В ожидании Айвенго - Наталья Миронова

Все время болезни она провела с сыновьями, никуда не отлучаясь, только к Софье Михайловне съездила. Играла с ними, проверяла уроки, объясняла, что непонятно. Сама укладывала спать.

– Не холодно? – Запустив руку под одеяло, она щупала босые ножки.

Смешливый Никушка боялся щекотки и взвизгивал. Сандрик уже входил в тот возраст, когда презирают девчонок и все, с ними связанное, но терпел.

– Не, мам, не холодно.

– Хочешь, в ногах еще одно одеяло положу?

– Да не, не надо.

Но ему было приятно, что мама заботится о нем.

– Тебя в школе никто не обижает?

– Нет… А кто меня должен обижать?

– Никто не должен, я на всякий случай спросила.

– Никто меня не обидит, мам, я теперь карате занимаюсь!

– Не надо хвастать в школе, что ты занимаешься карате. Ничего в этом особенного нет, многие занимаются. Нравится тебе в школе карате?

– Там здорово. – И Сандрик принялся брыкаться под одеялом, изображая удары ногами, хотя Этери знала, что на начальном этапе отрабатываются поклоны, мышечная сила и гибкость, а удары начинаются много позже.

– Не надо, сынок, а то разгуляешься и потом не уснешь. Спи.

Сыновья показывали ей, чему их учат на уроках карате. Этери радовалась, что они перестали драться друг с другом. Первое, чему научила их школа карате, так это тому, что не важно, какого ты роста и сколько тебе лет. Будешь глуп – тебя одолеет противник ниже, слабее тебя и младше годами.

Оба сына охотно занимались в зале с Асланом, оба бредили «дядей Германом».

– Мам, а когда дядя Герман еще приедет?

– Я их приглашу, – обещала Этери. – Но учтите, дядя Герман много работает.

– Как наш папа? – спросил Никушка.

Стараясь оправдать Левана, Этери говорила сыновьям, что папа много работает.

– Да, как наш папа.

Стиснув зубы от ненависти, она перевела взгляд на старшего сына. Сандрик насупился, но промолчал. И на том спасибо.

Когда же они забудут и перестанут спрашивать? Еще слишком мало времени прошло. А вдруг они забудут, а он тут и появится? Ладно, до этой речки надо сперва дойти, а потом уж думать, как через нее переправляться. Может, он и не появится. Этери уже начала думать, что это было бы к лучшему.

Двадцать шестого ноября она поехала в клинику профессора Самохвалова. Опять он осматривал глаз при помощи каких-то невероятных штуковин (Этери окрестила это нечто «телескопическим микроскопом»), опять проводил замеры. Опять сделал ей целебный укол и наложил повязку.

– Это только до вечера, на ночь можете снять. Я выписал вам глазные витамины, закапывайте утром и вечером. И в защитных очках придется походить, пока глаз не адаптируется к свету. Можете купить тут у нас в аптеке.

Этери покорно кивнула.

– Спасибо, доктор, – сказала она на прощанье. – Вот, это вам.

Сидя дома, она вспомнила, что видела в магазине японского фарфора декоративную вещицу. Пресс-папье, на вид – торчащий из земли булыжник, весь усеянный блестящими глазками. Этери понятия не имела, что вкладывал художник в эту странную фантазию, но такое пресс-папье пришлось бы как нельзя кстати в качестве подарка Самохвалову.

Она поехала в магазин. Вдруг этот глазастый камень уже купили? Но нет, он был на месте. Увы, оказалось, что он не продается.

– Это элемент декора, – сказали ей. – У нас на него и ценника-то нет.

Сколько Этери ни упрашивала, сколько ни взывала к заведующей, все было без толку.

– Знаете, чем вы отличаетесь от Японии? – рассердилась она. – Там продали бы покупателю все, что он пожелает, да еще проводили бы до машины и кланялись бы полквартала, что удостоил вниманием.

Она ушла из магазина с пустыми руками. Но Этери не привыкла отступать. Она созвонилась с одним своим приятелем – скульптором, любителем мелкой пластики, заехала к нему перед визитом к врачу и нашла именно то, что ей было нужно. Тоже пресс-папье, но в виде поднимающегося из лежачего положения носорога. Фигура толстокожего была вылеплена, точнее, отлита из чугуна, с отличным знанием анатомии, поза, движение переданы на редкость пластично. Этери купила пресс-папье и подарила его врачу.

– Что это? – заинтересовался он, разворачивая подарок.

– Да это так, ерунда. Бумажки разные к столу прижимать, чтоб сквозняком не унесло. Но пусть это подслеповатое животное напоминает вам, что вы дарите людям глаза.

– Спасибо! – Самохвалов даже растрогался. – Загляните ко мне еще раз через месяц. Просто на всякий случай.

Он сверился с расписанием и выписал ей талон.

Выйдя из кабинета, Этери уплатила в кассе за визит и купила в аптеке глазные витамины и очки. Без диоптрий, но с янтарно-желтыми стеклами – огромными, на полщеки. И поехала в приют.

Евгения Никоновна приняла ее в своем кабинете, они вместе наметили расписание уроков рисования для детей и для взрослых. Женщине со сломанной ключицей, выразившей желание стать грумером, Этери отдала материалы по собакам. Договорились, что уроки рисования начнутся после Нового года, а Мария Гурьянова и Дарья Веденеева переедут к ней еще раньше.

– Скажите им об этом сами, – посоветовала Евгения Никоновна. – Они обе сейчас… – она сверилась с расписанием, – дежурят в ясельной группе. Это здесь, на втором этаже. По коридору последняя дверь налево.

– Откуда у вас этот дом? – спросила Этери.

– Нам его еще президент Ельцин выделил, царствие ему небесное, – ответила Евгения Никоновна. – Дом стоял заброшенный, мы его сами ремонтировали с моими первыми постоялицами. Ну и люди добрые помогали, кто чем мог. Некоторые магазины материалы отпускали по символической цене, а то и вовсе бесплатно, только просили никому не говорить. А теперь у нас тут и охрана, и камеры наблюдения, и переговорные устройства, и компьютеризация полная, чего только нет! С теми, кто уезжает, договариваемся, что часть заработка – кто сколько сможет – переводят нам.

– А бывают такие, кто об этом забывает? – полюбопытствовала Этери.

– Бывают. – Голос Евгении Никоновны звучал спокойно, без тени обиды. – К счастью, такие случаи редки. Но вы поймите меня правильно: знай я заранее, что избитая, изнасилованная женщина окажется неблагодарной дрянью, все равно взялась бы ей помогать.

– Как этой вашей Гюльнаре? – невольно вырвалось у Этери. – Простите, может, я предвзята, но…

– У Гюльнары трудный характер, я уже говорила. Она хочет жить богато и ничего не делать. Ее для этого растили. Скажу вам честно: я ума не приложу, как с ней быть. Вы правы, она не будет помогать приюту, когда уйдет отсюда. Если когда-нибудь уйдет.

– И все-таки вам ее жалко.

– Ну а как не пожалеть, когда замуж выдают силком?

– Меня тоже растили как принцессу, – призналась Этери. – Но я все-таки работаю, не сижу на шее у родителей и мужа-принца не жду. Наоборот, я его только что лишилась. И ничего, выплываю помаленьку.