Барский театр - Владимир Бабенко

Они неторопливо чаевничали в чистой и опрятной кухне (Морозова невольно вспоминала художественный беспорядок в доме Алексея). Витя со старухой говорили о деревенских новостях, а Морозова все думала, когда же они пойдут смотреть на звезды и о дивном выключателе, вмонтированном в диване.

Размышления Морозовой были прерваны скрежетом. Она вздрогнула и посмотрела на окно, по которому сверху с металлическим лязгом медленно сползало полотно жалюзи.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал астроном. — Луна взошла. — И, обернувшись к Морозовой, объяснил ей связь между показавшимся спутником Земли и скрежетом железа:

— Луна взошла, фотоэлемент сработал, и шторы автоматически закрылись. Вообще-то это приспособление от яркого солнца. Но тоже пока не откалибровано — и на лунный свет реагирует. Теперь можно и в обсерваторию пойти.

Они вышли во двор, пересекли пустынный огород и оказались у сарая, на котором возвышался металлический купол, — мятый, как старая консервная банка.

— На аэродроме алюминий дали. Со списанного самолета. Вот я обсерваторию и построил, — сказал астроном, отпирая замок.

Они по лестнице залезли внутрь купола. Астроном вручную раздвинул створки, и Морозова при лунном свете увидела, что посередине помещения на деревянном постаменте стоит настоящий большой телескоп.

— Сам собирал! — с гордостью сказал Витя. — Рефлектор. В 150 раз увеличивает. Ну, что сначала будем смотреть?

Морозова сначала хотела посмотреть на туманность Андромеды, но ее опередила старуха:

— Луну покажи!

Астроном легко (благодаря сложной системе противовесов) развернул телескоп и направил его к самому горизонту, где висела огромная желтоватая луна.

Этой ночью Морозова посмотрела всё — и кратеры Луны, и туманность Андромеды, и двойные звезды — одна была красноватой, другая — голубоватой, и шаровое скопление звезд, и еще одну туманность — в виде крыльев бабочки, и яркую Вегу, и спутники Юпитера. Астроном обещал, что к утру взойдет Венера. Но бабка, играющая роль дуэньи, заявила Вите, что честные женщины в такую пору уже должны спать в собственных постелях, и увела Морозову домой.

Когда они переходили через дорогу, луч света карманного фонарика выхватил из темноты огромного боксера. На вид собака была такой свирепой и страшной, что Морозова вздрогнула и прижалась к бабе Свете.

— Люся, Люся, — позвала животное ничуть не испугавшаяся старуха (хотя Морозова увидела, что это был кобель), и добавила, погладив ластившегося к ней пса: — Люся, хороший мальчик. Он и говорить может, — сказала старуха, обращаясь к Морозовой. — Не веришь?

— Ма-ма, — негромко, но очень четко произнес кобель Люся хриплым басом и исчез в темноте.

Утром Морозову разбудил не только голос бабки, приветствующей обитателей своего скотного двора, но и страшный грохот.

Морозова выглянула в окно и увидела, как по улице проехал астроном Витя на своем обгоревшем мотоцикле. Морозова удивилась не тому, что мотоцикл, как оказалось, на ходу, но тому, кого он вез. Сам астроном в железной военной зеленой каске и в очках, которые, наверное, надевали в полет первые авиаторы, сидел впереди. На втором сиденье уместились двое. За мотоциклиста держалась невысокая, плотная, средних лет женщина, а за ее спиной сидел тот самый говорящий кобель Люся. Боксер положил передние лапы на плечи пассажирки и судя по всему чувствовал себя вполне комфортно — видно было, что этот способ передвижения он освоил давно. Прежде чем мотоцикл скрылся из виду, Морозова успела рассмотреть, что Люся был не простым боксером, а тигровым.

— На работу соседку повез, — прокомментировала старуха этот выезд, оторвавшись от разговора с гусем и обернувшись к выглядывающей из окна Морозовой. — В заповедник. Екатерина там сторожем работает. Вместе с Люсей контору сторожит. Кобель к ней в прошлом году прибился. Сколько ему кличек она не напридумывала! А он только на «Люсю» и откликается. К тому же говорит. Правда всего одно слово, но говорит. Да ты и сама вчера слышала.

— И что, у нее тоже предки в барском театре работали, то есть служили? — спросила Морозова. — Наверное, дрессировщиками? Хотя нет, это ведь не цирк был, а театр.

— Работали, — ответила всезнающая бабка и, оставив свою живность, вернулась в дом и позвала Морозову завтракать.

После первой стопки терзаемая любопытством Морозова узнала о Екатерине всё.

Оказывается, прапрабабка Екатерины была арфисткой. Однако музыкальные способности Екатерине передались лишь частично.

Екатерина попыталась устроить свою судьбу в ближайшем городке (том самом, который чуть не стер с лица земли сбежавший от Алексея поезд). Там она пошла работать на рояльную фабрику (видимо, генетика все-таки взяла свое). Правда, на предприятии делали не настоящие рояли, а игрушечные.

Все ее фабричные подруги давно обзавелись этими музыкальными инструментами, умело вынося их через проходную. Они, естественно, не играли на них сами, а дарили своим детям, племянникам и внукам. Товарки уговаривали и Екатерину приватизировать рояль, только та никак не соглашалась, боясь, что ее на проходной поймают.

Но подруги не отставали и разработали целый сценарий по выносу музыкального инструмента. Екатерина погрузит рояль в сумку, подруги окружат ее, и все они шумной веселой гурьбой пройдут мимо вахтера.

Все шло по плану. Но у самой проходной шутки почему-то закончились, и к охраннику группа подошла в полной тишине. А честная Екатерина при этом жутко покраснела и так задрожала, что в ее сумке зазвенели струны рояля.

Вахтер посмотрел на пунцовую Екатерину, все понял и со словами «проходи, дура» выпустил похитительницу.

Но на фабрике Екатерина прославилась не этим, а как спортсменка. Лыжница, пловчиха и шахматистка. Хотя ни одним из этих видов спорта Екатерина никогда не занималась.

Ее головокружительная карьера началась с выигранного лыжного забега.

В то время любое госучреждение должно было не только выполнять план (как, в частности, Екатеринино — по игрушечным роялям), но и обязательно участвовать в общественной жизни, в том числе и в спортивной.

Поэтому всех принуждали выступать на соревнованиях. Однажды и Екатерину заставили бежать на лыжах. Ей выдали белый тканевый квадрат с тесемочками и красным номером — 44. Она надела его на себя и встала в очередь. Перед ней стояли мужчины и называли свои номера: 41-й, 42-й, 43-й и получали лыжи и ботинки. Подошла ее очередь, и она назвала свой номер: 44-й. Ответственный за инвентарь замешкался, с сомнением посмотрел на невысокую Екатерину, потом почему-то на ее ноги, и выдал ей длиннющие лыжи и ботинки. 44-го размера.