Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина - Самир Сельманович

От имени священников, богословов и верующих, которые когда–либо говорили такое, я приношу глубокие извинения моим друзьям–атеистам, родным и читателям. Простите, пожалуйста. Наоборот, вы — благословение для нашего мира.

Добродетель — собственность религии?

Будут ли религиозные люди с большей вероятностью хранителями земных ресурсов, с большей вероятностью поверят в ненасильственное разрешение проблем мира, с большей вероятностью станут заботиться о бедных и угнетенных?

Очевидный ответ на все эти вопросы — нет. На что многие религиозные люди отвечают: «Да, но только потому, что ощущение верного и ошибочного, которым руководствуются атеисты, много столетий подряд развивалось благодаря нравственности и морали под влиянием религии. Как только запас традиций будет исчерпан, светские общества падут жертвой образовавшегося вакуума ценностей. Если мы ничего не предпримем, нас ждет удар».

Может быть.

А может, мир станет гораздо лучше, если в нем будет меньше религии. Может, сама религия нуждается в преображении, чтобы вновь начать вносить свою лепту в кладовую добродетелей. Может, у гуманизма есть свой способ обеспечивать добродетелями нашу жизнь. Этого мы не знаем. Но знаем другое: атеисты были благословением земли и ее народов. Это эмпирическая истина. И мы, религиозные люди, должны повнимательнее присмотреться к собственным нравственным обязанностям, чтобы признать правоту этого высказывания.

Более того, атеистическая теория добродетельной жизни достаточно убедительна.

Если религиозные люди связывают свою жизнь с чем–то трансцендентным, что зачастую означает «где–то там» и «потом», атеисты принимают всю полноту ответственности за «здесь» и «сейчас». Они не могут избежать общественных и личных вопросов, не могут скрыть или отложить их на неопределенное время, оставить для неопределенного места и кого–нибудь другого. Все уже происходит, причем в настоящем. Каждый человек и мгновение ценны, неповторимы, их невозможно отложить — потому они и священны.

В «Братьях Карамазовых» Достоевский предостерегает против безбожного нравственного нигилизма словами «если Бога нет, то все позволено». Французский философ Андре Глюксманн в книге об 11 сентября, названной «Достоевский на Манхэттене» не соглашается с ним: если есть Бог, утверждает он, тогда позволено все, даже взорвать сотни ни в чем не повинных посторонних людей. Он считает, что когда люди верят в Бога, им грозит опасность придать насилию нормальный характер с помощью каких–либо «чисто человеческих» ограничений и соображений[80]. Таким образом, у атеизма есть основание отвергать все, что превращает людей в орудия для какой бы то ни было цели, неважно, насколько сакральной, а также отвергать все, что пренебрегает благополучием нынешнего мира ради мира грядущего. Предписание Августина «люби Бога и поступай, как считаешь нужным» означает, что те, кто по–настоящему любит Бога, поступят правильно и будут следовать высочайшим нравственным стандартам. Я много раз упоминал в проповедях эту мысль Августина, и мое сердце наполнялось преданностью и радостью познания Бога. Но у этой преданности есть и темная сторона. Слова Августина можно воспринимать как шутку: «Моя невеста никогда не опаздывает на свидания, потому что если она опоздает, то перестанет быть моей невестой». Или как заверения мужчин, которые избивают жен, но при этом убеждены, что любят их. Или как слова Ричарда Никсона о том, что «президент не может совершить ничего противозаконного, потому что если президент совершил такой поступок, значит, он не является противозаконным». Наша любовь к Богу может стать тяжкой обузой для тех, кто нас окружает.

Могут ли разногласия по поводу добродетели стать разногласиями ради друг друга, способными создать пустоту между нами, пространство, полное потенциала? Разве для нас это не возможность пересмотреть свои представления о Боге — вероятно, уже не соответствующие проблемам нашего времени?

Однажды вечером после семейных молитв моя дочь Лета, которой тогда было десять лет, спросила:

— Папа, можно мне сказать?

Обычно такой вопрос служит у нее сигналом, что ей не хочется спать. Но не на этот раз.

— Папа, мне кажется, что вечность не имеет смысла.

— Почему? — спросил я.

— Просто не имеет, и все. Все мы родились, затем живем и потом все умрем. Вот в этом есть смысл.

— А почему мы все не можем жить вечно? — спросил я.

— Мы принимаем жизнь как дар, а потом живут другие. Растения отдают жизнь ради нас. И мы должны расставаться с жизнью ради других. Вот это мне нравится.

