В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню

К своему удивлению, судья распознал в нем черты Льюиса Пайнвека. С той же едва заметной тонкогубой улыбкой, тот как будто совсем не замечал, что его удостоил вниманием сам судья. Задрав подбородок, слушатель скрюченными пальцами расправлял свой плохонький галстук и медленно поворачивал из стороны в сторону голову, открывая взору судьи вздутую синеватую полосу на шее – след от веревки, как тому подумалось.

В числе немногих этот человек занимал место на приступке, откуда можно было лучше рассмотреть происходящее в зале. Потом он сошел вниз, и судья потерял его из виду.

Энергичным взмахом руки судья указал, в каком направлении скрылся этот человек. Повернулся к приставу, но заговорить не смог, а только шумно выдохнул. Прокашлялся и велел удивленному чиновнику задержать того, кто прервал ход судебного заседания.

– Он только что был здесь, пошел вот туда. Возьмите его под стражу и приведите ко мне. Даю десять минут, а не то сдеру с вас мундир и оштрафую шерифа! – бушевал судья, зыркая по сторонам в поисках названного служителя закона.

Адвокаты, поверенные, праздные наблюдатели – все смотрели туда, куда указывала трясущаяся узловатая рука судьи Харботтла. Стали обмениваться впечатлениями. Никто не видел нарушителя порядка. Многие задавались вопросом, все ли ладно у судьи с головой.

Поиски закончились ничем. Его светлость, завершая заседание, присмирел; когда присяжные удалились, он стал рассеянно озирать зал и, судя по его виду, не дал бы и ломаного гроша за то, чтобы узреть, как повесят заключенного.

Глава V

Калеб Смотритель

Судье пришло письмо, и если бы он знал, от кого оно, то, несомненно, приступил бы к чтению тотчас же. Но он просто пробежал глазами адрес:

«Достопочтенному лорду-судье

Элайдже Харботтлу,

одному из судей его величества

при уважаемом Суде общих тяжб».

Сунув письмо в карман, судья о нем забыл и только дома извлек из этого объемистого хранилища вместе с кипой других бумаг.

В библиотеке, облачившись в халат из плотного шелка, судья принялся за просмотр и, когда до послания дошла очередь, обнаружил внутри, кроме заполненного убористым конторским почерком листка, кусок пергамента размером приблизительно с книжную страницу, исписанный «секретарской рукой» – так вроде бы называли в те дни угловатый почерк, принятый в судебных документах. В письме было сказано:

«Господину судье Харботтлу.

Милорд,

по поручению Высокого апелляционного суда, дабы дать Вашей светлости возможность лучше подготовиться к защите, ставлю Вас в известность, что утвержден проект обвинительного акта, согласно которому на Вашу светлость возлагается ответственность за убийство некого Льюиса Пайнвека из Шрусбери, *** числа прошлого месяца несправедливо осужденного за подделку векселя, для чего Ваша светлость злонамеренно перетолковывали свидетельские показания, недопустимо давили на присяжных, а также осознанно принимали заведомо недопустимые доказательства, каковые действия повлекли за собой смерть истца, подавшего жалобу в Высокий апелляционный суд.

Далее, мне поручено уведомить Вашу светлость, что суд по данному делу назначен на десятое число следующего месяца, о чем распорядился достопочтенный Двукрат, лорд главный судья вышеуказанного, а именно Высокого апелляционного суда, и переносу эта дата не подлежит. Кроме того, дабы исключить какие-либо неожиданности и недоразумения, я должен предупредить Вашу светлость, что Ваше дело будет рассматриваться в означенный день первым и что указанный Высокий апелляционный суд заседает день и ночь не прерываясь, и по распоряжению указанного суда я прилагаю к письму копию (выдержки) материалов дела, за исключением проекта обвинительного акта, об основном содержании которого, однако, Вашей светлости уже известно из данного уведомления. И далее, мне надлежит поставить Вас в известность, что в том случае, если жюри присяжных найдет Вашу светлость виновным, достопочтенный лорд главный судья вынесет Вам смертный приговор и назначит день казни на следующее десятое число, то есть спустя ровно месяц после заседания суда».

В конце стояла подпись: «Калеб Смотритель, помощник королевского солиситора в „Королевстве Жизни и Смерти“».

Судья просмотрел пергамент.

– Будь я проклят, на кого рассчитан этот балаган? Тоже мне, нашли простачка!

Грубые черты судьи искривились в привычной усмешке, но кровь отхлынула от его лица. Что, если заговор все же существует? Это с трудом укладывалось в голове. Чего они хотят – застрелить его в карете или просто напугать?

На недостаток физической храбрости судья пожаловаться не мог. Он не боялся разбойников с большой дороги и в бытность адвокатом много раз дрался на дуэлях из-за того, что, выступая в суде, давал волю своему злому языку. Никто не усомнился бы в его бойцовских качествах. Но в случае с Пайнвеком судья оказался в уязвимом положении. Ибо как быть с кареглазой миссис Флорой Карвелл, его разряженной в пух и прах красоткой-домоправительницей? Всякий житель Шрусбери, если его расспросить, легко признает в ней миссис Пайнвек. И разве сам судья во время процесса не приложил максимум стараний, пустив в ход всю свою риторику? Разве не сделал он все возможное, чтобы усложнить заключенному защиту? Разве не догадывался, что думали об этом участники процесса? В таком скандальном положении не оказывался еще ни один служитель фемиды.

Все это, конечно, тревожило, но и только. День или два после этого судья хмурился