По прозвищю "Царь" - Мостовой Александр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Раз такой умный, занимайся один, так, как хочешь.
— Ладно, спасибо, тогда я пойду, — отвечал я. И уходил.
Злило меня и то что тренер иногда ставил меня на тренировках не на моем любимом месте, где я мог принести команде максимум пользы, а на краю полузащиты.
— Зачем такие эксперименты? — удивлялся я. На что следовал ответ:
— Я тренер, я и решаю.
Ладно — подчинялся. На тренировках стоял себе на бровке, причем мяча почти не получал. У ребят игра шла по принципу: вперед-назад. С видением поля и тактическим мышлением у многих были проблемы. Тогда я разворачивался и уходил: «Парни, если не собираетесь отдавать мне передачи, я лучше в раздевалку пойду». Мое недоумение копилось с каждой неделей. В итоге все вылилось в грандиозный конфликт, который случился в Хихоне, где мы встречались с местным «Спортингом». О нем расскажу чуть ниже.
До этого мы проиграли несколько матчей подряд. Самое удивительное, эти встречи развивались по похожему сценарию. В первом тайме мы открывали счет, а затем соперник забивал нам два-три мяча и побеждал. Голы же, как правило, пропускали из-за элементарных, детских ошибок в обороне. Сзади стояли пять «столбов»-защитников, кто-то на ровном месте терял мяч, и после этого парочка нападающих соперника моментально подхватывала его, обыгрывалась и забивала гол. А ответить уже не получалось. Я бесился:
— Вы что, специально все это делаете? Почему нельзя заранее просчитать варианты? А как вы играете в атаке? Почему нельзя отдать элементарный пас партнеру, который находится в десяти метрах от тебя, и побежать открываться в свободную зону? Почему в раздевалке вы все рвете глотки, а выходите на поле — и никто никому не подсказывает?
Понятно, многим мои претензии не нравились. Далеко не ветеран по футбольным меркам, да еще и новичок — и «учит их жизни». Некоторые начали закулисную возню в отношении меня. Мол, зачем нам этот баламут?
Но я не боялся. Знал, что на поле я выполнял свою работу так, как никто другой. Я и на тренировках выкладывался до последнего, хотя многое мне не нравилось, и в игре мог показать пример партнерам. А другим было все равно.
Я начал открыто высказываться на эту тему в прессе. Прямо говорил обо всем — и о команде, и об условиях для занятий. Как можно было молчать, когда мы выходили на тренировочное поле и я видел там «лепешки» от коров или каких-то других «крупнорогатых» животных? Когда я приходил в раздевалку и там не было горячей воды?
— Как же так? — вспыхивал я. А местные в ответ возмущались:
— Что он выступает? Кто он такой?
Мол, пришел в наш огород и что-то тут пытается переделать. Я отвечал:
— Ребята, я не выступаю — я говорю о том, что в профессиональной команде все должно быть по-другому. Мы где живем-то вообще? Какой век на дворе? Не каменный же? Вы все кричите, что в России медведи по улицам ходят. А у нас в «Спартаке» тренировочная база еще тридцать лет назад была построена — и она в сравнение не идет с вашим бараком.
А ребята и на самом деле ничего не знали. Они не ездили за пределы Испании, да и в самой стране их никто не уважал. Метались себе между первым и вторым дивизионами — и были никому нужны.
Журналисты после моих выступлений разделились на два лагеря. Одни поддерживали меня, другие, напротив, критиковали. То же самое касалось и болельщиков. Да, они видели, что я неплохой футболист. Но результата у команды не было. А тут еще я со своими выступлениями в печати. Остальные-то прятались. А я становился виноватым.
…В Хихоне мы тоже забили первыми. Я обыграл пару человек, отдал пас, и какой-то чудак с ленточки вколотил мяч в ворота. «Ладно, — думаю, — 1:1 сыграем, и то хорошо». Я всегда держал в уме, что уж один-то гол мы в любом случае пропустим. Однако к перерыву счет остался прежним. Игра у «Спортинга» совершенно не клеилась. И тут во втором тайме у них выходит на замену совсем молодой пацан, метр с кепкой, по моим ощущениям, лет шестнадцати. «Наверное, с трибуны какого-то ребенка спустили, чтобы против «Сельты» поиграл», — усмехаюсь про себя.
