Если завтра в поход… - Владимир Невежин

Порой в высказываниях военнослужащих, отмеченных сотрудниками особых отделов НКВД, звучало осуждение внешней политики сталинского руководства, которая прямо характеризовалась как захватническая. Военнослужащий одной из воинских частей Ленинградского военного округа Макаров был уверен, что СССР «стал фактически помогать Гитлеру в захвате Польши». Утверждения советской пропаганды о миролюбии вызывали у него только протест: «Пишут о мире, а на самом деле стали агрессорами». Что касается населения Западной Украины и Западной Белоруссии, то, как считал Макаров, оно вовсе не нуждалось ни в какой помощи. Свой вывод он формулировал следующим образом: эти территории «мы (т.е. Красная Армия. – В.Н.)… захватываем и только формально сообщаем, что не воюем, а становимся на их защиту».

В таком же контексте прозвучало высказывание красноармейца одной из воинских частей Харьковского военного округа Корасыка. Он утверждал, что подобно немцам, которые вступили в Польшу как захватчики, по отношению к этой стране сходную роль играла и Красная Армия, помимо прочего, способствуя своими действиями новому кровопролитию. Красноармеец Поздняков, служивший во 2-й Краснознаменной армии, заявлял:

СССР вступил на территорию Польши, уже разбитой немцами. Получается, рассуждал он, «что мы тоже загребаем жар чужими руками». Наконец, по мнению военнослужащего Ленинградского военного округа Иофчика, СССР почувствовал слабость польской армии, «и давай заниматься захватнической политикой». Как своеобразный итог его размышлений вывод, часто встречавшийся в высказываниях военнослужащих, – хотя устно и письменно советская пропаганда выступала с осуждением агрессии, СССР «по существу дела» сам стал агрессором.[379]

Гораздо дальше, чем красноармейцы, имевшие, как правило, низкий образовательный уровень и ограниченный кругозор, шли в своих оценках событий второй половины сентября 1939 г. представители командного состава РККА. Так, слушатель 3-го курса академии Химической защиты Адамишин оценивал действия Красной Армии в Польше как проявление «красного империализма». По его наблюдениям, лозунг «чужой земли мы не хотим», который был одним из наиболее распространенных в пропаганде, оказался забытым, как только в Москве «увидели, что можно кусочек захватить». Адамишин проводил аналогию между событиями 1938 г., когда немцы обосновывали захват Судетской области необходимостью защиты проживавших на этой территории соотечественников, и походом Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию под флагом «освобождения единокровных братьев». И если ранее СССР осуждал германских агрессоров, то теперь сам совершил агрессию. «Хорошо чужими руками жар загребать. Немцы разбили Польшу, а мы на готовое идем», – заключал Адамишин.

Когда Красная Армия вступила на территорию Польского государства, некоторые политработники (в основном низового звена) оказались в полной растерянности и не знали, как им интерпретировать происходившие события. Политрук 4-й танковой бригады Украинского фронта Потелешко, один из участников «освободительного похода» в Польшу 1939 г., высказывал свое недоумение по поводу указаний «вышестоящих лиц». Командир и комиссар батальона, в котором он служил, объявили личному составу: «мы будем воевать». Однако, подчеркивал Потелешко, не сказали, кто именно является противником.

Кроме того, рассуждал политрук, Советскому Союзу никто войны не объявлял, его руководство проводит политику мира, стремится не быть втянутым в нее, и вдруг – начали поход и фактически втянулись в боевые действия. Потелешко высказал убеждение: подобная политика явно противоречила «учению партии Ленина-Сталина». Ведь «Ленин учил, что революцию на штыках не принесешь, как в Польшу, так и в другую страну». Для него было совершенно ясно: здесь налицо «вредительство». «К этому кто-то приложил руку, чтобы изменить нашу политику», – убеждал Потелешко.

