Плата за обман - Анна Владимирская

Теперь краски.

И сразу стаю трудно. Работа сопротивлялась. Гуашь не ложилась ровно, а текла, как хотела. Мамино лицо стало совсем непохожим.

Мира чуть не заплакала. Глубоко вздохнула, скомкала плотную бумагу, взяла другой лист, прикрепила кнопками к мольберту'.

Надо начинать все сначала. И перестать бояться красок.

Мама учила ее, маленькую, не бояться соседского Марсика. Это он с виду такой лохматый и сердитый. Он сам тебя боится, потому и рычит. А если ты не будешь его бояться, вы подружитесь.

Не бояться… Легко сказать — не бояться. Но мама брала дочку за руку, и страх мурашками переползал из Мириной руки в мамину. Мама большая, страх в ней заблудится, растворится.

Мира посмотрела на ладонь, к которой прикоснулась мама. Прислушалась к поселившейся в ней радости. И поняла, что больше не боится.

Она заново набросала контурный рисунок, смело зачерпнула кистью гуашь.

Когда не боишься, руки сами делают. И получается похоже.

И ведь действительно — похоже! Мама на портрете вышла совсем живая, такая, как в детстве. И в то же время вчерашняя: незнакомая и знакомая, радостная и грустная. Тень у виска. Прядь волос. Волосы особенно трудно рисовать, придется взять самую тонкую кисточку и запастись терпением.

Но главное — глаза. Такие, как у мамы были тогда, во дворе. Огромный темный зрачок. Вот здесь, внизу, у века — блик белилами. Это слезинка. Мире казалось, что слезинка точно была.

Девочка работала и не замечала времени. Очнулась, когда все уже ушли. За спиной стояла преподавательница.

— Молодец! — одобрительно кивнула она. — Хорошо. На выставку твою работу пошлем. Талантливая, шалопайка!

Любимых учеников пожилая Роза Исааковна ласково называла шалопаями.

— А кто это у тебя?

Мира обмакнула тонкую кисть в краску и вывела в нижнем правом углу неровную надпись: «Мама».

У Старостина денек тоже выдался хлопотный. Еще утром, когда они с Лученко выходили из особняка в Конче-Заспе, она сказала:

— Я… Я не полечу самолетом. Старостин удивился.

— У вас плохо с вестибулярным аппаратом? — участливо осведомился он. — Или, простите, фобия?

На самом деле он знал уже, что ее родители погибли в авиакатастрофе. Но не думал, что психотерапевт, который лечит людей, сам себя не может вылечить от страха. Она помолчала немного, как будто прислушиваясь.

— А у господина Ладыгина, значит, есть свой самолет, — сказала она. — Я как-то не подумала…

Старостин был в некоторой растерянности. Ну ясно, у Марата Ладыгина имеется свой личный самолет, кстати, и не один. Он на нем сюда в Киев прилетел, на нем же и отбывать собирался, когда его дочь вдруг пропала. И теперь на этом самолете ей, психотерапевту, предстояло лететь в Москву. Чтобы познакомиться с местом, где жила Мира Ладыгина, чтобы поскорее ее найти. Сама же просила? Все логично и правильно. Почему же она вдруг не хочет лететь? Или слишком закомплексована, чтоб летать наличном самолете олигарха? Бывший оперативник пытался анализировать поведение этой странной женщины. Если она дамочка с комплексами, то для дела это плохо. С другой стороны, люди без комплексов — так ли уж это хорошо?

— Плохо, когда у человека нет принципов, а когда есть некоторые комплексы — это неплохо. Иногда комплексы — продолжение совести, — звонко отчеканила Вера.

И расхохоталась, увидев растерянное лицо начальника ладыгинской охраны.

— Значит, вы и мысли тоже читать умеете? — скорбно спросил Старостин.

— Как же их не прочитать, если они у вас на лбу плакатными буквами написаны, — продолжала улыбаться Лученко.

Он криво усмехнулся.

— Успокойтесь, Сергей, я ни от чего не отказываюсь, — сказана Вера Алексеевна негромко, глядя Старостину прямо в глаза. — И резко менять принятые решения не имею привычки. Просто в Москву я поеду поездом. Ну, будем считать, что мне не повезло с вестибулярным аппаратом, и хватит об этом. — Она чуть поморщилась, потерла виски.

Тот пожат плечами. В конце концов, его дело маленькое. Но почему она на него так смотрит? Будто решает, сказать ему что-то или не сказать.

— Ладно, встречу вас завтра на вокзале. Билет вам купят, к поезду отвезут… Да! Одевайтесь потеплее. В столице нашей общей бывшей родины холодно.

— Спасибо, — улыбнулась женщина.

— Вас подвезти?

— Я дождусь Дарью Николаевну, она меня до Киева подбросит.

