Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Но рыжебородый лишь стучал молотком и не отвечал. Что он мог ему сказать? Все достается этому жирному псу, чего он только ни пожелает. Что он понимает в людских бедах? Даже Господь, стирающий других с лица земли за малейший проступок, охранял и лелеял эту свинью, этого мироеда, не давая и волосу упасть с его головы, нежа его в тепле зимой, овевая прохладой летом. За что? Что Он в нем нашел? Разве этого мошенника волновала судьба Израиля? Почему бы ему хоть пальцем не пошевелить во имя свободы Божьего народа? Нет, ему нравились римляне — они охраняли его добро. «Да поможет им Бог, — говаривал он, — потому что они поддерживают порядок. Если б не они, прощай наше богатство — его бы давно растащили босоногие бродяги и бездельники». Ну ничего, старый разбойник, придет час расплаты. То, о чем забывает Господь, не будет позабыто зелотами. Спокойно, Иуда. Спокойно. Наступит день Яхве Саваофа.

Он взглянул на Зеведея, и тот представился ему плавающим в давильне в собственной крови. И широкая улыбка залила все лицо Иуды.

К этому времени четверка богатырей уже отмыла свои ноги и запрыгнула в давильню. Потонув по колено в винограде, они принялись топтать и давить его, нагибаясь время от времени и зачерпывая ягоды целыми пригоршнями. Они то плясали, взявшись за руки, то прыгали порознь, оглашая двор криками. Запах сока пьянил их, да и не только он: через распахнутые двери виднелись девушки, собирающие виноград, юбки их были подоткнуты выше колен, а груди, как кисти винограда, колыхались над спелыми лозами.

При виде их у давильщиков головы начинали плыть. Это была уже не давильня, не земля, не виноградники, но рай, где на возвышении сидел старый Саваоф с ножом в руке и длинной палкой, на которой зарубками отмечал все свои обязательства по отношению к каждому: кто сколько принес корзин винограда и сколько Он послезавтра, после их смерти, должен будет им кувшинов вина, горшков еды, сколько женщин!

— Честное слово, — вырвалось у Петра, — если бы сейчас ко мне пришел Господь и спросил: «Эй, Петр, мой маленький Петр, Я сегодня в хорошем настроении, проси у Меня чего хочешь, Я все сделаю. Что тебе надо?» — если б Он спросил меня так, я бы Ему ответил: «Господи, больше всего на свете я хочу давить виноград до скончания века!»

— А пить вино, болван? — грубо оборвал его Зеведей.

— Нет, я говорю от души — давить виноград.

Он не смеялся, лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Бросив на мгновение работу, он потупился, подставляя тело солнцу. Под левым соском у него была вытатуирована большая черная рыба. Давным-давно ее наколол ему какой-то умелец, да так похоже, что, казалось, она шевелит хвостом и радостно резвится в курчавой груди Петра. А над рыбой был изображен маленький якорь с четырьмя зубцами.

Филипп думал о своих овцах. Он не любил пахать землю, возделывать и давить виноград.

— Ну и ну, Петр, — ухмыльнулся он, — хорошую работку ты себе выбрал до скончания века. Я бы попросил Господа превратить Землю в один зеленый луг, на котором пасутся козы и овцы. Я бы доил их, и молоко реками стекало бы по горным склонам, образуя внизу озера, чтобы все бедняки могли напиться. А по вечерам мы бы собирались, все пастухи, вокруг нашего главного пастыря Господа, разжигали бы костер, жарили барашка и рассказывали друг другу разные истории. Вот это Царство Небесное!

— Чума на тебя, дурак, — прорычал Иуда, бросив на Филиппа еще один свирепый взгляд.

Во дворе туда и сюда сновали обнаженные юноши — лишь цветастые повязки прикрывали их чресла. Слух их выхватывал обрывки этих бессвязных речей, и они заливисто смеялись. Они тоже ощущали внутри себя Царствие Небесное, но не хотели ни с кем делиться. Опрокинув корзину в давильню, одним прыжком они перелетали к порогу, спеша вернуться к прелестным сборщицам.

Зеведей открыл было рот, чтобы вставить умное замечание, да так и замер от удивления. В дверях стоял и слушал странный гость. Одет он был в черную козлиную шкуру, которая крепилась у него на плече, ноги его были босы, волосы всклокочены, а лицо желто, как сера. В огромных черных глазах незнакомца полыхало пламя.

Зеведей проглотил свою остроту, чавканье в давильне затихло, и все повернулись к дверям. Что это за живой труп стоял на пороге? Смех оборвался. В окне появилась старая Саломея, которая пригляделась и вскрикнула:

— Это же Андрей!

— Боже милостивый, Андрей, — закричал Зеведей, — ты только посмотри на себя! Не из-под земли ли ты к нам вернулся? Или, может быть, ты как раз туда направляешься?