В то же время органы НКВД отметили в высказываниях военнослужащих Красной Армии проявления тенденции к прямой апологии «красного империализма». Характерно в этом смысле мнение сотрудника Генерального штаба РККА майора Швецова. Он считал, что советское правительство должно добиться от Германии согласия на восстановление СССР на западе «границ старой царской России». Ведь все равно придется воевать против немцев, а поэтому, считал он, следует потребовать от Берлина передачи Советскому Союзу всей польской территории. Взамен же отдать Германии Данциг и районы Польши, населенные немцами.[380]

Обозначившееся уже в сентябре 1939 г. некоторое непонимание «освободительных» лозунгов, под которыми Красная Армия вступила на территорию Польши, самой политической подоплеки развернувшейся политико-идеологической кампании не привело, однако, к изменению содержательной стороны пропаганды. По мнению С.Г. Осьмачко, это объяснялось быстротечностью боевых действий, неповоротливостью системы воспитательной работы в войсках, отсутствием корректирующих указаний «сверху». Хотя, как отмечает историк, во многих политдонесениях констатировалось критическое отношение к содержанию «лозунговой политики».[381]

После начала «освободительного похода» Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию антипольская политико-идеологическая кампания советской пропаганды достигла своей кульминации. Не случайно поэтому, что тема поражения и бегства польской армии теперь уже под ударами с Востока отражена в ряде карикатур, опубликованных в журнале «Крокодил». 5 октября 1939 г. был подписан в печать 27-й, специальный номер журнала под общим многозначительным заголовком: «Крокодил» переходит границу». На обложке Ю.Л. Ганф поместил крокодила: пресмыкающееся спокойно шагало по широкой дороге. Позади – сбитый (очевидно, советскими танками) пограничный столб с национальным символом Польши – белым орлом. Впереди – стремительно разбегающиеся в разные стороны: польский генерал, «буржуй» и священник (ксендз). Генерал изображен в мундире, но почему-то без конфедератки, которая валяется неподалеку на земле, и босиком. Скорее всего, Ю.Л. Ганф хотел лишний раз подчеркнуть стремительность бегства польских частей, противостоявших Красной Армии, с поля боя. Чтобы лишний раз возбудить неприятие к служителям культа,  художник изобразил ксендза в непристойном виде: тот по-женски подобрал полы своей сутаны, оголив икры ног.[382]

Просто и лаконично отражена тема панического бегства с поля боя на рисунке В.Н. Горяева «График в движении»: польский офицер в военной форме, с саквояжем стремительно бежит по железнодорожным путям. Используя гиперболизированный образ, художник своим рисунком пытался показать, что скорость движения явно не симпатичного ему персонажа превышает… скорость движения поезда. Уже в который раз в этой карикатуре проводилась тема стремительного отступления Войска Польского под натиском Красной Армии.[383]

Свою лепту в освещение этой же темы внес и Ю.Л. Ганф. В упомянутом специальном номере «Крокодила» был опубликован его рисунок, на котором на заднем плане изображены польские беженцы. На переднем плане – генерал в конфедератке, с орденами на груди и прилично одетый господин. Генерал, обращаясь к своему собеседнику, говорит: «Я сохранил свой мундир незапятнанным».  На что гражданский отвечает: «Еще бы, вы же первым бежали».[384]

Вместе с рисунком Ганфа была помещена карикатура Д. Дубинского, сюжетной основой которой стало стихотворение А.Н. Некрасова «Мужичок с ноготок».[385] Стоящий на посту красноармеец разговаривает с подростком, который ведет двух связанных пленных польских офицеров. На вопрос часового «Откуда, парнишка?» (т.е., откуда, мол, взялись поляки?), следует ответ подростка: «Из лесу, вестимо. Отец, вишь, их (поляков. – В.Н.) ловит, а я отвожу!».

В ряде карикатур, помещенных в журнале «Крокодил» осенью 1939 г. и в 1940 г., подчеркивалась значимость даты начала «освободительного похода» – 17 сентября 1939 г. В одном случае на первый план выдвигалась идея о том, что эта дата знаменует конец помещичьего гнета «польских панов» над крестьянами – белорусами и украинцами. Эта тема раскрывалась, например, в рисунках Н. Радлова под общим заглавием «Как владетельный магнат мерил свою землю». На первом рисунке, который снабжен пояснительной надписью «до 17 сентября 1939 года», изображен польский помещик, с нескрываемым удовольствием наблюдающий за тем, как геодезист с помощью теодолита производит обмер его земельных владений. Введение образа землемера, очевидно, должно было лишний раз подчеркнуть материальную состоятельность «владетельного магната». В то же время художник, изображая на дальнем плане ветхую крестьянскую лачугу и самого истощенного непосильным трудом крестьянина, пашущего ниву на захудалой лошаденке, проводил мысль о нищете и бедности трудящихся в «панской Польше».