Голубая кровь - Маруся Климова

Гришино лицо преобразилось, он весь светился гордостью и счастьем. Маруся вспомнила, что он всегда учился очень хорошо и в училище был даже отличником. Потом его вместе с лучшими курсантами посылали в ГДР. Она видела фотографию — Гриша вместе со здоровым курсантом в фуражке сидят рядом с каким-то фонтанчиком и улыбаются. Он всегда должен был учиться хорошо, чтобы никто не мог сказать, что ему помогает отец, и что он просто сынок высокопоставленного чиновника. На отца могли написать анонимку, а это бы ему повредило, и его не послали бы за границу. А мама всегда мечтала поехать работать за границу, потому что там можно покупать разные красивые вещи, которых здесь не купишь ни за какие деньги. Мама мечтала сделать ремонт и отделать квартиру и кухню по европейским стандартам. Она хотела, чтобы вся мебель была заграничная и раковина, и унитаз тоже. Здесь это тоже, конечно, можно было достать, но, все же, это было не то. Она рассказывала Марусе, что соседи, жившие этажом выше, провели десять лет в Финляндии и привезли оттуда целых два вагона вещей, и что даже гвозди у них в квартире финские, а советского нет ничего. Маруся знала этих соседей, она раньше играла с их дочкой Анеточкой, но потом Маруся украла у нее колечки, и ее перестали приглашать в гости. Тогда еще пришла мама Анеточки и стала жаловаться Марусиной маме, что у них пропали колечки, а Маруся уже успела показать маме те колечки, сказав, что нашла их на дороге. Мама сначала поверила и говорила: «Какие они хорошенькие!» — а теперь, конечно, догадалась, что Маруся их украла, и отдала их маме Анеточки.

Это был дьявольский лабиринт из которого не было выхода только полная сосредоточенность и внимание и бодрствование могут помочь тебе преодолеть его И вдруг какая-то мысль мелочь внезапно отвлекает тебя — и все ты пропал… Дьявольский лабиринт снова завлекает тебя втягивает овладевает тобою…

Каждый раз когда ты выходишь из этой путаницы чувствуешь толчок и все становится таким ясным четким и светлым… Кажется что это и есть пробуждение что все понял… Это как стихотворение как будто происходит прорыв в другую реальность… Но сонный морок снова наваливается на тебя ты вырубаешься ведь не спать несколько ночей подряд очень тяжело… Да ты и сам знаешь что спать нельзя никак нельзя… Враг только этого и ждет Но клонится голова глаза закрываются — взглянешь на часы — дьявол уже передвинул стрелки ведь только что было десять и уже одиннадцать… а прошло лишь мгновение… И опять светлый миг пробуждения ясности растворился в мутном липком потоке Ах только бы выйти только бы выйти на свет из этого дьявольского туннеля!

Когда Святой Дух пролетает над миром дуновение его крыльев так легко так нежно невесомо его не замечают люди И только Он чувствует это Божественное присутствие… Он пришел чтобы возвестить это Миру…

«Я пошел к Вене. Веня сидел у себя за прилавком и скучал. Около него толклась какая-то старая колода. Она была вся накрашеная. с рыжими волосами, в бантиках, и явно старалась понравиться Вене Она купила у него билет книжной лотереи и тупо тыкалась туда своими подслеповатыми глазками. Потом кокетливо захихикала и говорит Вене: „Молодой человек, посмотрите, пожалуйста, что я выиграла?“ А он, даже не повернувшись в ее сторону, отвечает: „Ничего“. А она: „Ах, я уже как-то покупала билет художественной лотереи. Там был такой симпатичный продавец, такой симпатичный! Я даже билет сохранила. А с этим билетом что мне делать?“ И она завороженно уставилась на Веню. Веня лениво потянулся и сказал: „А этот билет можете выбросить в урну“, — и вдруг громко заржал. Эта старуха даже вздрогнула. Веня немного картавит при разговоре, и когда смеется, весь сморщивается, широко разевает рот и приседает. К этому надо привыкнуть. Тут он увидел меня и явно обрадовался. „Привет, — сказал он, — пойдем покурим“. Мы вышли в подсобное помещение, заваленное книгами. Эти книги, по-моему, были никому не нужны, не понимаю, зачем они столько напокупали. Мы сели с Веней на стопку книг, и я рассказал ему о своих планах. Он мне сказал: „Правильно, поезжай. Может повезет и устроишься. Только смотри, станешь жидом, а немцы — народ ненадежный, потом евреи их так достанут, что они опять за старое примутся. И что ты тогда будешь делать? Обратно в русского уже не получится, можешь не успеть.“

Вот ведь сволочь какая, и тут настроение захотел мне испортить, из зависти, конечно, он-то уже никому не нужен, старый стал. Я и говорю: „Ну, скоро у нас будет свободный выезд, и можно будет ездить туда-сюда, сколько захочешь.“ А он: „Свободный выезд — это ты что думаешь — так взял и поехал, да? Все равно нужно будет приглашение показать, чтобы в консульстве тебе разрешили. Сам подумай, кто туда поедет? Вся наша шелупонь туда помчится и поскачет сразу. А им там уличных бродяг не надо. Их там и так хватает, из стран социализма набежали. А у нас нация воров, рэкетиров и проституток. Даже страшно представить, что будет, если мы по свету разбежимся. Туда вот едут такие, и что там делают? Воруют в универмагах и грабят квартиры своих бывших соотечественников. Там у них уже и так полиции не хватает. А он приехал так свободно, нигде не отметился и бродит где-то, рыщет. Как его найти?“

Веня явно не хотел со мной нормально говорить, что-то он совсем озлобился, тоже мне моралист нашелся, забыл, наверное, как сам в универмаге воровал, но я не стал ему ничего говорить, зачем человеку в глаза тыкать.»

