Эхо войны - Дем Михайлов

— Хреново!

— Точнее формулируй — рыкнул Борис, протягивая мне руку.

— Это Хурма — вздохнул я, проигнорировав руку чужака и поднявшись собственными силами.

— Да хоть лимон! Или абрикос! Точнее выражай мысль, Битум. Иначе я поступлю с тобой как товарищ Сухов с басмачами.

— Не знаю таких — пожал я плечами — Объясню, не торопите.

— Че там, Битум-джон? — завопил с другой стороны трассы Косой Ильяс, бликуя на солнце очками.

— Остатки Хурмы — крикнул я в ответ и, поняв, что второй проводник не сообразил, добавил — Хурма Андрея! Мы же видели, как он ее красил!

— Вай-вай! — Ильяс аж присел, схватился за голову — А сам он?

— Тут только кусок железа — пожал я плечами и мягко сдвинулся в сторону, избегая хватки не выдержавшего Бориса. Хватки его ручищи избежал, но меня сцапали за плечо сзади и мягко промурлыкали:

— Битум, нам тоже расскажи, ладно? А то ножиком ткну.

— Расскажу. В этом тайны нет. Но рассказывать особо нечего.

Мы прошли двадцать шагов по гребню рядом с дорогой, следуя за медленно ползущими машинами. На двадцать первом шагу я завершил простой рассказ.

Был у нас Андрей Хурматов. Русский парень, коренной житель города, родившийся уже ПОСЛЕ. Его отец всю жизнь отпахал на карьере, доработался до силикатной болезни легких и до должности старшего механика на одной из многочисленных ремонтных площадок карьера. Папаша, уже потом, когда умирал от жестокого силикоза в условиях полного отсутствия лекарства, сквозь кашель и дикую одышку, повлиял-таки на мозги сына, заразив его жаждой наживы. Грех такое говорить, но лучше бы старик умер пораньше, до того как забил мозги сыну жаждой разбогатеть в мгновение ока.

Рассказал вроде как старший Хурматов, что перед самым началом бардака завезли на карьер партию современной техники, среди коей имелось три бульдозера. И поставили в отстойник временный на период заполнения бумажек. Папаша говорил много и долго. Больше бредил — как казалось слушателям. Секрета кстати не делали — трудно что-то утаить, если умирающий человек в каждом подходящем видит сына и начинает выкладывать все начистоту.

Итог болтовни — Андрей Хурматов парнем оказался крайне упертым, сумел он таки восстановить из хлама битую-перебитую Ниву сохраненную семьей и стоявшую там же где они и жили — в небольшом прибазарном бетонном гараже. Машина внутри гаража, бережно укрытая тряпками, а семья снаружи — у гаражных дверей, под прикрытием дырявого навеса сделанного из чего под руку попало.

Отремонтированная машина заработала, несколько канистр с бензином Андрей выпросил у Бессадулина, пообещав ему щедрые проценты буде удастся разжиться находками. От него же ему досталась старая банка с темно-оранжевой краской. Ею он покрыл машину, после чего и к нему и к Ниве разом прилипло прозвище Хурма — по названию одноименного фрукта. На следующий день после завершения подготовки, будто судьба велела, скончался Хурматов старший. Еще через сутки Андрей сел за руль Хурмы, посадил рядом сына подростка тринадцати лет, на заднее сиденье плюхнула зад его тогдашняя девка поражавшая всех большой грудью, умением ругаться, убойным кариесом и фонтаном гнилого смрада изо рта. И странная команда на оранжевой машине пофыркивающей мотором, дребезжа, укатила прочь из города.

Все. На этом история кончается вместе с реальными фактами. Про домыслы лучше молчать — если их послушать, то ничем не подкрепленные выдумки разнятся кардинально. То вроде бы их в двадцати км от города сожрали твари, а машина целехонькая стоит на обочине, надо лишь дойти и забрать — она типа на ходу, ключ в замке зажигания, баки почти полные. Еще болтают, что они попали в аварию, разбились насмерть. Другие уверенно заявляют, что Андрея и его спутников поглотила Яма. Некоторые шепотом поведают, что оранжевая Хурма добралась до Ташкента — что и было их тайной целью! — и вскоре Андрей приедет обратно во главе колонны нагруженной русской водкой и китайской армейской тушенкой и раздавать груз станут бесплатно. Еще кто-то вякал, что оранжевую Ниву видели на пятьдесят первой пусковой площадке космодрома Байконур. Причем заявляли с уверенностью — именно на пятьдесят первой пусковой площадке. Дальше, совсем невнятно и явно смущаясь, добавляли, что имелись все явные признаки пуска ракеты, а на водительском сиденье Хурмы лежит записка с короткой надписью «Все будет хорошо!». Другие поправляли — не на сиденье, дурень, записка-то, а зажата она под дворником на стекле и немножко обуглена по краям — не иначе выхлопом ракетным задело. Ну да. Куда же ты рванул, Андрюша?

