Расстановка - Константин Рольник

— Если оно всесильное и доброе — хитро улыбнулся Новиков — то почему вокруг творится столько зла? Мы же видим его повсюду! Одно из двух: либо со злом бог справиться не способен, значит он не всесилен. Либо он не желает покончить со злом, а значит — он не благ.

Воцарилось молчание. Существование зла как-то не вписывалось в версию о всемогущем и добром правителе Вселенной…

Чеpез полминуты Клигин, поняв что терпит провал, бросился в контратаку:

— И все же, молодой человек, вы не доказали правоту атеистов. Из ваших реплик следует одно — претензии церковников на истину имеют шаткие основания. Но это еще не значит, что у вас основа прочнее. Вы не доказали, что бога нет — и даже не брались это доказывать. Так что сойдемся на моей нынешней точке зрения: ни «да» ни «нет». — примирительно заметил Клигин. Однако в его умиротворенном тоне Новиков расслышал самоиронию. Студенту вдруг показалось, что Клигин лишь надел на себя маску, а сам на его стороне. Между тем, краевед продолжил: — Ведь нет никакой научной причины верить в атеизм …

«…Научная причина — в том, чтобы не выдумывать лишних гипотез. Ведь религия утверждает, что дважды два — не всегда четыре, а надо умножить результат еще на «божью волю»». Но главная причина быть атеистом — политическая! Ведь «божья воля» всегда совпадает с волей властей» — подумал Новиков, и оцепенел от ярости при одной мысли об угрозе духовного порабощения. Зрачки его расширились, лицо побелело, однако внешне он казался невозмутимым. — «Лучше умереть, чем позволить им решать, сколько будет дважды два! Потому что их поправки — всегда во вред народу, на пользу только грабителям и мучителям. Религия неразрывна со всем, что мы ненавидим и против чего мы боремся. Поэтому ни о какой терпимости к ней, ни о каком тепловатом агностицизме — речи быть не может! Воинствующий атеизм — вот что порвет духовные оковы, в которые нас хотят заковать!»

Размышляя так, Новиков сдержался и не произнес ни слова. Публика же, получив немалое удовльствие от диспута, громко аплодировала обоим участникам. Студент очнулся от минутного оцепенения, признательно кивнул залу и легким шагом сошел с трибуны.

Пока Новиков дискутировал с Клигиным, музыкант Зернов успел пошептаться с очень многими из присутствующих. Он снисходительно приветствовал даже прыщавого Тумачева — студента с репутацией доносчика, а его соседу шепотом рассказал о выходе своего нового диска. Перебрался в другой ряд, перекинулся парой фраз с Истоминой. Раздал контрамарки четырем поклонницам…

Уделяя равное время каждому из членов клуба «Социум», Зернов создавал впечатление, что одинаково дружен со всеми. Так, «пряча лист в лесу», он скрывал своих кандидатов средь толпы случайных знакомых. Согласившись помогать подполью, все они становились осторожны и сдержаны. Художник Юрлов знал Юлию Истомину и по клубу «Социум», и по салону «Кентавр», не подозревая о ее согласии работать на подполье. Ему и в голову бы не пришло заговорить с ней о политике, выдать себя. По тем же причинам, не желая раскрыться, избегала таких разговоров и сама Истомина. Она знала Юрлова лишь как художника, но не как революционера. Прийти на явку им тоже предстояло поодиночке, в разное время.

Подсев к художнику, Зернов прошептал:

— Ну, все по плану. Добро. Завтра в десять утра пойдешь к реке… У заброшенного мола сидит старик в соломенной шляпе, ловит рыбу. Ты ему скажешь: «Что, отец, много ли окуньков поймал?», он тебе — «Да разве это клев. На три окунька семь лягушек». После этого он тебе даст адрес, и пойдешь туда на собеседование…

— А ты разве адреса не знаешь? — меланхолично шепнул Юрлов — А что за старик?

— Ни адреса, ни старика не знаю — искренне ответил Зернов. Действительно, музыкант не знал адреса квартиры Чершевского. Не знал он и фамилии старика-рыболова, отправленного на берег Арсением Рытиком.

«Что ж» — подумал музыкант — «Истомина и Юрлов предупреждены. Первую я отправил на берег к двенадцати, второй придет туда на два часа раньше. Встреча со стариком займет пару минут, после чего каждый из них немедленно уйдет оттуда. Так что столкнуться друг с другом им не придется… Чудесно. Теперь на очереди Новиков. Ему я назначу на 14–00. Кажется, он уже закончил доклад… ».

Аплодисменты публики смолкли, Новиков спустился с трибуны в зал. Однако Зернов не пытался подойти к нему. Лишь после прений, когда собравшиеся стали расходиться, Зернов и Новиков несколько замешкались. Они встретились в пустом коридоре первого этажа. Новиков, как и все кандидаты на роль подпольщиков, стал сдержан и осторожен в контактах. Он затаился, прекратил с приятелями разговоры по душам, и ждал сигнала к действию. Однако избиение на митинге его соседа, студента Батурониса, не оставило Новикова равнодушным — он горел желанием рассказать об этом Зернову, чтобы тот попытался установить с избитым парнем контакт, привлечь к революционной работе. Сам же Артур не имел права посвящать в тайну подполья своих знакомых.

— Привет, Артур — негромко сказал Зернов — Хороший доклад. Ты замечательно подготовился.

