бой, не пустил…

Генерал изменился с того самого момента — это я заметил точно, — когда я опознал по фотографиям Слугу и Отставника. Поверить в то, что он испугался, было трудно, и все же ощущение такое у меня возникало. То ли сталкивался он со «спецназовцами» вкрутую, то ли в силу опыта знал, чем пахнут подобные стычки…

— Они сухими из воды вышли — ни одна б… не подсунула головы. А Герки нет… Эх, я виноват: не надо было его туда брать!

Я чувствовал, что, верный чекистской привычке, генерал чего-то не договаривает, и молча ждал финала. Однако, дойдя до того места, ради которого (а иначе зачем? Хобот был не из тех, кто раскрывает рот просто так) он решил поведать мне эту историю, он вдруг сник, задумался и, отхлебнув пару крупных глотков вина, неожиданно заключил:

— Ладно, разговорился я тут, знаешь…

Шел третий час ночи, но сна не было ни в одном из четырех глаз. Используя порыв его откровенности, я решил продлить беседу.

— Константин Андреевич, — закинул осторожно, — а почему не рассказать об этой «вишне» там… ну, вы знаете где?

Генерал удивленно посмотрел на меня.

— Не знаю…

— Как это?

С минуту он решал, стоит ли посвящать меня в «тайны мадридского двора», потом все же стал выдавливать по капле, размышляя вслух:

— Твои Холуй с Отставником при солидных должностях, у них свои осведомители. Это ведь только название у организации новое, а люди в основном те же… За такое короткое время под свежим окрасом масть не разглядеть.

— А куда эта «вишня» шла?

— Не важно… Сказал ведь тебе Корзун, где она используется. А то, что самонаводящиеся ракеты, напичканные ею, сбивали над Афганом наши самолеты, никого не интересовало. Для тех, кто ее продает, не существует понятий «свои» и «чужие» — шла бы валюта.

Какое-то время мы молчали.

— Ладно, — наконец сказал он. — Есть у меня пара надежных ребят, завтра помогут.

— Сегодня. — Что?

— Три уже, Константин Андреевич.

— А-а, ну да, сегодня… Давай-ка поговорим, как будем действовать…