Музей шпионажа: фактоид - Сергей Юрьенен

Не знаю, что думала аудитория, слушая мой рассказ, но я почувствовал себя особенно гадко, когда кто-то из зала бросил реплику: «А глаз одному человеку все же повредили. До сих пор лечится». И все же я закончил свое выступление под аплодисменты.

Долго пришлось потом размышлять: отчего такое всепрощен-чество, почему не улюлюкали, не свистели? Примерно так же меня встречали в США, где я побывал осенью 1990 года, впервые после двадцатилетнего перерыва. Только ли интеллигентность сдерживала их, некий кодекс вежливости по отношению к гостю? Мне кажется, их снисходительность и даже радушие коренились в природной расположенности людей к тем, кто способен признать свои заблуждения и ошибки, покаяться без самобичевания, но с достоинством, не ожидая при этом ни слов прощения, ни тем более похвал.

У сотрудников «Свободы» были, по-видимому, еще и свои причины: они знали не понаслышке, что такое коммунистическая власть, многие из них, наверное, тоже когда-то верили в царство равенства и свободы, обещанное вождями мирового пролетариата, познали и горечь разочарования, и жестокость преследований, и унижение. «Познай, где свет, поймешь, где тьма», — говорил А. Блок. Они познали раньше меня и сделали свой выбор. Для них я был еще один запоздавший путник с далекой и близкой им земли…

Рассказами о шпионах сегодня никого не удивишь. Интервью журналистам охотно раздают бывшие резиденты и нелегалы. Ветераны внешней разведки, чьи подлинные имена раньше не знали даже их жены, теперь строчат мемуары и тусуются на презентациях. О времена! О нравы! И все же пусть не обманет вас эта кажущаяся открытость. Специфика тайного ремесла такова, что наверх всплывает только малая часть всего того, что сумели натворить рыцари плаща и кинжала.

Мы познакомим вас с судьбой одного из секретных агентов КГБ времен холодной войны. Московский парень Олег Туманов был призван служить на Балтийский флот. Осенью 1965-го, когда его эсминец в составе нашей эскадры бороздил Средиземное море, Олег тайно покинул корабль, вплавь добрался до Африки и… Ливийцы передали его англичанам, англичане американцам, американцы после проверки определили Туманова на радиостанцию «Свобода», которая тогда вещала на СССР из Мюнхена, финансировалась спецслужбами и ходила у Кремля в самых опасных врагах.

Туманов так понравился американцам, что они помогли беглому матросу сделать на идеологическом поприще головокружительную карьеру: за 20 лет он дорос до должности главного редактора всей русской службы. И почти все это время активно сотрудничал с Лубянкой. По сути дела, враждебным вещанием на нашу страну руководил советский агент. Вот как бывало.

Наш корреспондент познакомился с бывшим шпионом в начале 90-х, когда Олег оказался не у дел. Он жил в скромной квартире неподалеку от Цветного бульвара, всеми забытый и больной. Он пил водку стакан за стаканом, ничем не закусывая, и предавался воспоминаниям. Наш корреспондент прилежно записывал. В России эти воспоминания еще не публиковались.

Кажется, настал мой час. Теперь или никогда. В корабельной библиотеке я полистал энциклопедию: что там сказано про Ливию? Потом провел «разведку боем»: спросил у штурмана, когда пойдем в Александрию? (На самом деле меня интересовало, сколько времени простоим здесь.) Штурман простодушно раскрыл карты: «Никакой Александрии нам не видать. Послезавтра уходим отсюда».

Ага, значит, у меня есть две ночи. Решено: попытку сделаю прямо сегодня, в ночь с 14 на 15 ноября 1965 года.

Я порвал и незаметно выбросил за борт все письма и бумаги. Приготовил легкий спортивный костюм, тапочки, флягу с пресной водой и несколько иголок на случай, если в воде сведет ноги судорогой. Море вроде бы теплое, но мало ли что.

С вечера на прочном канате опустил за борт свою робу — так мы «нелегально» стирали одежду, а мне этот канат теперь пригодится, чтобы по нему бесшумно соскользнуть в воду. Не буду же я прямо с палубы нырять вниз головой.

Прозвучал сигнал отбоя. Вместе со всеми я улегся на свою жесткую койку в матросском кубрике и притворился спящим. Мне требовалось выждать до двух часов ночи — в это время на мостике, кроме двух вахтенных сигнальщиков, никого нет. Да и вахтенные, как я неоднократно убеждался, особой бдительности в эту пору не проявляют.

Три дня назад мне исполнился 21 год. Я был типичным московским парнем середины бо-х. Не лучше и не хуже других. Мне бы закончить службу, вернуться домой, найти работу по душе, жениться на любимой девушке… Но нет — судьба распорядилась по-другому. Вот сейчас, совсем скоро, мне придется порвать со своим прошлым, фактически предать его. Совершив побег с корабля, я убегу от всего, что 21 год было моей жизнью. На родине меня объявят подлым предателем, а суд военного трибунала приговорит к смертной казни. Всех моих родных и друзей потащат на допросы в КГБ, и у кого-то могут быть неприятности по работе или учебе «за связь с отщепенцем».

Не слишком ли велика плата за предстоящее приключение?

Пора! Все еще не в силах справиться с волнением, я тихо встал, надел легкий спортивный костюм, на ноги обул тапочки. Не забыл прихватить сигарету и спички: если кто-нибудь застукает меня сейчас на палубе, объясню, что вышел покурить. Это не запрещалось.

Когда я спускался к воде, то ногой задел «броняшку» — стальную заслонку одного из иллюминаторов. Она с грохотом упала где-то внутри корабля. Я замер. Но никто не проснулся, никто не поднял тревогу. Фортуна явно благоволила мне в ту ночь.

Оказавшись в воде, я нырнул и постарался под водой отплыть как можно дальше от корабля. Постепенно, по мере того как дистанции между мной и эсминцем увеличивалась, ко мне возвращалась уверенность. Пути назад не было. Я уже сделал свой выбор.

Стараясь экономить силы и не сбивать дыхание, я равномерно приближался к берегу. Наконец, ноги коснулись прибрежных камней. Выбравшись на сушу, чуть-чуть отдохнул, снял и отжал одежду, осмотрелся. Флягу с пресной водой во время плавания потерял. Ненужные теперь иголки выбросил. Часы оказались вполне исправны.

Надо было спасаться от предутреннего холода. Мокрая одежда прилипала к телу. Волнение прошло, но теперь у меня от холода зуб на зуб не попадал. Я сориентировался, где находится египетско-ливийская граница, и бодрым шагом двинулся в этом направлении, хорошо помня о том, что в Египте мне задерживаться опасно.

Местность была холмистой, без особых препятствий для ходьбы. Я остановился, только когда взошло солнце. Мне казалось, что позади уже осталось огромное расстояние, но какова же была моя досада, когда, обернувшись, увидал совсем рядом эсминец и крейсер. Однако границу я, кажется, пересек и оттого чувствовал себя в большей безопасности. Выбрал в ложбинке плоский, прогретый солнцем камень, улегся на него и уснул.