А настоящая жестокая правда вот она — лежащий в песке кусок грубо покрашенного металла. Цвет тот. В машинах я не спец, но это сильно покореженный проржавелый капот. Тот самый по которому Андрей Хурматов сначала ожесточенно стучал киянкой, а потом водил кисточкой испачканной в оранжевой краске, в то же время, рассказывая помогающему сыну, что когда они вернутся на бульдозере, то работы у них будет много, а заработка еще больше. И что сам Пахан и Бессадулин будут подбегать и заискивающе спрашивать: «ну что, Андрюша, поработаем сегодня? Топливо-то мы уже приготовили, водочки сто грамм стартовых налили, а сыночку вашему нашли настоящую кока-колу — с пузырьками шипучими!..».

— Бред какой-то — протянула девушка.

— Обычное дело — не согласившись, прогудел Борис — Наших вспомни-ка! Так вот за костерком вечерним соберутся мужики, раздавят банку самогона свекольного, понапридумывают ерунды всякой — а с утра сами же и верят! И начинают устраивать такие вот экспедиции за мифическим добром, зачастую больше никогда не возвращаясь. Люди бывают глупыми, бывают жадными, но хуже всего, когда они и глупы и жадны одновременно. Битум, ты железяку осмотрел, скажи-ка, что думаешь?

— Часть капота. Смята, искорежена, на краю сложена пополам и так сплющена, будто по металлу большой кувалдой били.

— И?

— Это сделали не звери — уверенно ответил я — Ни единого следа когтей или зубов, краска именно отбита, а не содрана полосками — вы же сами видели бок автобуса после того как над ним поработал молодой варан. Там металл хоть и прорван, но по-другому. Я думаю здесь люди постарались у которых тоже есть машины. Догнали, ударили Ниву несколько раз, прижали к стене — там была длинная глубокая борозда на стене длиной метров в двадцать. Заставили остановиться или серьезно повредили Ниву. Дальше еще проще — Андрея, его сына и подругу из машины вытащили, с собой забрали. Ну и машину само собой прихватили, работающая техника на вес золота. А кусок капота либо проглядели в запале, либо не нужна им железка крашеная. Что дальше уже не знаю, а гадать не люблю. Но вариантов мало. Скорей всего мужиков съели, а женщину… ей могло не повезти еще сильнее.

Я не стал вдаваться в подробности — нетрудно представить что именно может ожидать бесправную и достаточно молодую женщину захваченную безжалостными чужаками мужиками. Порой смерть гораздо предпочтительней. Инга резко передернула губами, сжала губы — она точно поняла все правильно.

— Ладно — пожевал губами Борис — Инга, ты к грузовику. Живо. Битум, пробежишься и дальше по гребню. Твои зоркие глаза нужнее там, где обзор лучше. Еще тройку бойцов сейчас подниму. Смотри в оба.

— Ясно — коротко кивнул я и зашагал дальше, с трудом разминувшись с остановившейся Ингой.

Поймал себя на мысли, что когда осматриваюсь, глаза первым делом ищут столбы черного грозного дыма — после вчерашнего случая у завода с диким взрывом в финале, поневоле выработался рефлекс. Видишь дым — жди беды. Сейчас дыма не заметно, вот только легче мне от этого не становится — все мое нутро кричит о том, что эти места обитаемы.

Просто интуиция? «Чутка заиграла» как говорят охотники? Нет. Просто видно, что места обитаемы, как я с некоторым запозданием сообразил минуту назад. В наших голодных краях выжженных солнцем и отстеганных постоянными ветрами, любая съедобная штука замечается влет и тут же подбирается. Так вот — здесь я ничего съедобного не видел. Вся съедобная растительность обожающая крутые склоны отсутствует, хотя должна иметься в изобилии в пустых местах. Нет мелких зверьков, не слышно их тревожного пересвистывания.

Где черепахи? Эти медлительные существа повсюду в весенние дни, это их время. В далеких от места обитания людей должны неуклюже ползать только родившиеся черепашата с мягким панцирем — их нет, хотя здесь более чем достаточно пищи для их прокорма.

В общем — здесь регулярно проходили знающие люди, умело собирающие и вылавливающие все подчистую. И проходят они в среднем не меньше чем раз в неделю, о чем говорят вон те некогда срезанные под корень, а теперь чуть отросшие ростки съедобной травки с солоноватым вкусом.

Дабы не ошибиться, я огляделся еще несколько раз, не поленился перевернуть пару камней, убедившись, что под ними нет молодых змеек и скорпионов, поискал взглядом яркие бутоны цветущих тюльпанов. Обнаружил всего два цветка — и это на таком громадном пространстве. Этого хватило, чтобы убедиться и я повернулся к грузовику, намереваясь возгласом привлечь к себе внимание. Поняв что глуплю, беззвучно выругал себя, дробно перебирая ногами, спустился к грузовику, вскочил на подножку и сообщил Борису, что местность обитаема и здесь ведется постоянное собирательство. Помрачневший русский кивнул, отвернулся, переглянулся с водителем, а я тем временем вернулся наверх, поднявшись по склону столь же легко, как и спустившись. Я тощий, жилистый, высушенный пустыней, тяжести во мне никакой.