Марусе было жалко, что она больше не сможет играть с Анеточкой. Они с Анеточкой играли в мужа и жену, и целовались взасос, причем Анеточка учила Марусю, как нужно всовывать язык и делать губами Маруся целовала Анеточку, а Анеточка целовала ее. Марусе это быстро надоело, потому что Анеточка была очень слюнявая, и у нее были очень толстые губы, она закрывала Марусе рот и нос, и Маруся задыхалась, но терпела, потому что иначе Анеточка злилась и кричала на нее. Наверное, Анеточка делает что-то не так, как надо, иначе почему в тех индийских фильмах, которые Маруся смотрела в Жмеринке, целовались так подолгу, и им это нравилось. Они бы просто не смогли выдержать так долго, — думала Маруся, но сказать об этом стеснялась. Анеточка хотела быть актрисой, и однажды мама Маруси пригласила в гости своего одного знакомого режиссера, с которым она раньше училась в школе. Маруся тоже хотела стать актрисой и даже пробовала поступать в «Театр Юношеского Творчества» во Дворце Пионеров. На экзамене она прочитала стихотворение Маяковского и не поступила, а Анеточка читала стихотворение про собаку Эдуарда Асадова. Она читала очень проникновенно про то, как бросили собаку, а она была хромая и долго бежала за поездом, пока не упала на рельсы. Маруся потом долго искала это стихотворение, но так и не нашла, потому что тогда ей показалось, что Анеточка сказала, что это стихотворение Есенина, и Маруся просмотрела все его стихи, которые ей очень понравились. Особенно строчки: «Что ты смотришь так синими брызгами, или в морду хошь?»

Анеточка читала стихи про собаку и даже прошла на второй тур, а Марусю сразу не взяли. Да и Анеточку, в результате, не взяли тоже, потому что оказалось, что тогда набирали мальчиков, а девочек и так было слишком много. С ними поступало всего три мальчика, они читали стихи очень плохо, но их всех все равно взяли. Маруся, когда узнала, что не поступила, шла по Невскому и рыдала. Ей было стыдно перед Анеточкой, что она так расстраивается, и принимает близко к сердцу всякую чушь, но она просто не могла сдержаться, у нее по щекам катились слезы, и она не могла говорить. Анеточка это заметила, но не поняла и стала Марусю утешать, что она поступит на следующий год, что это ничего не значит, но сама была очень рада. что поступила. Потом только на собеседовании ей сказали, что берут только мальчиков, и предложили пойти в какой-то детский театр при Музкомедии или еще где-то, Маруся так толком и не поняла. Она очень боялась, что Анеточка расскажет обо всем в школе или своей маме, а та расскажет марусиной. Маруся вообще ничего не хотела рассказывать маме, потому что та ничего не понимала.

Когда Анеточка у знала, что она тоже не поступила, она очень расстроилась, но, конечно, не рыдала, а попросила Марусю, чтобы ее мама познакомила Анеточку с этим режиссером, о котором мама часто рассказывала соседям, и все знали, что у нее есть знакомый режисссер. Мама пригласила режиссера, накрыла стол и пригласила еще нескольких своих подруг. Марусю одели в заграничное платье, и она выучила стихотворение Светлова «Итальянец». Она долго тренировалась перед зеркалом читать его с выражением. Марусе раньше, когда она была маленькая, казалось, что она очень красивая, к тому же все ее знакомые мальчики в Жмеринке дружили с ней, и она думала, что, если бы она была уродина, с ней бы вряд ли стали дружить. Теперь же в зеркале она видела какую-то толстую нескладную девочку. Да и мама Маруси тоже говорила ей. что она не красавица. Маруся очень этого стеснялась, но ей все равно хотелось стать актрисой. Анеточка выучила стихотворение Блока «Незнакомка». Она пришла в красивом бархатном платье и с бархатной же ленточкой в волосах. Прическу ей сделали совсем, как взрослой, и даже завили локоны. Они долго сидели с Марусей в комнате и читали стихи из книжки «Путешествие в страну поэзия». Потом в комнату вошла марусина мама, взяла у них книжку, открыта ее, полистала и, наткнувшись на подходящее стихотворение, стала читать с выражением: «Работай, работай, работай, ты будешь…» Тут она остановилась и как будто удивилась, но все же продолжала, правда, уже немного вяло: «Ты будешь с уродским горбом…» Она задумалась, а потом сказала: «Вообще-то правильно…» Потом она молча прочитала дальше, отложила книжку и сказала: «Какая-то чушь…»