Выбирая жизнь (СИ) - Арина Предгорная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арви не сделал ничего.
Ни того, чего ей так сильно — им обоим! — хотелось, ни недозволенного, ни оскорбительного, и за это Виррис одновременно и благодарила его мысленно, и обижалась, находя ситуацию унизительной. Всё, на что решилась она сама — это тронуть подушечкой пальца маленькую тёмную родинку над его губой, от чего оборотень вздрогнул и кое-как отстранился.
— Вир-рис, тебе…вам нужно смыть с себя мой запах, — с трудом проговорил он ей там, среди аккуратных рядов книг. — Ортейры очень чувствительны к запахам, на тебе…на вас моего сейчас очень много, целое облако…
Бьорда нельзя считать полноценным оборотнем, но звериное обоняние он унаследовал в полной мере.
Арви опирался руками на край стола и старательно смотрел в пол возле подола её платья; Виррис точно так же прятала взгляд, в котором разочарования было больше, чем неловкого стыда. И ей бы развернуться и убежать, с грохотом скатываясь по ступеням лестницы, не думая о том, как это будет выглядеть в глазах слуг, но она стояла, обхватив себя за плечи, и откуда-то находила силы спрашивать. И голос почти слушался.
— Что такого ужасного было в той царапине?
Виконт заправил за ухо серебристо-белую прядь, сверкнул в мочке маленький бриллиант.
— Оборотни наносят такую метку специально, как знак принадлежности друг другу. Обычно она ставится при заключении союза, или сразу после. Реже — заранее, до…свадьбы. У родителей, например, такие метки есть.
— То есть… Нет, погодите, это просто царапина! Вы же не специально!
— Не специально, — эхом отозвался Арви, вытянув перед собой руки. — Сам не знаю, как они…
Смертоносные загнутые звериные когти бесшумно втянулись, обернувшись обычными человеческими ногтями. Ортейр метался и просился на волю, и било в затылок неуместное «моя», и ни в коем случае нельзя поднять взгляд к женскому лицу, к искрящимся карим глазам и приоткрытым губам. Второй раз он себя не удержит. И неизвестно, у какой черты остановится, и остановится ли.
Зря он принял приглашение Бьордхарда. Не к дяде ведь плыл, запирая под маской бесстрастности ликующую улыбку. И в тех словах Бьорда чуткий ортейров слух уловил незначительный оттенок сомнения: звать или не надо? Дядя относился к нему как к сыну, всегда радушно встречал, живо интересовался его жизнью, скучал вместо настоящего отца.
Не надо было соглашаться, ничего, перетерпел бы эту выматывающую потребность… как-нибудь.
В следующий раз… Следующий раз будет не скоро. По-хорошему, и уезжать надо раньше, хоть завтра, но не каждый день отплывают в Герриард корабли. Съехать отсюда, как твердит рассудок? Арви представил выражение лица Бьорда и качнул головой.
Виррис провела пальцами по шее: ничего, удивительно, но ничего. Ранка затянулась бесследно, даже в зеркало смотреть не требуется, понятно и так. А запах… дивную смесь перца и смородины, которую на себе она не ощущает нисколько, всё же придётся убрать, он снова прав, этот гораздо более, чем она, благоразумный юноша.
Бьорд, которого она сама так опрометчиво, так отчаянно обнадёжила, как бы он принял такие нелепые оправдания? А звук его имени, произносимый мысленно, казался совсем чужим. Кажется, вечером он просил у неё прогулку. Она не выдержит, слишком много для одного дня.
Но Арви, глядевший на узоры возле мысков её туфель, снова был прав: хотя бы на уважение её нечаянный муж имел полное право. Она крепко зажмурилась и проглотила слёзы.
— Спасибо за подарок, — проговорила Виррис, касаясь ладонью ключика с рубином.
Юноша протянул ей коробку с ценным изданием, и она ушла, не оглядываясь.
Роскошную книгу Вир поставила между другими корешками книг на полке в своей спальне. Ключик от… шкатулки, хотя просилось другое определение, совершенно недвусмысленное, отстегнула от цепочки и вставила в хитрый замочек. Одежду отдала горничной с указанием тщательно почистить, а сама спряталась в горячей воде и пене, тщетно надеясь согреться и успокоиться.
Ни капли запаха ей не осталось, ни перца, ни смородины, и вымытые волосы благоухали лепестками белых и розовых магнолий. Кожа между плечом и шеей действительно не сохранила на себе даже крохотного укола. Ортейры оставляют такие метки на своих парах… Вздохнула, снова погружая то пылающее, то немеющее от стыда и злости лицо в воду. Хватит об этом!
С мужем придётся ехать: врать о неважном самочувствии не хочется, лжи и так стало слишком много в её жизни, но к ужину Виррис не вышла. Бьорд нашёл её в мастерской, сосредоточенно нашивающую ленту скромных кружев на оборку будущего платья офицерской вдовы.
— Я поела недавно, не дождалась вас, — улыбнулась ему девушка, молясь про себя, чтобы хотя бы сейчас Бьорд не начал тянуть руки, демонстрировать ненужную нежность.
Он и не стал, только уточнил, распорядилась ли Вир насчёт лошадей. И довольно кивнул, услышав утвердительный ответ.
Арви весь вечер не попадался ей на глаза, и это было правильно, но внутри ныло и кричало о потребности увидеть ещё раз. Пальцы всё ещё помнили мягкий густой мех, серебристо-белый, покрытый россыпью тёмных пятнышек.
Прогулка далась непросто. Выручал вечерний ветерок, приносящий свежесть и отголоски знойных летних ароматов, тонкой вуалью касающийся лба и щёк. Помогала прекрасная грациозная кобыла, мерно цокающая по мостовой, и рассказы мужа, на которые она неожиданно отвлеклась, слушая не рассеянным фоном, а разбирая каждое слово. Зоратт даже о школьных своих делах, когда хотел, умел рассказывать увлекательно и с юмором, и сейчас это оказалось весьма кстати.
А ещё упомянул о разговоре с сестрой: в отличие от хранящей молчание Вир, Бьорд справлялся о делах Элге регулярно. Девушка про себя вздохнула: уже не так сильны обида и горечь, уже стучит по вискам осознание, что у них с Эль нет никого роднее друг друга, что все эти обиды такие мелкие, неправильные. Он тоже прав в своём, этот взрослый, половину жизни воспитывающий и опекающий молодёжь человек, напомнивший ей мягко, как важна семья, как дороги минуты общения. И Виррис почти готова услышать голос сестры
