В ожидании Айвенго - Наталья Миронова

Наталья Миронова

В ожидании Айвенго

Памяти Нины Фрауд

Глава 1

В квартире художницы Кати Лобановой[1] раздался телефонный звонок. Звонила ее подруга Этери Элиава.

– Можно к тебе?

– Давай, Фирочка, приезжай! – Катя называла подругу уменьшительным именем по русскому варианту ее библейского имени Эсфирь. – Сейчас я только маму отправлю с Лизочком гулять.

Катя тут же перезвонила матери.

– Мам, побудешь выездной бабушкой? Мне Этери позвонила, мы с ней сто лет не виделись. Она сейчас приедет.

– Уже иду.

Положив трубку, Катя задумалась. Давно она не видела Этери, и даже по телефону после рождения дочки толком поговорить не удавалось. Все на бегу: «привет – привет, как дела – нормально». А сейчас ей показалось, что голос Этери звучит как-то странно. Очень даже странно. Если бы не имя на определителе, пожалуй, Катя ее и не узнала бы…

Она принялась собирать четырехмесячную дочку на прогулку: сменила подгузник, нарядила в теплые одежки, надела чепчик и пинетки, уложила в коляску, укрыла одеяльцем… Повернулся ключ в замке – мама пришла.

Выйдя замуж за Германа Ланге, Катя нашла квартиру поближе к родителям на Чистых прудах, в Большом Казенном переулке. По иронии судьбы – в том самом доме, где жил когда-то ее первый муж Алик Федулов. Это была не его квартира, но похожая – бывшая коммуналка в семиэтажном темно-сером доме, где в одной половине почему-то жили генералы (и никаких коммуналок), а во второй – простые смертные, теснившиеся друг у друга на голове.

Но то было при советской власти, когда Большой Казенный – в нем, как и в Малом Казенном, селились до революции дворцовые ремесленники, отсюда и название – назывался переулком Аркадия Гайдара. Генералы с тех пор то ли поумирали, то ли попродавали свои квартиры, коммуналок тоже не осталось, все давно были расселены. Именно в этом доме, куда Катя когда-то ездила ухаживать за умиравшей свекровью, женщина-риелтор нашла и предложила им квартиру. Катя не стала говорить мужу, что у нее с этим домом связаны неприятные воспоминания, да и сами воспоминания решительно выкинула из головы. Это был просто дом, удобно расположенный по соседству с Лялиным переулком, где она выросла, это была просто квартира – просторная, добротно отремонтированная, красиво и без выкрутасов обставленная Катиными руками. И мама рядом, всегда на подхвате.

Катя уже планировала, как вырастет ее Лизочек и она отдаст дочку в родную 330-ю школу – здесь же, в Большом Казенном переулке.

Когда родилась дочка, Катя уговорила маму уйти с работы. Анна Николаевна согласилась.

– Где там мой Лизочек? – проговорила она ласково. – Катенька, я раздеваться не буду, давай ее сюда.

Катя назвала дочку Луизой в честь свекрови. Среди своих родителей провела подготовительную работу: Луиза Эрнестовна такая хрупкая, столько в жизни настрадалась, пусть она порадуется! Родители не возражали. Они были счастливы, что у дочки после долгих горестей и тягот наконец-то жизнь наладилась. И муж хороший, и работа, и сын за ум взялся, и дочка-куколка родилась, дай ей, боже, здоровья… Но пока девочка была маленькой, ее звали Лизочкой, Лизочком, песенку ей пели:

Мой Лизочек так уж мал, так уж мал,Что из листика сирениСделал зонтик он для тениИ гулял, и гулял!

Лизочек был не так уж и мал – с такими производителями, как Катя и Герман, девочка оказалась настоящей Брунгильдой, – но на песенку отзывался довольным «гугу».

– Мама, я тут ее вещички собрала, бутылочку, памперсы, заберешь ее к себе? – спросила Катя. – Мне кажется, у Этери что-то случилось. У нее голос какой-то… мне не понравился. Кажется, у нас будет долгий разговор.

– Конечно, заберу! – Анна Николаевна улыбнулась внучке.

У них с Катиным отцом это называлось «дали внучку поносить». Давали часто. Родители Германа живут на Оке, в сотне с лишним километров от Москвы, к ним – только летом. А они с отцом – под боком. Всегда на подхвате. Можно бабадедствовать целыми днями без зазрения совести. «Бабадедствовать» – это было еще одно придуманное ими слово.

– Ты мне потом все-таки расскажи, как там дела у Этери, – попросила Анна Николаевна, ловко вкатывая коляску в лифт. – Привет ей передавай.

– Конечно, передам.

Лифт тронулся, Катя заперла дверь и отправилась на кухню. Налила свежей воды в чайник, выставила на стол чашки, печенье на блюде… Ей было тревожно. Что же случилось с Этери? И как она, Катя, проглядела, не почувствовала, что подруге плохо?

Страшным прошлым летом, когда в Москве стояла удушающая жара и горели леса, Герман сгреб всю семью в охапку и увез в Германию. Дом большой снял на все лето на озере Аммер под Мюнхеном, перевез и ее с Лизочком, и Саньку, и ее родителей, и своих. Густав Теодорович пытался артачиться, но Герман сказал ему: «Папа, вы собой яблони от солнца не закроете. Сгорят, значит, новые посадим». А Луиза Эрнестовна пригрозила, что без мужа не поедет, и Густаву Теодоровичу пришлось смириться.

Этери тоже увезла семью из России. Потом, когда жара миновала и все вернулись в Москву, Катя звонила, и не раз, но Этери все последнее время было некогда. Даже на день рождения не позвала… Катя позвонила, поздравила, а Этери сказала, что отмечать не будет – дел много.

А теперь… Катя еще никому не говорила, в том числе и мужу, но снова чувствовала признаки беременности. Что ж, это хорошо. Родить Герману сына… Мечта всей жизни. Но если Этери нужна помощь, надо помочь. Катя поклялась себе, что уж на этот раз ничто, даже новая беременность, ей не помешает. Этери ей помогала, пора отплатить тем же.

Так рассуждать не годится, хмурясь, напомнила себе Катя. Когда один из друзей начинает подсчитывать, сколько он для другого сделал, дружбе конец. Но она и не подсчитывала. Просто Этери ее, можно сказать, спасла. Надо быть благодарной.

Этери приехала. Она никогда не запоминала и не записывала домовых кодов, позвонила от подъезда по мобильному, и Катя ей продиктовала. Когда Этери поднялась в квартиру, Катя невольно ахнула.

– Фира, что случилось? Ты заболела?

Высокая худая Этери совсем истончилась в ниточку. Щеки ввалились, под глазами залегли черные круги. Она молча обняла подругу, потом разделась. Катя хотела пригласить ее на кухню попить чаю или кофе, но передумала и увела Этери в гостиную на просторный диван.

Обе забрались на него с ногами.

– Ну? Что случилось? – повторила Катя.

– Леван от меня ушел.

– Этого не может быть! – ошарашенно выпалила Катя.

Этери улыбнулась жалкой фальшивой улыбкой.

– Мне самой не верится. Но это правда.

– Фира… Он же так тебя любил! Я… я не понимаю. Он сам тебе сказал?