Проходит некоторое время — и мне уже не до улыбок. Следует длинный заброс мяч в нашу штрафную, и два защитника «Сельты» (один ростом метр девяносто, другой — метр девяносто три) не могут разобраться в элементарной ситуации. Мяч подхватывает этот самый малыш, выходит один на один с вратарем и сравнивает счет. Я стою в центре поля, чешу в затылке: «Может, «сдают»? Как так можно ошибаться?»
Ладно — игра продолжается. Проходит пять минут — ситуация повторяется один в один. Мяч выбивается в сторону наших ворот. Два наших чудо-защитника сталкиваются лбами и падают Маленький смотрит: о, мяч! Берет и с трех метров расстреливает нашего вратаря — 2:1 в пользу «Спортинга».
И тут я уже не выдержал и психанул.
— Что вы творите? — закричал. — Как можно так играть? Что это вообще такое?
У меня началась истерика. И не в силах больше сдерживать себя, ору:
— Идите вы все вместе куда подальше! И ухожу с поля.
После этого начинается самое интересное. Оказывается, «Сельта» к тому времени уже использовала лимит замен, а я в пылу борьбы внимания на это не обратил. Думал, что тренеры все поймут и заменят меня.
Уходя, кричу им:
— Меняйте меня к чертям собачьим! Я больше играть не буду. Мне такая ерунда на поле не нужна!
Кричу, что самое интересное, по-русски. Дохожу до скамейки — выталкивают обратно:
— Иди играй, ты что?
Все вокруг бегают, суетятся, руками машут. Я в бешенстве:
— Идите сами на поле, показывайте там свои «понты»! А я не пойду! Что привязались? Сказал: меняйте!
На меня нацелены все камеры, повисает пауза. И только через некоторое время соображаю, что замены у «Сельты» закончились. Понимаю абсурдность ситуации. Перестаю сопротивляться, и меня наконец-то возвращают на поле.
Тем не менее до конца матча я демонстративно валял дурака. Играл, как они. Не бегал, а стоял себе на одном месте — «курил бамбук». Давали мяч — возвращал его обратно. Так со счетом 1:2 и закончили.
В раздевалке после матча, разумеется, царил кавардак. Все прыгали, что-то кричали в мой адрес. Но я сразу послал их всех далеко и надолго:
— Отстаньте от меня и делайте что хотите! Играйте и дальше в свой бестолковый футбол.
Собрал вещи и ушел.
После скандала в Хихоне многие в команде на меня ополчились. В клубе выписали штраф и отстранили на десять дней от тренировок. Но мне было все равно. Тем более я знал, что прав. Да и самому оставаться в «Сельте» уже не хотелось. Начал звонить знакомым агентам:
— Ищите мне другую команду! В этом свинарнике я больше играть не хочу! Когда люди так непрофессионально относятся к своей работе, мне с ними в одной команде делать нечего. С такой игрой второй дивизион ждет их с распростертыми объятьями.
Но постепенно все стало утихать. Я снова вернулся в команду. Хотя болельщики долго не могли простить моего демарша. Кое-кто даже решил отомстить. Парни приехали к моему дому и облили белые ворота черной краской. А рядом написали на заборе: «Заткнись и играй в футбол!»
Уже потом, через какое-то время, у многих в «Сельте» все-таки стали закрадываться сомнения: а может, действительно, Мостовой прав? Что мы постоянно под всех «ложимся»? Со временем и ребята начали относиться ко мне немного по-другому. Они же видели, как я переживаю за команду и выкладываюсь на тренировках. И постепенно вставали на мою сторону. Если сначала коллектив в отношении меня разделился примерно половина на половину, то в скором временем меня поддерживало уже процентов восемьдесят в команде. Ребята так же стали отдаваться работе, как и я. И я почувствовал: мы вполне можем поменять существующее положение.
С этого момента дела в «Сельте» пошли в гору. Мы стали одерживать победы не только дома, но и на выезде. А те болельщики, которые облили мои ворота краской, пришли на один из матчей с плакатом, в которой просили извинения за свой поступок. «Алекс, ты был прав» — к этому сводилась суть написанного. Но я-то и сам знал, что не виноват. Поэтому, с одной стороны, мне было все равно, но с другой — чуточку приятно из-за того, что люди наконец поняли, что к чему.