Петр выскочил из давильни и, не говоря ни слова, схватил брата за руку, не спуская с него испуганного и радостного взгляда. Господи, неужели это в самом деле Андрей, круглолицый крепыш, признанный лидер в работе и заводила в играх? Неужели это тот самый Андрей, который был обручен с белокурой Руфью, самой красивой девушкой в деревне? Она утонула в озере вместе с отцом однажды ночью, когда Господь наслал бурю, и Андрей в отчаянии решил отдаться Богу.

«Как знать? — думал он. — Если я посвящу себя Господу, может, рядом с Ним я найду и ее». Так что искал он не Бога, а всего лишь свою нареченную.

С ужасом Петр смотрел на него. Он хорошо помнил, каким был Андрей, когда они его отдавали Господу, и теперь — каким Господь вернул его им!

— Эй, — закричал Зеведей Петру, — ты что, целый день собираешься с ним там стоять? Пусть войдет, а то ветер ненароком собьет его с ног. Входи, Андрей, мальчик мой, и ешь виноград. Слава Тебе, Господи, у нас и хлеб есть. Поешь, наберись сил, а то если твой бедный отец увидит тебя в таком виде, он снова со страху угодит в пасть к киту!

— Устыдитесь! — закричал в ответ Андрей, поднимая свою костлявую руку. — Побойтесь Бога! Мир рушится, а вы здесь давите виноград и веселитесь!

— Да спасут нас святые, кажется, еще один пришел поучать нас, — проворчал Зеведей. — Послушай, оставь нас в покое! — закричал он Андрею, и в голосе его уже зазвучала ненависть. — Мы сыты по горло, если хочешь знать. Это, что ли, проповедует твой Креститель? Посоветуй-ка ему сменить волынку. «Конец света, могилы разверзаются, мертвые выходят, Господь спускается!» Ложь! Ложь! Ложь! Не слушайте его, парни! За работу! Давите виноград!

— Кайтесь! Кайтесь! — взревел сын Ионы и, вырвавшись из объятий брата, бросился на Зеведея, подняв руку к небесам.

— Ради твоего брата, Андрей, — миролюбиво произнес Зеведей, — сядь, поешь, выпей вина и приди в себя. Бедняга, ты обезумел от голода!

— А ты обезумел от легкого житья, Зеведей! — ответил сын Ионы. — Но земля уже разверзается под твоими ногами. Господь поглотит тебя вместе с твоими лодками, давильней и ненасытным брюхом.

Распалившись, бешено вращая глазами, он начал хватать то одного, то другого, выкрикивая:

— Прежде чем эти плоды обратятся в вино, наступит конец света! Надевайте власяницы, посыпайте головы пеплом, бейте себя в грудь, кайтесь, кайтесь! Земля — это дерево, и оно прогнило. Мессия грядет с топором!

Иуда перестал ковать. Верхняя губа у него вздернулась, и зубы заблестели на солнце. Терпение Зеведея иссякло.

— Ради Господа, Петр, — завопил он, — забирай его отсюда! Нам нужно работать. «Он грядет! Он грядет!» То с огнем, то со скрижалями. С чем теперь? С топором! Чего вы от нас хотите, обманщики? На этом свете все устроено прекрасно, просто великолепно — запомните! Давите виноград, парни, и не волнуйтесь!

Петр ласково гладил брата по спине, пытаясь утихомирить его.

— Успокойся, — тихо повторял он, — успокойся, брат, не кричи. Ты устал. Пойдем домой, ты отдохнешь, отец посмотрит на тебя, — и, взяв Андрея за руку, осторожно, как слепого, повел его за собой. Они вышли на узкую улицу и исчезли из виду.

— Несчастный Иона, — расхохотался старый Зеведей, — бедный старый рыбный пророк, не хотел бы я быть на твоем месте.

Но теперь подошла очередь и Саломее вставить свое слово. Она все еще ощущала горящий взгляд Андрея на себе, и он жег ее сердце.

— Зеведей, — промолвила она, качая своей белоснежной головой. — Думай, что говоришь, старый греховодник. Перестань смеяться. Ангел, стоящий над нами, все записывает. И ты полной мерой заплатишь за свои насмешки.

— Мать права, — проговорил Иаков, молчавший все это время. — Ты сам чуть не оказался в шкуре Ионы со своим любимчиком Иоанном. Да и сейчас еще угроза не миновала. Как мне сказали носильщики, он и не думает собирать виноград, а сидит с женщинами и болтает с ними о Господе, постах и бессмертных душах. Я бы тоже не хотел оказаться на твоем месте, отец! — и он сухо рассмеялся.

Иаков не выносил своего ленивого избалованного братца. Кровь ударила в голову Зеведея. Он, в свою очередь, терпеть не мог своего старшего сына — уж слишком тот походил на самого Зеведея. И если бы в это мгновение в дверях не появилась Мария, жена Иосифа из Назарета, опираясь на руку Иоанна, не миновать бы ссоры.