Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века - Надежда Чеснокова

Особый интерес для нас представляет сборник «Хрисмологион», принадлежавший Паисию Лигариду, который был написан на Востоке в 50-х гг. XVII в. Сборник имел посвящение царю Алексею Михайловичу и содержал текст о падении Цареграда, хотя и не включал в себя пророчество о судьбе Константинополя, заявленное в названии: «Хрисмологион, сиречь книга пререченославная от пророчества Даниилова, сказание сония Навуходоно-сорава; также о четырех монархиях вселенныя и о ложном пророце Мехмете и о царствие его. Потом: преречение Льва царя Премудраго и иных о пленении Цариграда и о турках, и что имать быти в грядущее время и т. д.».

По свидетельству Павла Алеппского, она существовала в единственном экземпляре. В 1656 г. в Валахии, когда Макарий Антиохийский и Павел Алеппский возвращались домой из своего первого путешествия в Россию, они встретили Паисия Лигарида[646]. После долгих уговоров Паисий разрешил Макарию Антиохийскому снять копию с сокровища, единственным обладателем которого он был. Писцом рукописи для патриарха Макария, по определению Б. Л. Фонкича, стал будущий эконом антиохийской церкви Иоанн Сакулис, он же позднее изготовил еще один экземпляр «Хрисмологиона»[647]. Этот труд оказался как нельзя более кстати, так как Паисий Лигарид, судя по его письму к Макарию Антиохийскому, уже после их встречи подвергся нападению валахов, которые вместе со всем имуществом отняли его драгоценную книгу.

Б. Л. Фонкич полагает, что в Москве список с «Хрисмологиона» появился в 60-х гг. XVII в. и в дальнейшем использовался Николаем Спафарием для перевода на славянский язык[648]. Но как и с кем рукопись попала в Москву? Если после пропажи экземпляра Лигарида остались лишь два списка «Хрисмологиона», принадлежавшие антиохийской церкви, то логично предположить, что один из них и был привезен в Москву непосредственно патриархом Макарием и архидиаконом Павлом во время их второго приезда в Россию на собор 1666/1667 г. Так оно и было. Павел пишет, что после рассказа об утрате книги Паисий умолял их «снять для него список, а он (список. – Н. Ч.)… как мы сказали, был у нас уже написан»[649]. Возможно, Паисий Лигарид получил рукопись от них же с какой-либо оказией раньше. Здесь мы вступаем на скользкий путь предположений.

Перевод с рукописной греческой книги был выполнен по указу царя Алексея Михайловича в 1672–1673 г. Николаем Спафарием[650]. Беловой текст писан старцем Маркелом[651]. Замечание А. И. Соболевского, считавшего, что греческий оригинал «Хрисмологиона» – не харатейная книга, как пишет Спафарий, а произведение Паисия Лигарида, не вполне корректно. В русском переводе ясно указывается, в каком месте сборника Лигарида были использованы фрагменты древней пергаменной книги. Так, в тексте толкования снов Навуходоносора приводятся фрагменты из «книги харатейныя», например, на л. 179 написано: «…из харатейныя книги. Собрашася же царства четыре: ефиопи, македоняне, римляне и еллини…», а на л. 208 помечено: «до сего места совершися первая книга харатейная». Сочинение предваряется посвящением царю Алексею Михайловичу. Оно было опубликовано в 1841 г.[652]

«Хрисмологион» примечателен не только как отражение греческой профетической традиции. Он заслуживает специального анализа и публикации, по крайней мере, той его части, которая содержит теоретические воззрения автора сочинения. Помимо посвящения царю Алексею Михайловичу, книга включает рассуждения, возможно, самого Паисия Лигарида о политической сути монархий и их мировом порядке. Обращаясь к Алексею Михайловичу, автор с первых страниц сочинения подчеркивает роль русского государя в современном ему мире: «Тишайшему государю, державнейшему кесарю, неподимому августу (курсив наш. – Н. Ч.), Богом венчанному, великому царю и великому князю, победителному и победоносцу, государю Алексию Михайловичю, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу и многих царств и государств восточных и западных и северных отчичю, дедичю, наследнику, государю и обладателю»[653].

Предваряя основное сочинение, автор говорит о пользе исторического знания, процветавшего при великих царях, кое-кто из которых и сам писал историю[654]. За характеристикой четырех монархий (ассирийской, персидской, греческой и римской), приснившихся в аллегорическом виде царю Навуходоносору и растолкованных пророком Даниилом, следует история западных римских кесарей, начиная с Карла Великого. При этом автор замечает, что они до сего дня называются римскими кесарями, хотя не столь благочестивы, как в древности: «иже даже до ныне кесари римстии глаголются иже аще ныне не столицы суть, тогда же благочестивий бяху»[655].