— Это тайна, — сказал я, вышел из комнаты и задумался: «Ну надо же было дать такой неудачный ответ!» Порой ее вопросы подводят меня к самой бездне ереси, и я гадаю, подхватит ли Бог меня, если я упаду. Но и бездна манит меня. Хотя моя дочь сомневается в некоторых основных допущениях, на которых держится моя система убеждений, ее наблюдение о смерти как возможности уступить дорогу жизни, прозвучало для меня ортодоксально, пророчески и добродетельно — так мог бы сказать Иисус. Или поступить. Умри, чтобы могли жить другие.

О вере и неверии

Я записался в несколько интернет–групп MeetUp («Встреча»), имеющих отношение к атеизму, и время от времени посещал их. Недавно я увидел в рассылке письмо, в котором говорилось: «Собрание во вторник — еще одна возможность поговорить об атеизме! Мы не понимаем, почему наши взгляды не разделяют и почему на нас смотрят свысока. В начале нового года мы хотим сделать очередной шаг. Мы не прочь поговорить о том, почему атеизм, скептицизм, секуляризм и гуманизм не добились большего. Что мы можем сделать?»

Каждая группа, в которой есть жизнь, хочет расти и развиваться. Прежде чем принять за цель моей религиозной жизни преображение, я провел два десятилетия, обращая в свою веру людей. Я был убежден: чем больше будет людей, которым я помогу перебраться через стену и присоединиться ко мне, тем мир станет лучше. Поэтому прежде, чем закончить главу, я хотел бы обратиться непосредственно к атеистам, которым хватило великодушия дочитать книгу до этой страницы. У меня есть один совет от эксперта по обращению в веру. Позаимствую фразу из «Ежедневного шоу» (The Daily Show) Джона Стюарта: «Встречаемся на третьей камере».

Во–первых, ваши мотивы и методы так же важны, как сама идея. Если вы не согласны с религией, пожалуйста, не повторяйте худшего, что в ней есть. От этого в мире лишь становится больше горя. Вместо этого попытайтесь победить зло добром.

Во–вторых, у вас есть нечто ценное, чего не хватает нам, религиозным людям — сомнение. Сомнение — благословение для нас. И вера, и сомнения — противоположности определенности, следовательно, части одного целого. Но самый эффективный способ помочь нам, религиозным людям, усомниться в наших определенностях, — привести пример такого сомнения. Вы можете показать нам путь к умению сомневаться в себе, усомнившись, по крайней мере, в некоторых из своих допущений и взглядов?

В–третьих, расслабьтесь. Вы нас не переделаете. С этим справится жизнь. Жизнь победит, она всегда побеждает, и все подчинится жизни, в том числе и религиозные люди. В то же время не так уж абсурдна и мысль о том, что в конце концов вы тоже окажетесь на новом месте, где ни вы, ни верующие вокруг вас никогда не бывали. Вы тоже призваны позволить жизни победить.

В–четвертых, выйдите за пределы своих групп, организуйте встречу с религиозными соседями. Остановитесь возле их двери, офисной кабинки, их территории. Пригласите прогуляться вместе. Поговорите о вкусной еде и вине. Если вы не робкого десятка, загляните к ним на кухню, сядьте за их стол, посмотрите, как они молятся перед трапезой, перекусите вместе с ними, проведите время с пользой.

И наконец, углубите источник своих традиций. Один из ваших знаменитых учителей (которого, кстати, цитируют и любят многие верующие) Фридрих Ницше, утверждал, что каждая истина — орудие в руках тех, кто находится у власти. Только прошу вас, не поддавайтесь иррациональному убеждению, что вы исключение, каким–то чудом спасшееся от общечеловеческого проклятия. Можно ли сильнее упиваться властью, нежели верить, что ею упиваются все, кроме вас?

Я только хочу сказать вам, что и вы знаете, и я знаю, и все мы знаем: если мы не изменим жизнь на этой планете, если не возьмемся за это дело все вместе, нам грозит катастрофа. Борьба за власть не поможет никому.

Лучшие вопросы — общими усилиями

До последних дней жизни Зигмунд Фрейд был бескомпромиссным атеистом и в книге «Будущее одной иллюзии» называл веру в Бога «коллективным неврозом»[81]. Но в последней, с трудом опубликованной работе «Моисей и монотеизм» он признал, что поэзия и обещание религии соседствуют с ее темной стороной[82]. Он утверждал, что чистая и цельная вера в Единого Бога (Фрейд выделял иудаизм как ее единственное достоверное проявление) вместо того, чтобы быть так называемым опиумом для народа, помогла освободить человечество от пут непосредственного, эмпирического мира, открыла новые возможности для человеческого духа и практики. По его мнению, люди, способные поклоняться символам, занимаются исследованием незримого внутреннего мира. Вера в Бога открыла Фрейду дар истинной сущности и воображения[83].