— Спасибо, Артем — столь же тихо ответил Новиков.

Они перешли в темную нишу, где стояла кадка с пальмой. Тут Зернов поощрительно улыбнулся студенту и произнес:

— Мне кажется, доклад звучал весьма радикально. Не рискованно ли это?

— Ну, не могу же я из всем известного атеиста в одночасье стать верующим — улыбнулся в ответ Новиков — Такой перелом никого бы не убедил, и привлек бы внимание РСБ к моей персоне. До знакомства с вами я частенько говорил ребятам о своих атеистических взглядах. Пока все вписывается в привычный имидж.

— Верно, резких переломов в поведении не надо. Оставайся самим собой, раскрывайся с привычной им стороны. Здесь ты прав. Оплошность я вижу в другом — Зернов прикусил губу — Ты сказал одну фразу… «те, кто использует религиозный миф для политического господства — жулики и негодяи», так кажется? Эта фраза могла бы насторожить стукачей, будь они внимательнее и чуть умнее.

— Ну, мы ведь их вычислили. Мы с вами их обсуждали… Это двоечники, дубы. Ничего не читают, политически безграмотны.

— Так-то оно так… Все же не стоит недооценивать противника. В следующий раз на философских дискуссиях — ни слова о политике. Категорически. И еще совет: не стоит спорить так эмоционально…. На полтона ниже. Впрочем, совет пропадет зря. Уж такой у тебя характер. Горячий, ничего не попишешь.

— Сам не рад — улыбнулся Новиков — А насчет политических реплик в докладах… Тут вы правы. Буду избегать их. Конечно, от этого пострадает моя аргументация…

— Но зато выиграет наша безопасность! — негромко рассмеялся Зернов.

— Артем, я хотел вам рассказать… Это важно… Про одного парня с нашего двора.

— Что за парень?

— Студент юридического. Зовут его Янек Батуронис. Он отправился на недавний митинг, и там его избили полицаи. Об этом он в подробностях рассказывал, сидя во дворе и охая от боли. У парня были иллюзии… Но, похоже, это избиение пошатнуло его пацифизм. Неплохо бы проверить, что он собой представляет. Может быть, вам стоит привлечь его?

— А ты его не пытался агитировать?

— О, нет… Ну, посочувствовал. Обратил его внимание на исторические параллели… Но о подполье, конечно, ни слова.

— Будь осторожен. Кто еще слушал его рассказ?

— Дворовая компания. Хулиган Ловкачин, еще группа пацанов… Они потом разошлись, и не слышали как я говорил с пострадавшим.

— Хм… Янек Батуронис, студент юридического… С вашего двора, значит? Ну, запомню… Сейчас за ним могут следить, а после задержания у него начнутся неприятности. Это уж как пить дать. Выдержит ли он такое давление? В любом случае, надо повременить. Сейчас РСБ за ним наблюдает плотно. Я подумаю. Ты, главное, молчи. Его привлечение — это теперь моя забота. Может ничего и не выйдет.

— А если выйдет, мне об этом знать ни к чему, да? — на лице студента отразилось понимание.

— Молодец, Артур. — Зернов ободряюще кивнул — Ты понял саму суть конспирации. Каждый знает лишь свой участок и говорит лишь о том, что нужно для дела… Ну, а теперь о главном. Завтра, в два часа дня…

Указав Новикову явку на берегу реки и назвав ему пароль, Зернов попрощался с Артуром. В темный и пустой вестибюль он спустился уже после того, как студент покинул здание университета. Музыкант вышел на вечерние улицы и зашагал к остановке. «Надо вернуться домой вовремя, лечь пораньше.» — подумал он — «Завтра ведь придется колесить по городу. С утра до вечера, из конца в конец».

В этот вечер подполковник Доброумов, как всегда, задержался на работе — в закрытом НИИ компьютерных исследований. Он чувствовал раздражение, мешавшее сосредоточиться. В таких случаях Никита старался понять причины досады. Предстояло вытащить их из подсознания, чтобы устранить. Вроде бы день прошел удачно — кибернетики-монтажники в белых пылезащитных скафандрах корпели над микросхемами, а перед обедом даже ознакомили Никиту с очередной своей удачей. Правда, их успех относился не к проекту «Нанотех-Анпасс», а был куда прозаичнее: завершена работа над новой миниатюрной системой подслушки. Вообще-то, тема подслушивающих устройств была разработана досконально. Казалось, что изобрести здесь нечто новое уже невозможно. РСБ располагала приборами, способными подслушать разговор в помещении, используя как мембрану его оконное стекло — для этого было достаточно направить на стекло маломощный лазерный луч. Также можно было принимать сигналы от «жучка», вмонтированного в окно, встроенного в телефонную сеть или выключатель освещения. Существовали системы считывания данных с экранов работающих компьютеров, использовались микрофоны узконаправленного действия, и так далее, в тысячах вариаций. Особенность нового «жучка» была в лишь том, что все его детали состояли из токопроводящей керамики. Поэтому данный «жучок» не определялся металлодетектором. Это усложняло его поиск и обнаружение контрразведкой противника. Способ передачи подслушанной информации тоже был таким, что обнаружить ее источник было крайне сложно. Это достигалось накоплением информации в подслушке, с последующим ее шифрованием и моментальной выдачей в эфир.