Писатель славит Алексея Михайловича, полагая, что в нем собрано столько монаршей доблести, сколько хватило бы на нескольких государей. Главное из достоинств русского царя заключается в том, что он, в отличие от римских цесарей, является истинным самодержцем. «Кесарь римский несть самодержец, зане в кесарстве мнози электори и кнези свободнии суть. Монархии же все еленицы бяху, самодержцев имяху. Тем и кесарь несть монарха. И паки монарси вси великая имяху под собою царства и владения. Кесарь же едва против пятыя части Российскаго царства владеет и тое не самовластием, тем же несть монарха. И тачеи[656], егда Кароль Великий начат в немецкой стране кесарствовати, гречестии царие титула ему кесарскаго не даша и самодержца не именоваша, даже последняго царя греческаго. Российским же царем со благочестием купно сестры своея царие гречестии и патриарси с собором последний не токмо весь титул греческих царей им удостоиша, но и патриаршеством почтоша. И сице и граждански и богословие великий российский самодержец истинный наследничествовява со благочестием и монархиею греческаю. Оттуду же Святый Дух имянует сия четыре монархии «помвасилиав», сиречь всецарствие, и их владение всему миру предзнаменует»[657]. Рассуждения автора не всегда отличаются точностью исторических фактов, но в целом они вполне адекватно отражают взгляды представителей части греческого клира на мировую иерархию государств и место в ней Московского царства.

Одним из самых значительных произведений поствизантийской политической мысли, на наш взгляд, стало сочинение бывшего константинопольского патриарха Афанасия Пателара. Текст его «Слова понуждаемого», написанного во время пребывания экс-патриарха в Москве в 1653 г., сохранился только в русском переводе[658]. «Слово» является ярким образцом византийской риторики, изобилует образами библейских персонажей, греческих героев и царей, византийских императоров. В то же время сочинение Афанасия Пателара является своеобразным политическим манифестом деятелей Восточной церкви, связывавших возрождение империи ромеев с Россией. Афанасий Пателар суммировал и подытожил основные идеи, которые аргументировали освободительную миссию русского царя на Христианском Востоке. Автор описал текущие события Кандийской войны, бедственное положение о. Крита, уроженцем которого был Афанасий, разорение православных обителей, в том числе монастыря св. Екатерины на Синае и его критских метохов. Бывший вселенский патриарх призывал Алексея Михайловича освободить «благочестивых людей», терпящих мучения от безбожных агарян и в Новом Риме[659].

Он утверждал, что благодаря покровительству иконы Влахернской Богоматери и других реликвий государь получит помощь Спасителя мира[660]. Воодушевляя Алексея Михайловича видением «Креста Константина», еще не привезенного в Россию, Афанасий Пателар взывал к нему: «возврати самодержавный Новый Рим и свободиши православный християнский народ»[661]. Далее автор по пунктам излагал причины, почему именно теперь русский государь должен вступить в борьбу с османскими завоевателями. Во-первых, писал он, «многих посла Бог прежде сего архимандритов и епископов, архиепископов и патриархов и принудиша приснопамятных и блаженных царей и родителей тихомирнаго вашего царствия ради свобождения нашего от лютого змия турскаго, но нижтоже успеша, понеже еще не прииде подобное время»[662]. Во-вторых, сбывается пророчество, по которому после 12 лет правления некоего султана, «безумного мучителя», придет разорение его царства. Здесь возможен неточный перевод текста. Султану Мехмеду IV, вступившему на престол в 1648 г. в семилетием возрасте, в 1653 г. должно было быть 12 лет.

Продолжая тему пророчеств, Афанасий Пателар писал, что избавление грекам принесет русский народ, ведущий свой род от «первозаконнаго Адама, понеже и он рус был»[663]. Здесь автор вспоминает широко известное на Востоке предсказание об освобождении Византии «русым народом». Залогом будущей победы царя писатель считал стремление к нему «окрестных» народов: «и поклонишася самохотением великие два государства – Грузинское и Мелетинское, и благословенный и мужественный православных род казацкий Малые Росии Запорожскаго воинства»[664]. Афанасий Пателар имел в виду принятие в русское подданство кахетинского царя Теймураза (1639 г.), а в 1651 г. – имеретинского царя Александра. Эти политические акты, не поддержанные военной силой, вскоре потеряли свое практическое значение. Ко времени написания «Слова» кахетинские правители вынуждены были уже принять ислам. В 80-х гг. XVII столетия ту же участь разделили имеретинские цари, однако их союз с Россией оказал определенное моральное воздействие на современников. Упоминание бывшим вселенским патриархом запорожских казаков подразумевало готовность Войска Запорожского присягнуть на верность Алексею Михайловичу, а также давнее стремление деятелей Восточной церкви всемерно содействовать политическому союзу между царем и казаками.