Старостин распорядился насчет Лученко, потом созвонился с командой самолета, назначить вылет. Можно лететь вечером, не торопиться. Чтобы не тратить время на ожидание докторши в Москве.

После этого был трудный разговор с шефом… Оказывается, в чемоданчике лежал не миллион долларов, а бумага. Это его дочь, конечно, и ему видней, платить или нет! Но ребят он конкретно подставил. И пусть это остается на его совести. Лишь бы все хорошо закончилось, лишь бы девчонку вытащить.

А потом еще и отрезанный мизинец… У Старостина нервы крепкие, но и его проняло. Шеф сорвался, схватил эту коробку с отрезанным мизинцем и рванул в город. Орал, что хочет побыть один, и не смейте за ним ехать… Ну, он хоть и шеф, а мы свою работу знаем. Проследили его на всякий случай. И хорошо, что Старостин послал за Маратом своего сотрудника. Он ведь что учудил? На выезде на Столичное шоссе из Кончи-Заспы за ладыгинским «СААБом» двинулся микроавтобус с надписью «2 канал» на борту. Даже не маскировались журналюги. Тогда Марат остановился и вышел. К нему тут же подскочили парень с видеокамерой и девчонка с микрофоном. Марат вырвал у парня камеру и со всего размаху — об асфальт. Девчонка подняла визг, оператор набросился было на бизнесмена, но куда там — тот ведь спортсмен. Крепкий, как камень. Положил беднягу на тротуар, мордой в осколки камеры, запрыгнул в свой автомобиль и умчался. А оперативник, который все это видел, позвонил ему, Старостину и получил команду уладить с пострадавшими конфликт. То есть предложить компенсацию и все такое. Хозяин вернется, поостынет и сам похвалит, что так поступили. Не хватало нам еще черного пиара тут, в Украине. Пусть уж эти журналисты лучше заткнутся…

А Ладыгин к Лученко в клинику ездил, как после выяснилось. Вернулся успокоенный. Что она ему там сказала — не докладывал, на то он и хозяин.

Но приключения на этом еще не закончились. Часов в шесть вечера позвонила Вера Лученко.

— Сергей, — торопливо проговорила она в трубку, — нужна ваша помощь!

— Что-то случилось? — спросил он.

— Я в редакции журнала «Эгоист», может, знаете? Здесь Миру фотографировали и делали с ней интервью…

— Знаю.

— Приезжайте сюда. Здесь нашли мертвую женщину…

Старостин напрягся.

— Мира?!

— Господь с вами! Другая. Об этом после. А то скоро здесь появятся ваши бывшие коллеги, и меня вместе со всеми надолго задержат. Мне же никак нельзя тут застревать, вы помните, что у меня билет на московский поезд? Короче говоря, вызволяйте.

— Хорошо, — сказал Старостин, задумавшись о том, что это будет не так уж просто. — Еду.

Пришлось ему дол го объясняться со старшим оперативной бригады и следователем, уверять и намекать, и наконец Лученко отпустили.

— Спасибо, — сказала она.

— Вы что-то узнали?

— Кое-что. Пожалуйста, подбросьте меня домой, по пути расскажу.

Но докторша ничего ему не рассказала, а наоборот, нагрузила. Попросила как можно скорее выяснить, имел ли когда-нибудь Марат Ладыгин любое, хоть косвенное отношение к журналу «Эгоист». И если да, с кем именно из журнала он пересекался. А на все расспросы — зачем, почему, что за убийство произошло в редакции, — отвечала: «Потом». Она говорила так уверенно и озабоченно, что Старостин поддался этой уверенности и позвонил, дал своим подчиненным задание провести информационный поиск по определенным параметрам.

— Вера Алексеевиа, — сказал он после. — Вам не кажется все это неправильным? Я ведь на Марата Ладыгина работаю и зарплату у него получаю. А по вашей просьбе собираю на него информацию…

— Вовсе не на него, — ответила Лученко, — а в связи с ним. С его прошлым.

— Возможно, возможно… И все же, если что, меня и уволить могут. — Мужчина немного хитрил.

— Не говорите глупостей, — заявила докторша. — Такой специалист, как вы, никогда без работы не останется. А если что, я за вас словечко замолвлю.

Старостин хмыкнул, потер свой шрам. Не поймешь, то ли серьезно она говорит, толп подначивает…

— Скажите хоть, о чем вы с Маратом Артуровичем общались, он же к вам в клинику заезжал.

— От вас ничего не утаишь! — лукаво улыбнулась Вера. — И правильно… Хорошо, скажу: я его успокоила насчет отрезанного пальца. Во-первых, палец отрезан уже у мертвого человека. Во-вторых, если говорить коротко — Мира жива, я это чувствую. Но самое главное — я запомнила руки девочки. Мизинец, который прислали, не принадлежит ей, у нее совсем другого рисунка палец.